Он подумал. Уголок губ дрогнул снова. – Ничего подобного. Я решал, стоит ли мне изучить тебя подробнее. Или лучше сразу дать деру. – Хорошо, что ты выбрал первое. Мы замолчали, рассматривая друг друга. Я ощущала, как сгущается между нами воздух. Странный мальчик в синей рубашке прикоснулся к рукаву платья. Девочка сочла это необычным, а мальчика – занятным. Она еще не знала, кто именно трогает сухими пальцами краешек ее кружевной оборки. Прошлое резало глаза яркими кадрами. Первая прогулка вдоль холмов – он рассказывал о том, как правильно препарировать лягушек, и меня едва не стошнило. В отместку я набила его карманы дикой крапивой. Он сделал из нее лечебную вытяжку, а потом неделю ходил с распухшими ладонями. Я таскала его по «страшным местам», надеясь лишить вечной невозмутимости. Увы, это оказалось невозможным. Гениальный разум моего друга отмерял эмоции, словно безумный скряга. По капле. По крошке. Мама говорила, что у моего друга какой-то там синдром. Что он не умеет испытывать чувства и общаться с людьми, не понимает и не сопереживает им. Что он начисто лишен эмпатии, словно оживший механизм. Поэтому мальчик и попал в группу Коллахана. «Расстройство личности» – так сказала мама. Я не поняла, на мой взгляд, с этой самой личностью у приятеля все было в порядке. Просто эта личность глобально отличалась от всех других. Мальчик был сиротой и жил в приюте для особенных детей. А еще он обладал удивительной способностью становиться невидимкой. Стоять рядом, но словно бы не присутствовать в окружающем пространстве. Растворяться в нем. Быть лишь тенью. Даже моя мама никак не могла запомнить его имя. А ведь оно было совсем простым. А иногда он мог наоборот – включаться на полную мощностью, и тогда его энергия буквально заполняла все вокруг и штормом утягивала меня на дно бушующего моря. Но это случалось редко, он предпочитал режим «невидимки». И все же невозмутимость нового друга пробуждала во мне бесенка, ведь в отличие от него я жила чувствами. «Довести ЕГО» – стало моей любимой и очень захватывающей игрой. В развалинах древнего замка я визжала от ужаса, услышав потусторонний вой, а мой друг тут же находил десяток правдоподобных причин для такого музыкального сопровождения. В сыром подвале я видела пляшущие на стенах привидения, а он обнаруживал ранее неизведанный вид плесени. Лежа на крыше, я рассматривала радугу, а приятель говорил лишь о преломлении света. Он был разумом. Резким, отточенным, порой беспощадным. Я была чувствами. Яркими, звонкими, будоражащими. Такие разные. И все-таки однажды мне удалось вывести его из себя. Да так, что я всерьез испугалась за сохранность нашего мира. Правда, это случилось гораздо позже безоблачных дней детства. Когда мы оба повзрослели, и я начала встречаться с Димитрием. Вот тогда-то я увидела темную сторону того, кого считала начисто лишенным эмоций. Боль он испытывал так же, как и все. Или нет. Он ощущал ее гораздо сильнее. Димитрий же был совсем другим. Наглый, самоуверенный, яркий. Юной Мэрид хотелось бури, и Димитрий принес ее. Тогда я ничего не знала об истинных бурях. Все это пронеслось перед внутренним взором в один миг. – Ты всегда был рядом, ведь так? – Я сделала к нему еще один шаг. – После Забвения. Ты ничего не забыл. Почему ты ничего не забыл? Он пожал плечами, делая вид, что не знает. – Я предполагал, что изменения могут однажды повредить мою память. И заранее создал несколько кодов для ее восстановления, самые простые. Звук дождя, смех, солнечный свет. Я все вспомнил через два дня после того, как мир поглотило Забвение. Все, кроме Мелодии Творения. Ее ты стерла начисто даже из моей памяти. Думаю, ты вытравила ее из самой реальности. – Но как ты меня нашел? И как узнал с новой внешностью? – Не сразу. Но я ни минуты не верил в