– …не всегда точны, – признал Оппи. – Прошу вас проверить меня. Я буду очень рад, если… но… Он глубоко затянулся трубкой, и фразу за него закончил Фейнман: – Но если вы не ошибаетесь, то человеческой расе осталось жить менее ста лет, а потом… – А потом, – сказал Оппи, ощущая, как сердце отчаянно колотится в груди, – разрушителем миров станет само Солнце. Глава 18 Противник начал использование нового оружия небывалой мощности. Эта смертоносная бомба причинила непоправимый ущерб нашей земле и унесла тысячи невинных жизней. Если мы продолжим борьбу, это не только приведет к полному уничтожению японской нации, но и даст старт искоренению всего человечества. Император Хирохито Японцы объявили о капитуляции две недели назад, 15 августа 1945 года, но до официальной церемонии, которая должна была состояться на борту американского линкора «Миссури», оставалось еще несколько дней. В конце концов японцы добились главного, о чем говорили еще год назад, летом 1944 года, когда впервые начали прощупывать почву для возможной капитуляции: их божественный император Хирохито сохранит за собой Хризантемовый трон. Иного решения вообще не могло быть: послевоенному миру требовалось авторитетное собственное правительство на Японских островах. Но Трумэн продолжал настаивать на безоговорочной капитуляции и не делал уступок Хирохито до тех пор, пока американцы не сбросили две атомные бомбы, то есть пока не установился новый мировой порядок. Эдвард Теллер, к немалому удивлению Оппи, пригласил его прогуляться. Стоял жаркий день конца августа; Роберту такая погода нравилась, а вот полноватый Теллер был создан для более прохладного климата. Глазам Оппи хватало для защиты от яркого света полей шляпы, тогда как на Теллере были солнцезащитные очки такого же темно-зеленого цвета, что и материал, получивший название «тринитит» – стекло из расплавленного песка, покрывавшее поверхность кратера от взрыва на испытаниях «Тринити». Они шли медленнее, чем обычно передвигался Оппи. Дело было не в том, что венгр был намного меньше ростом, а в том, что у Эдварда после несчастного случая, случившегося с ним в двадцатилетнем возрасте, вместо одной ноги был протез. Оппи всегда сочувствовал ему еще и по той причине, что его родная мать родилась с сильно недоразвитой и деформированной кистью правой руки и всю жизнь пользовалась механическим протезом. Некоторое время они плелись по утрамбованной дороге, удаляясь от лабораторного корпуса. Теллер вытер пот со лба рукавом голубой рубашки и широким взмахом руки обвел всю Гору. – У нас тут собрана величайшая коллекция, позволю себе употребить это слово, гениев, какую только видело человечество. Оппи, как вы называли нас? Неуправляемые коты, подумал Роберт. Но вслух сказал: – Светила. Голос Теллера звучал глухо, как рокот товарного поезда, проезжающего вдали среди ночи. – Замечательно! Светила! Кто мог бы лучше нас решить такую проблему? Оппи покачал головой. – Решить? Вот-вот наступит конец света. Все это не что иное, как деление на нуль; решать просто нечего. – Вы ведь родились здесь, в Штатах, да? Оппенгеймер нахмурился на этот non sequitur[35], перешагнул через выбоину в дороге и сказал: – Да, в Нью-Йорке. – Поэтому вы в некотором роде отклонение от нормы. Взгляните на наших коллег. Я, как и многие другие физики, родом из Будапешта. Бете – из Страсбурга. Ферми? Из Рима. Сегре – из Тиволи. Пайерлс – из Берлина, и Фукс, полагаю, тоже родился где-то в Германии. – Да, – ответил Оппи. – И что из того? – Мы все беженцы, иммигранты: когда условия на родине стали невыносимыми, мы ее покинули. – Покинули? – повторил Оппи. – Вы что, не слышали, о чем мы говорили? Нам некуда деваться. Земля погибнет. – Но останется Марс. И луны Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна. Вы читали, что Койпер в прошлом году спектроскопически установил наличие атмосферы на Титане? – Мы не можем попасть на собственную Луну, что уж говорить о спутниках Сатурна, – ответил Оппи. – У нас остается почти целый век. А ведь в Германии уже научились строить ракеты «Фау-2». – И что из того? – Развитие этой технологии, несомненно, даст нам средство передвижения, способное преодолеть земное тяготение. – Военные ракеты, приспособленные для космических полетов? Рискованная затея, чтобы не сказать хуже. – Ну а что вы скажете на это? Сразу после «Тринити» Стэн Улам сказал, что, чем возить бомбы на ракетах, лучше было бы приспособить эти самые бомбы, чтобы толкать ракеты. – Космический корабль, приводимый в движение атомными взрывами? – Вот именно. Но так или иначе люди попадут на Марс или луны Юпитера или Сатурна раньше, чем Солнце взорвется. – А там замерзнут, задохнутся – или то и другое случится вместе. – Возможно, – ответил Эдвард. – Вигнер в разговоре на эту тему был более оптимистичен. Но в любом случае это второстепенный вопрос. Побег в отдаленные области Солнечной системы – это, скажем так, «бомба на реакции деления», простой