Самые заумные проблемы физики казались Теллеру прекрасными и безмятежными, но такое… такое… У него голова пошла кругом. – Мне нужно будет посоветоваться с Мици. – После того как вы три года просидели в пустыне? Вы лучше меня знаете, что она только обрадуется, если удастся сменить убогую жизнь на роскошную. – Лео протянул собеседнику ладонь с короткими толстыми пальцами. – Ну что, договорились? Глава 24 Предположим, что Германия создала две бомбы до того, как они появились у нас. И предположим, что Германия сбросила одну бомбу, скажем, на Рочестер, а другую – на Буффало, а затем, когда бомбы закончились, она проиграла войну. Может ли кто-нибудь сомневаться в том, что в этом случае мы квалифицировали бы атомную бомбардировку городов как военное преступление и что мы приговорили бы в Нюрнберге немцев, виновных в этом преступлении, к смертной казни и повесили бы их? Лео Силард Обращаясь к генерал-лейтенанту Лесли Ричарду Гровзу-мл., родственники и близкие друзья называли его Дик – в отличие от отца. Обычно Дик не имел склонности к метафорическому мышлению, но, когда он в этот суровый день выходил из машины, которая привезла его сюда с вокзала, ему в голову пришла подходящая аналогия. Дело было не только в том, что в Лос-Аламос, который находится хотя и в южных широтах, но все же на высоте 1,4 мили над уровнем моря и где почти наверняка на Рождество выпадет снег, пришла ноябрьская прохлада. Совершенно независимо от погоды все это место казалось остывшим. И в поселке, и в оставшихся там людях больше не горел огонь. Дику вспомнилось, как он в 1939 году возил сына и дочь на Всемирную выставку в Нью-Йорке – воплощенные суета и веселье, – а затем, проходя мимо территории выставки через несколько месяцев после ее окончания, увидел разлагающуюся оболочку, заброшенные футуристические постройки, силуэтами вырисовывавшиеся на фоне заходящего солнца. Он вошел в кабинет, которым пользовался во время своих посещений Горы. Мгновением позже в открытой двери материализовался Пир де Сильва, кабинет которого находился рядом. Что ж, подумал Дик, грош цена была бы ему как начальнику службы безопасности, если бы он не знал о прибытии генерала. – Сэр, – сказал де Сильва, – спасибо, что приехали. Как я уже говорил вам по телефону, у меня такое впечатление, будто заваривается что-то серьезное. Дик опустился во вращающееся кресло: – Я вас слушаю. – Согласно вашему приказу, я по-прежнему держу под наблюдением всех, кто идет в штатном расписании под литерой «С». – Генерал кивнул. Теперь, когда ведущие ученые и инженеры начали разъезжаться из Чикаго, Окриджа и Лос-Аламоса по разным местам, меры предосторожности следовало сделать особенно жесткими. Советы были бы рады заполучить кого-нибудь из главных специалистов Манхэттенского проекта, особенно если учесть, что США опередили их в Европе, захватив многих лучших нацистских ученых, включая Вернера Гейзенберга, которого отыскал лично Борис Паш в рамках последней миссии «Алсос». Эдвард Теллер или Ханс Бете стали бы бесценной добычей для Кремля независимо от того, соблазнят ли их деньгами или принудят под дулом пистолета. Де Сильва продолжал: – В среду, семнадцатого октября, Оппенгеймер имел приватную беседу с Лео Силардом в гостиничном номере последнего в Вашингтоне. В понедельник, двадцать второго октября, Силард встретился с Эйнштейном в Институте перспективных исследований. Еще через четыре дня там же состоялась встреча Эйнштейна, Силарда и Эдварда Теллера. Дик знал, что некоторые принстонские профессора с завистью называют это учреждение Институтом повышенных зарплат, а другие – Институтом прекрасного питания, что, несомненно, должно привлекать бездельника Силарда. – Они подбирают наилучшие места для себя. – Согласен, сэр. Но это еще не все. Никто из этих парней не проявлял особенной осторожности во время войны, хотя все они знали, что их телефоны прослушиваются. Но теперь многие из них – включая даже Фейнмана – так стараются ничего не говорить, что не может быть сомнений: они что-то скрывают. – Например? – Не знаю, генерал, кроме разве что того, что это имеет какое-то отношение к Солнцу. – Гровз откинулся на спинку кресла, а де Сильва продолжал: – В августе сюда прислали из Корнелла несколько фотопластинок с солнечными спектрами для мистера Бэттла, то есть доктора Бете. Я лично отнес их ему; он, как мне показалось, был очень доволен. Конечно, он полагал, что я не могу разобраться ни в них, ни в том, что он о них говорил. – Гамартия умников, – буркнул Гровз. – Сэр?.. – Святые небеса! Сынок, чему же вас учат в Вест-Пойнте? Гамартия, роковая ошибка. Высокомерие. Они, спесивые индюки, исходят из того, что никто из тех, кто не имеет строчки букв после имени, не способен понять их мыслей. – Так точно, сэр. В общем, доктор Бете сказал, что покажет их доктору Теллеру. И сразу после этого чуть ли не все книги и журналы, которые они заказывали сюда, имели отношение к физике Солнца, ядерному синтезу