то, что ты умерла, хотя тоже видел запись. Видел, как ты летишь на камни. Но я не поверил. Да и твой брат тоже, он всегда подозревал убийство… и – Основателей. Но мы не знали, кому можно верить. Я не знал. К оврагу я приехал спустя сутки. Но не нашел тебя. Зато обнаружил удивительное явление – червоточину. Бросился следом, но все же опоздал. Ты успела наложить Забвение и исчезнуть. Потеря памяти повергла мир в новый хаос, и мне понадобилось время, чтобы навести подобие порядка. Я искал тебя несколько месяцев, Рид. А когда нашел… Ты прошла мимо и не узнала меня. Ты меня просто не узнала. Ни в тот день, ни в другой. Ты смотрела на меня – случайного прохожего, соседа в экипаже, покупателя в твоей лавке – и никогда не узнавала. В его голосе прозвучала такое невыносимое отчаяние, что мне сдавило сердце. Боги, столько лет быть рядом и понимать, что мы стали чужими. Совершенно чужими… Невыносимо. – И на несколько лет ты стал моей Тенью, – прошептала я, потрясенная. – Помогал, охранял, присматривал. Ты всегда знал, кто я! Но почему? Почему, когда мы снова встретились в Арвиндале, ты даже не намекнул? – Но я намекал, – слегка нахмурился он. – Я даже оставил тебе подсказку. – Это какую? – не поверила я. – Шарик с Грезой, который тебе подарил мой приятель, старик Добросон. Ты должна была увидеть ее и понять, кто я. Что? Я порылась в закромах памяти и выудила прогулку по ледяным туннелям Арвиндаля. И правда, был там какой-то старик. И шарик, который я сунула в карман и забыла! – Но я так и не посмотрела ту Грезу! – возмутилась я. – И что в ней было? О, неужели он смутился? Да быть того не может. – Уже неважно, – мотнул он головой, убирая упавшие на глаза волосы. – Ты ее не увидела. – Надо было попытаться снова! – Так я пытался. – Он хмыкнул, увидев мой скептический взгляд. И напомнил: – Нож, который я выбрал на «Королеве ночи», чтобы метнуть в тебя! Как считаешь, почему я взял именно его? – Потому что он лежал с краю? – сказала я, и Фрейм закатил глаза. – Ледяная скульптура у моей двери. – Просто красивая фигурка, выточенная кем-то от скуки! – Рид, – проникновенно сказал он. – Ты чертовски недогадлива! – Ой, кто бы говорил! Я потеряла память и ни черта не помнила! – возмутилась я. – Мог просто сказать, черт возьми! – Не мог. Забвение это бомба на сейфе с кодовым замком. Попытка взлома – и разум стирается. Открыть этот тайник можно только изнутри, но никогда снаружи. Я сходил с ума каждый раз, когда ты пыталась вспомнить. Я сходил с ума все время рядом с тобой. На последних словах он задохнулся. Помрачнел и отодвинулся. Теперь между нами был длинный и узкий стол, заваленный деревянными брусками и опилками. – В нашу последнюю встречу ты сказал, что я должна сделать выбор. Я прикусила язык. О да, это был непростой разговор. Я была юной и слишком эмоциональной. Мы пережили апокалипсис и стали иными. Мир сошел с ума. А он… он сказал, что с Димитрием у меня больше шансов на счастливую жизнь. Черт возьми, он даже вывел график наших психологических характеристик, провел всестороннее исследование. И постановил, что процент такой вероятности довольно высок. Почти шестьдесят пять процентов, сказал он. Очень много в таком ненадежном предприятии, как отношения. Десять лет назад я возненавидела его за эти слова. – Насколько я помню, ты назвала меня бесчувственной машиной для создания алгоритмов, – бесцветно произнес он. Я слегка смутилась. К сожалению, я сказала не только это. Юная Мэрид хотела чувств, а он всегда был невероятно… рациональным. Фрейм снова с легкостью прочитал на моем лице эмоции. Разобрал их на составляющие. Отметил каждый нюанс – движение глаз и бровей, изгиб губ и биение пульса на виске. Он всегда и все замечал и препарировал в своей ненормально-гениальной голове. – Коллахан знает, кто