ответ. А в нашем случае, возможно, потребуется нечто наподобие бомбы на реакции синтеза, прорыв, куда более значительный, чем полет на ракете к Марсу или Сатурну, – если угодно, «суперспасение». – И в какой же форме оно может выразиться? – Кто же может это знать? Кто мог предсказать, до того, как мы собрались здесь и взялись за работу, что идея Неддермейера об имплозии ляжет в основу конструкции плутониевой бомбы? – Теллер нахмурил кустистые брови. – Уж конечно, не вы, Роберт. Чтобы уклониться от ответа, Оппи остановился и стал зажигать трубку. Теллер отмахнулся от дыма. – Все эти светила, которых вы здесь собрали, скоро разойдутся по институтам и предприятиям. Вы же слышали, что говорил Трумэн: самое большое чудо – то, что усилиями умов ученых удалось воплотить идеи на практике. И что вряд ли подобное сочетание условий удастся обеспечить где бы то ни было в мире. Он назвал все это – вы ведь, конечно, помните – «величайшим в истории достижением организованной науки». – Бомбу, – горько отозвался Оппи, глядя на ящерку, перебежавшую им путь. – Да, да, бомбу – на сей раз. Но как говорят волшебники: «А теперь смотрите следующее чудо…» Оппи выпустил изо рта облачко дыма: – Мы не волшебники. – Думаете? Мы уже умеем превращать один элемент в другой. – Эдвард… – И кто сейчас скажет, что еще может у нас получиться – если, конечно, мы останемся вместе. Но у нас с каждым днем становится все меньше людей. Начался исход. – «Так говорит Господь: отпусти народ мой», – процитировал Оппи. – Им пора вернуться к обычной жизни, к нормальному быту, карьере. – Никто не станет с этим спорить. Но моему сыну скоро три, и мы с Мичи намерены завести еще одного ребенка. А у вас, Роберт, уже двое детей. Мы, скорее всего, не доживем до очищения фотосферным огнем, которое вы предсказали, и, наверно, они тоже не доживут, а вот наши внуки вполне могут. – Он покачал головой. – Я люблю своего сына; я наверняка буду любить и внуков, если Провидение позволит мне их увидеть. И я хочу для них лучшей участи, чем… – Он умолк, не закончив фразу. – Чем что? – Чем их двоюродные дедушки, прабабушки-тетушки и бесчисленное множество других людей получили от рук Гитлера. – Теллер чуть заметно пожал плечами. – Полагаю, в Европе у вас давно уже не осталось близкой родни, может быть, еще с ваших детских лет. И тем не менее вы должны хоть как-то чувствовать, что все это не должно закончиться так. – Солнце – это реактор термоядерного синтеза, – сказал Оппи. – Чем же это всесожжение будет отличаться от того, которое причинит ваша сверхмощная бомба? – Моя бомба будет служить предотвращению войны, ее никогда не станут применять в бою. Но вот чтобы нас всех сдуло напрочь из-за мимолетного каприза Солнца… Мы – и наши дети! – заслуживаем лучшего. Ваша дочурка Тайк заслуживает лучшего. – Оппи случалось видеть, как Теллер возится со своим сыном Полом, как он поет ему, как играет с ним в ладушки. Черт возьми, он ведь даже видел, как Теллер играл в ладушки с Тайк и как его угрюмое лицо светилось улыбкой. Эдвард часто носил в карманах конфеты специально для того, чтобы угощать ребятишек, которые попадались ему по пути из дома в лабораторию. Роберт сказал Пэт Шерр, что он не из тех людей, которые привязываются. Питер был зачат случайно, когда у них с Китти случился роман. Оппи вспомнил лето 1940 года, когда он позвонил тогдашнему мужу Китти, врачу, за которого она вышла замуж менее двух лет назад, и объяснил ситуацию. «Полагаю, вы хотели бы, чтобы я оформил развод», – сказал доктор без намека на недоброжелательность. «Да, пожалуйста, – ответил Оппи и добавил: – И спасибо вам». Все так академично, так цивилизованно, очень современно. Может быть, Теллер чувствует глубже, чем Оппи? Но его довод ошибочен или, по крайней мере, думал Оппи, недостаточно убедителен для того, чтоб поколебать его мнение. Вид обречен, цивилизация сгорит бесследно… Такой масштаб он был в состоянии охватить разумом. Но его родные дети? Их гипотетическое потомство, которое появится лет через двадцать и продолжится дальше? Я вас умоляю… И все же даже если брать всю картину целиком – почему это должно его волновать? – Нацисты, – медленно произнес он, – подарили миру лагеря смерти. Мы – атомное оружие. Хороших парней не бывает. – Он указал на ярко-голубое небо; они с Теллером отлично знали, что звезды находятся на своих местах, хоть и невидимы сейчас из-за солнечного сияния. – Может быть, это и есть ответ на вопрос Энрико. Теллер нахмурился: – На какой вопрос? – Отсутствие жизни в других мирах. Тот факт, что у нас никогда не бывали представители внеземных цивилизаций. – Ах, проблема марсиан… Она и впрямь обескураживает. Они медленно шли дальше; Оппи попыхивал трубкой. – Возможно. А возможно, и нет. – Вы сомневаетесь в существовании более развитых цивилизаций? – Более развитых? Пожалуй, нет. Соответствующих нам по развитию? Да, они, вероятно, возникают время от времени, но могут и не выживать.