На целый мир сложнее. Ведь несмотря на тщательно оберегаемую тайну, Димитрий чувствовал, что он не один в моем сердце. Там был еще один человек. Но чувства к нему были такими непонятными, такими странными! Был ли он моим другом? Самым верным. Был ли моим соратником? Самым лучшим. Был ли любимым? Из-под колес автомобиля полетел гравий, когда я въехала на подъездную дорожку. В конце возвышался дом. Совсем такой же, как я его помнила. Много лет назад я уже навещала эти стены и провела здесь лучшие дни своей жизни. Только тогда вокруг стелились весенние травы, а сейчас лежал первый снег. И тогда ничего между нами не случилось, он – не позволил. Сказал, что прежде я должна сделать выбор. В призрак этого дома мое сознание однажды направило Грезу, испугав Димитрия. Просто мое сердце слишком долго ждало возвращения. Подъезжать ближе я не стала, почему-то побоялась. Повернула замок зажигания и некоторое время сидела в тишине, глядя на дом. Окна светились. Потом осторожно выбралась из машины, отдернула кафтан, пригладила свои торчащие волосы. И медленно пошла к крыльцу. Дверь оказалась открыта. – Эй? – Я осторожно сунулась внутрь. Полумрак, камин не зажжен, и лампа горит всего одна – та, что возле кресла. На столике рядом тарелка с засохшим бутербродом. Но пахнет здесь как раньше – сухие травы и кофе с корицей. Этот дом всегда полон аромата кофе, даже если его никто не варил. В гостиной никого не было. Я двинулась дальше, нервничая все сильнее. Второй этаж тоже оказался пустым и кажется – нежилым. В спальнях отсырели одеяла, похоже, на них давно никто не лежал. Я снова спустилась и озадаченно осмотрела гостиную. Где же он? Свет ведь горит… И тут поняла, что свербело мне в носу. Древесина! Пахло древесной стружкой! Такой запах раньше стоял лишь в мастерской. Где же она находится? Слева от кухни, кажется, был узенький коридорчик… Я пронеслась через крохотную кухню, где не пахло едой, и дернула дверь в мастерскую. Ввалилась внутрь. И замерла. Он стоял ко мне спиной, между гончарным кругом и печкой для обжига, вертел в руках бесформенный деревянный брусок. В детстве он говорил, что такое занятие помогает разрабатывать непослушные пальцы. Правда, поделки у него тогда получались не очень. Я окинула взглядом ряд полок у дальней стены. Застывший на задних лапах единорог, солнце, пожирающее луну, чудовище, держащие на руках юную девушку, ее лицо закрывали волосы… Все поделки выглядели грубыми и не слишком умелыми. На краю стола примостилась большая глиняная кружка, полная почти черных вишен. Интересно, где он их нашел в этой глуши? Он всегда их любил. Даже когда врал, что не любит. Я перевела взгляд на застывшую спину. Он не поворачивался, и лишь по напряженной шее я знала, что он меня услышал. И догадался, кто именно стоит у двери. – Вижу, мотивы твоих поделок остались прежними, – негромко сказала я, придвигаясь ближе. Он тихо вздохнул. Повернулся. Я охватила его облик одним взглядом, впитала в себя. Одет в черный грубый свитер, джинсы и ботинки. Похудел и осунулся, словно регулярно забывает поесть. Отросшая темная щетина, морщинка на лбу. Рваный шрам на щеке, которого раньше не было. Сжатые бледные губы. И серые глаза, в которых дрожит, словно дышит, зрачок. – Новая прическа? – Голос слегка сиплый, верно, снова застудил горло. И потерял очередной шарф. – Красиво. Если бы это был не он, я бы подумала, что это безжалостное вранье. Красиво? Ощипанные красные перья, торчащие во все стороны? Но это был ОН. И для него я всегда была красивой. Этот парадокс поначалу дико меня изумлял. Ну как, как можно в любом состоянии считать девушку восхитительной? Ну не бывает же такого! У него получалось. Очень медленно он положил на стол брусок и нож. Имя еще не прозвучало, но уже звенело в воздухе тончайшим ультразвуком – неслышимым, но сводящим с ума. – Как ты сумел исчезнуть из храма Якова? И выжить? Он тяжело вздохнул. – Я не хотел уходить. Не хотел оставлять тебя. Если бы я мог что-то сделать… – Я знаю. – Конечно, я это знала. – Но ты умирал. Я думала, что у Якова получилось. А ты и так мне помог! Дал время на то, чтобы я открыла червоточину в Эйд-Холл! Я не стала упрекать в том, что не подал мне весточку. Сейчас я знала, почему он так поступил. – Но как? – Я