ты? Фрейм качнул головой. – Он тоже забыл мое лицо. Но догадался после того, как нашел в своей библиотеке схему создания хроносфера. – Так это ты его создал, – поняла я. Ну конечно! У меня способный и сообразительный брат, но уж точно не гений. И даже с архивами всего мира он не смог бы придумать хроносфер. – Ну конечно. На это был способен лишь Лино. Имя все-таки прозвучало. Из ниоткуда налетел ветер, разметав опилки и потревожив огонь в горелке. Это имя обладает особенной силой. Фрейм недовольно поморщился. Конечно, он никогда не был прислужником моего брата. Это Коллахан всегда делал то, что хочет его друг, даже не понимая этого. Так поступали все вокруг. Лино не отдавал прямых приказов и не рвался к власти, но все шли туда, куда он вел. Он опасался света и всегда стоял в тени, он сам стал почти тенью. Невидимый повелитель умов и душ, вот кем он всегда являлся. Именно Лино много лет назад решил создать круг избранных. И именно он нашел тех, кто туда вступит. Чем при этом руководствовался, он никогда не говорил. Возможно, уже тогда, в детстве, он знал, что изменит мир. – Коллахан заставил тебя дать клятву. И ты пообещал держаться от меня подальше. – Коллахан знал, что кто-то из Основателей убил тебя. И знал о моих… чувствах. И о Димитрии. Он верил мне, но не до конца. Я его понимаю. – А я ведь видела тебя во время ритуала, – задумчиво протянула я. – Темная фигура за сиянием сапфира. Ты тоже там был, занял положенное место, ведь ритуалу нужны все Основатели! Остальные Правители могли догадаться. – Неважно. Я надеялся, что хроносфер успеет создать аномалию до нападения. И ошибся! Это тоже моя вина. – Это вина Якова, Фрейм! Лишь его. Не надо брать на себя чужие грехи. А как же грамоты в доме моей мамы? – Приманка, – просто сказал он. – Коллахан догадался, что один из Основателей – предатель. И надеялся его выманить, заставить себя проявить. Собственно, это удалось, но увы – слишком поздно. Я понимающе кивнула. Музыкальные достижения действительно принадлежали мне, а вот все остальное – Лино. Пробив червоточину в будущий Соларит-Вулс, я распечатала куски нашей переписки и несколько фото, чтобы положить их в депозитарий. Мой смартфон после купания в реке был едва жив, но кое-что выудить из его памяти мне все-таки удалось. Я сделала это на всякий случай, не подозревая, что тайник останется закрытым на долгие годы. Ведь там были такие памятные для меня фотографии. Брат во дворе нашего старого дома. Девочка возле моста и рядом – мальчик в синей рубашке. Тогда он любил этот цвет. Девушка в период Хаоса и ее темноволосый друг с фотоаппаратом в руках. В чугунной жаровне треснуло и разлетелось искрами полено. Резкий звук заставил нас обоих вздрогнуть. И… потерять нить разговора. О чем мы вообще говорим? Зачем? Разве для этого я гнала через заснеженную пустошь? Разве об этом думала, кусая губы и нажимая на газ? Воздух между нами сгустился настолько, что дышать стало трудно. И не только мне. Хваленая бесстрастность давала сбой, словно я была вирусом в безупречно отлаженной программе. Фрейм неловко потянул ворот своего грубого свитера, втянул воздух. Я видела, как он на меня смотрит. Этот взгляд заставлял меня нервно вздрагивать и покрываться мурашками. Я почти чувствовала электрические искры, потрескивающие в тесном пространстве мастерской. Еще немного – и все здесь вспыхнет и запылает. – И… что же дальше, Рид? – осторожно сказал Фрейм. Казался спокойным, но я успела его изучить. Светлые глаза стали совсем безумными от обуревающих его эмоций. Где-то внутри под сухой и бесчувственной маской кипел смертоносный вулкан. – Я приехала сказать, что ненавижу тебя. Он моргнул. И взгляд стал таким пустым, что я перепугалась. Дура! Разве я не знаю, что с ним нельзя так шутить? Он же шуток не понимает!