– Бры-рым, – просипел великий ученый, и кресло под ним дернулось. – Ты-ыр. – И с чего вы решили, что вас собираются убить? – Шоколад, – Лотта загнула палец. – Чулки с ядом… какой-то редкий, анализатор его даже не определил точно. Мост опять же. Я совершенно уверена, что не было ни предупреждающей таблички, ни закрытой двери. Ладно табличка, но дверь мы ведь не взламывали! – Не взламывали, – согласился Кахрай. – То есть убить пытались вас? – А кого еще? – она удивилась вполне искренне. А Кахрай хмыкнул и добавил: – Действительно… что ж, если так, думаю, нам стоит присесть и обсудить все более детально. – Угрм, – то ли согласился, то ли возразил, его подопечный. Девица выглядела столь отвратительно наивной, что злость брала. На себя в том числе, потому что все сводилось к двум вариантам. Либо она невероятно хитра, либо Кахрай идиот. И чутье подсказывало, что второе куда как более вероятно. А чувствовать себя идиотом кому понравится? Вон и великий ученый, надежда галактики, рожи корчит, то ли речь разрабатывая, то ли пытаясь показать, что думает об интеллекте Кахрая. И ведь правду думает. Куда уж правдивей. А рыжая села, ручки на коленях сложила, смотрит превнимательно, изучая. Может, все-таки она? Хитра, коварна, почуяла, что кто-то был в комнатах, и нанесла упреждающий удар. Про чулки опять же упомянула, а у наивной девицы в гардеробе таких чулок быть не должно. Девица же кивнула. Улыбнулась этак вежливо, аккурат как тот тип, что предлагал кредит на оздоровление сестрицы всего-то под пять процентов годовых и небольшое сопровождение, в сумме сложившиеся в тройную переплату… Стало как-то вдруг не по себе. – К сожалению, я не могу раскрыть некоторых деталей, – начала она, разглаживая коленки. Хорошенькие такие коленки, гладенькие и кругленькие. – Но ситуация сложилась в высшей степени для меня неприятная. Когда она так говорила, то вновь же напоминала того типа, который почти уболтал сестрицу. Типу, правда, Кахрай руку сломал. А эта вот губу покусывает. И нервничает. Хочет показаться спокойной, только все равно нервничает. Хмурится. Губами шевелит, будто спорит с кем-то. Головой встряхивает, и рыжие кудряшки скачут. – Так уж получилось, что исторически семья у нас большая, но капиталами управляет кто-то один. До недавнего времени… – она осеклась, чтобы добавить: – До относительно недавнего времени управляла бабушка. И она передала дело мне… – Почему вам? Кахрай посмотрел на Тойтека, а тот скорчил очередную рожу, трактовать которую можно было по-всякому. – Подозреваю, потому, что больше не нашлось желающих. То есть распоряжаться деньгами хотели бы многие, а вот жить с бабушкой… Шарлотта вздохнула и обхватила себя за плечи. – Она была воспитана в старых традициях, которые очень чтила. Чересчур уж чтила. Она не потерпела бы наследника, который… не соответствовал бы ее представлениям об идеальном наследнике. Этот вздох был тихим. Кажется, девчонке нелегко пришлось. – Потом, после ее смерти, дядя пытался оспорить завещание, но совет директоров встал на мою сторону. Совет получает процент от акций, и мы вполне сработались… Только дяде это вряд ли понравилось. – С родственниками же… до недавнего времени мне казалось, что мы вполне поладили. В отличие от бабушки, я не пытаюсь заставить их жить по старым правилам. Я понимаю, что мир изменился… конечно, порой все равно возникают конфликты… Она говорила, будто оправдываясь, но отнюдь не перед Кахраем. – Кхкие? – то ли поинтересовался, то ли закашлялся Тойтек. Кресло дернулось, а на браслет пришло полное возмущений требование разрешить медикаментозную поддержку душевного состояния. Кахрай не разрешил. По его личному мнению, душевное состояние подопечного ни в какой поддержке не нуждалось. – Какие? Да… всякие… иногда кузены чудят. Или кузины… они плохо умеют рассчитывать траты, часто выходят за пределы бюджета… И делают долги. Много долгов, которые повисают на девчонке, как повисли на бестолковой сестрице Кахрая, до последнего верившей, что ее ублюдочный бывший действительно ее любит. И даже судебные приставы, пришедшие переписать имущество, не казались ей аргументом. У него сложный период. Надо поддержать. Бывшему Кахрай тоже нашел что сломать, но в том случае обошлось без суда. Ублюдок оказался в достаточной мере труслив и понятлив, чтобы просто сгинуть на просторах Вселенной. А долги… долги вот выплатили, да… Почти. А нынешний контракт их и вовсе закроет. И даже что-то на счету останется. Должно. Хотя… племяшке поступать через два года, стало быть, репетиторы нужны, допресурсы. Кахрай с трудом подавил вздох. – Сперва я пыталась помочь, потом… потом поняла, что ни к чему хорошему эта помощь не приводит, – Лотта все-таки поднялась. И вновь присела. – Извините. Как-то вот… я особо ни с кем не говорила о своей семье. – Бшая? – О да… род старый. И мой прапрадед обладал весьма… своеобразными взглядами. Он признал всех бастардов. Как и его сын. У моей бабушки было четыре сестры и трое братьев. Незаконных, хотя и с правом наследования согласно регламенту. Кахрай наморщился. – И долей в корпорации. Но без доступа к управлению. Разве что с правом голосовать согласно количеству акций, но на самом деле их доли процента, и что-то изменить можно, лишь объединившись, а это сложно… – Склько? – Тойтек говорил старательно и, следовало признать, вполне внятно. – Сейчас? Двенадцать акционеров первого порядка и двадцать восемь – второго. После дедушки совет принял решение, что дальнейший раздел корпорации проводиться не будет, это может стать причиной распада. Да и вообще правом наследования были наделены лишь законные дети, признанные главой рода. – Вашей бабушкой? – Именно. И надо полагать, на сей шаг старушка пошла вовсе не из желания напакостить родне, скорее пытаясь защитить внучку. – А у вас сестры есть? Или там братья? – Нет. Мой отец… когда-то ушел из дома. Думаю, он просто устал. Хотя бабушка и не любила говорить об этом. Он встретил неподходящую женщину. Женился. Родилась я. И после этого отец помирился с бабушкой. Оставил меня на Британии, а сам… – голос рыженькой дрогнул. – Он всегда мечтал стать первопроходцем… и стал… и слышали про аварию на Большой Гевее? – Погиб? Кивок. – Я не помню. Ни его, ни маму. Она штурманом была… и бабушка сохранила снимки, но это ведь не то. Совсем не то. Глава 23 Рыженькая ушла. И обиделась. Наверное. Или точно обиделась? С женщинами никогда нельзя понять, обиделись они или нет. Вот казалась бы, чего уж проще, скажи. Так нет, будут гордо молчать, улыбаться, а потом, по прошествии пары месяцев, вспомнят, что тогда-то он, Кахрай, что-то там не так сказал, не туда посмотрел и вообще вел себя словно голем с ограниченной эмоциональной программой. Кахрай мотнул головой. – Хр… – успокаивающе просипел Тойтек. – Урхр… врон на дубу… игр-р-рал… Звук «р» получался у него хорошим, раскатистым. Но какое отношение ворон имел к делам нынешним, Кахрай так и не понял.