все еще не понимала. – Ты не можешь менять реальность! Если бы мог, все было бы иначе… – Да, – спокойно кинул он. Словно это ничего не значило. Я снова обвела взглядом мастерскую. Сложенные поленья, узкий стол, инструменты. Полки с поделками. Чудовища и красавицы, кометы и солнца, а между ними… – Единорог! – Озарение оказалось сродни ледяному душу. – Боги, как же я раньше не догадалась! Единорог! Символ Ордена! Черный Единорог, который должен быть в каждом доме, в каждом углу, на каждой монете! Да он же поистине везде! А тебя… тебя называют всевидящим. Всепроникающим. О черт. Так и есть! Божественный… – Фрейм, – сухо оборвал он. – Осталась лишь оболочка. Ты, конечно, права, Рид. Все дело в единорогах. Через них я могу видеть и ощущать. Даже перенимать умения тех, кто стоит рядом с этим символом. Так вот откуда все его выдающиеся умения! Метание ножей, познания в целительстве, бойцовские навыки! Даже ледяная скульптура в Арвиндале. – Фрейм – это обрамление для чьих-то талантов. Структура без содержания. Это рамка, надетая на чужую картину. Я ведь говорил, что настоящим тебе не понравлюсь, – криво улыбнулся он. Я вспомнила как он прыгнул на спину Зверя, как защищал меня в Игре, как закрыл собой на корабле. О нет! Фрейм – это вовсе не пустая оболочка! – Но ведь решения принимаешь именно ты. Рискуешь жизнью тоже ты, и получаешь раны – ты! – выдохнула я. – Эффект восприятия через единорога длится недолго, к сожалению. Но как ты заметила, бывает весьма полезным. Главное, быстро найти носителя нужного дара, – так же сухо продолжил он. Совершенно безэмоционально, словно все это ничего не значило. Но я не поверила ни единой ноте. Они безбожно фальшивили. Еще как значило. Он был богом, а стал лишь пустой рамкой. Сделала шаг вперед, и он попятился. Да, с ним всегда было сложно. – Когда я начал покрываться золотом, у меня было лишь несколько минут, чтобы найти то, что мне поможет. Но, думаю, Яков давно что-то подозревал, потому что в его храме не было ни одного единорога. Ни единого! Мне повезло в самый последний момент, когда прибежало подкрепление. Один из стражей обладал даром перемещения, и в его кармане лежал рогатый. Изображение на монете было истертым и тусклым, но я благодарен и за это. Эффект рамки сработал, и меня выкинуло на окраину Боргвендама к знакомому целителю. По правде, он скорее специализируется на допросах и пытках, но не будем придираться к определениям. Я опустилась взгляд на руки Фрейма и тонкие шрамы, покрывающие кожу. – Что он с тобой сделал?! – Избавил от золотой лихорадки, – усмехнулся Фрейм. – Для этого пришлось выпустить почти всю мою кровь, но это помогло. Хотя, скорее, дело в том, что вы убили Якова. Его проклятие не успело сожрать меня целиком, а способность к исцелению сделала остальное. Но я долго провалялся в отключке. Я потерла виски. Боги! Значит, он был совсем близко. Не зря меня так манили железные башни, не зря мне хотелось вернуться в этот город. Он был там. Измученный, обескровленный, почти мертвый. Если бы я только знала! – А когда я наконец очнулся, все уже закончилось, Рид. А ты… ты была в Арвиндале. – Я просто была в Арвиндале! – не выдержала я. – Потому что… потому что… Черт! Ты мог бы просто посмотреть, что я там делаю, ведь в Звездном Дворце полно единорогов! Он снова уставился на свои руки. Все ясно. Он не хотел смотреть. Боялся, что увидит меня в объятиях Димитрия? – Я хотел верить, что ты наконец счастлива, – пробормотал он. Нет, все-таки он катастрофический дурак. При всей своей гениальности! Фрейм потрогал дощечки на столе. – Значит, ты вспомнила. Я кивнула. Он почти не выдал волнения. Лишь губы сжались плотнее. О да, годы не прошли бесследно. Он тоже повзрослел. – И что же ты вспомнила? Я сделала осторожный шаг вперед. – Мальчика, который пришел на именины моего брата. Странного и неулыбчивого мальчика, который не желал ни с кем разговаривать. Я тогда подумала, что, как и Коллахан, он не может говорить. Фрейм смотрел на стол и дощечки, но слегка улыбнулся. – А потом узнала, что мальчик говорить может, просто не считает нужным это делать. Он вообще был необычным. А потом он прикоснулся к рукаву моего платья. – Оно шуршало так, что ты казалась королевой шершней. – Ты хотел спасти меня?