в звездах и тому подобному. – И что же вы предполагаете? – Мне кажется, это имеет какое-то отношение к супербомбе, сэр. Оппенгеймер возражает против этой работы, а Теллер решительно настроен построить бомбу. Если они выяснили что-то фундаментальное о том, как на Солнце происходит термоядерный синтез, возможно, это и есть прорыв, необходимый для того, чтобы водородная бомба получилась. – Если бы они совершили прорыв, то доложили бы об этом мне, – сказал Гровз. – По идее, так и должно быть, сэр, но, похоже, у них командует Силард, и… как бы это сказать… хочет забрать атомные вопросы из рук военных. Возможно, он рассчитывает, что теперь, когда война закончилась, в Институте перспективных исследований можно было бы собрать известных атомных физиков для гражданских исследований. В конце концов, у них там уже есть Эйнштейн. – С-силард, – прошипел Гровз и помотал головой. – Ладно, копайте дальше и держите меня в курсе дела. Роберт уже приехал? Оппенгеймер должен был посетить Гору впервые после своей отставки и выступить перед Ассоциацией лос-аламосских ученых; такая группа возникла здесь вскоре после взрывов в Хиросиме и Нагасаки. – Так точно, сэр. – Ладно, не буду приставать к нему до выступления – а трепать языком Роберт умеет как никто другой! – но как только он закончит болтовню, я докопаюсь до сути дела. * * * Ясная ночь в Лос-Аламосе, когда небо усеяно бесчисленными звездами, – это чудо. Сегодняшняя ночь была не такой; над головами висел непроницаемый темный полог, в котором можно было смутно угадать чуть более светлую область, где, вероятно, находилась Луна; это наводило на мысль о проявлении квантовых эффектов в макромасштабе. Дождь прекратился, зато ветер сделался пронизывающим. Дик и Роберт шли, застегнув пальто, сгорбившись и подавшись вперед. Генерал провожал физика в его гостевую квартиру после выступления. В одной руке Оппенгеймер держал сигарету, кончик которой вспыхивал на ветру, как новая звезда, а другую руку он попеременно то засовывал в карман пальто, то вскидывал, чтобы ухватить шляпу за поля и не дать ей улететь. Дик никогда не был склонен к светским беседам, но тем не менее спросил о детях Оппенгеймера. Питеру сейчас было четыре с половиной, а Тони – так ее стали называть родители вместо первоначального «Тайк» – чуть меньше одиннадцати месяцев. – С нетерпением ждут Рождества, – сказал Роберт. Пару лет назад Дик с удивлением узнал, что Оппенгеймеры отмечали этот праздник: с елкой, подарками и жареной индейкой. Он никогда раньше не слышал, чтобы евреи придерживались американского обычая. На сей раз он просто кивнул. – Я пришлю подарки вашим детям. Думаю, на Игл-хилл – верно? – Вероятно. Я сообщу вам. – Все еще разбираете приглашения? – Они идут непрерывно, – признался Роберт. – Но Беркли кажется мне предпочтительнее всего. – Вот как, – заметил Гровз совершенно равнодушным тоном. – Я слышал, что некоторые шишки собираются в каком-то милом местечке в Нью-Джерси, как его?.. – Институт перспективных исследований, – подсказал Оппенгеймер. – Точно, точно. Вы, Роберт, всегда в курсе событий. А скажите-ка, там происходит что-нибудь интересное? – Думаю, что постоянно. – Я слышал, что вы там недавно побывали. – Вы тоже много чего знаете. – Да так, обрывочные сведения. Например, мне известно, что Теллер увлечен идеей синтеза, ну а вы все вдруг заинтересовались солнечным синтезом. Они дошли до развилки дорожки, плохо различаемой в темноте. Гровз шел впереди, Оппенгеймер следовал за ним. Он ничего не ответил на эти слова. – Роберт, неужели у вас намечается какой-то прорыв? Я определенно имею право знать об этом. – Я сказал Трумэну, что мои руки испачканы кровью, – отозвался Оппенгеймер. – И до сих пор… нет-нет, не возражайте, я знаю, что вы видите все это иначе. Но есть надежда, что мне все же удастся умыть руки, и она связана с этим – если «это» и вправду существует. – Значит, что-то действительно происходит, – утвердительно сказал Гровз. Оппенгеймер указал на один из недавно построенных двухэтажных домов, ровным рядом уходивших в темноту. – Кажется, мне сюда. Гровз остановил Роберта, положив руку ему на предплечье, сделал короткий шаг вперед и повернулся, чтобы смотреть физику в лицо. – Роберт, ни вы, ни я не любим вспоминать тот единственный случай, когда мне пришлось отдать вам приказ. – Оппенгеймер напрягся; воспоминание о том, как ему пришлось выдать Хокона Шевалье, действительно причиняло ему боль. – Не вынуждайте меня сделать это еще раз. – При всем уважении к вам, генерал, вы не сможете сделать это. Если помните, я вышел в отставку. «В таком случае зачем же ты приехал на Гору?» – подумал Гровз и сказал, покачав головой: – Ладно. Но, знаете ли, есть и такие люди, которые смогут приказать вам говорить. Оппенгеймер тоже покачал головой. – Откровенно говоря, я не могу представить себе, кто мог бы обладать такой властью. – Он протянул руку. – Доброй ночи, генерал. Гровз вздохнул и ответил на рукопожатие.