Почему она хочет встретиться перед «Подсолнухами»? Зачем едет в Париж? Почему ничего не сказала об этом утром, когда мы говорили по телефону? Я спрашиваю ее, что она задумала. Наверное, она уже в самолете (а может, просто игнорирует мои сообщения), потому что больше от нее не приходит никакой информации. Я убиваю время в кафе, гипнотизируя телефон в ожидании ответа от Джесси и сообщения от Девушки-Подсолнуха. Интересно, парень в магазине уже передал ей записку? Нервничаю так, что даже подташнивает. Меня так и подмывает вернуться в магазин, но, взглянув на часы, я понимаю, что пора двигаться к галерее. Возле музея Орсе я понимаю, что это была неудачная идея – встретиться перед «Подсолнухами». Особенно в три часа дня в субботу. С таким же успехом Джесси могла бы сказать: «Давай встретимся посреди Таймс-сквер в канун Нового года». Пусть сейчас и не самый разгар туристического сезона, очередь у входа в галерею тянется, извивается и огибает здание. Когда я в конце концов попадаю внутрь, меня охватывает благоговейный трепет. Здание впечатляет. Это переоборудованный железнодорожный вокзал с мраморным полом и богато украшенным потолком; трудно поверить, что когда-то здесь ходили поезда. Указатели ведут меня по направлению к Ван Гогу – «Подсолнухи» повсюду. Огромные золотые часы над моей головой отсчитывают время до нашей встречи. Осталось двадцать минут. Я направляюсь на выставку, просматриваю работы и читаю тексты под ними. Вскоре меня окружает группа посетителей – на шее у каждого бейджик, а аудиогиды прижаты к ушам, как мобильные телефоны. Они толпятся у одной картины, пока голос в их ушах не велит им двигаться дальше, и, как стадо, они перемещаются к следующей. Я прохожу мимо прекрасной «Звездной ночи» и сажусь на деревянную скамейку рядом с «Подсолнухами», чувствуя себя уже кем-то вроде эксперта по работам Ван Гога. Я пялюсь на оттенки желтого уже почти пятнадцать минут, и охранник, патрулирующий зал, начинает поглядывать в мою сторону. Интересно, я больше похож на грабителя или на сумасшедшего, который собирается уничтожить бесценное произведение искусства? Вероятно, последнее. Три часа дня. Где она? Почему не отвечает на звонки и сообщения? Я постукиваю ногой и нервно сжимаю пальцы, оборачиваясь к входу в зал. Вместо Джесси вижу толпу туристов, пробивающихся внутрь. Все пытаются сфотографироваться на фоне картины, не обращая внимания на попытки раздраженного охранника остановить этот беспредел. Вспышки следуют одна за другой. Стоило повесить тут табличку-предупреждение для эпилептиков[49]. Американец, которому удалось пронести с собой фотоаппарат, отталкивает меня с дороги, чтобы сфотографировать произведение искусства крупным планом. Он ни на секунду не останавливается, чтобы хотя бы посмотреть на картину, и устремляется дальше, готовый оттолкнуть кого-то другого, чтобы сфотографировать следующее полотно. С тем же успехом он мог бы загрузить изображения из Гугла. Затем мимо проходит женщина скандинавского типа с красной помадой на губах, в красном берете и футболке в бретонскую полоску. Это как официальный дресс-код для туристов во Франции. Она останавливается, чтобы прочитать текст рядом с картиной, кивая в знак согласия с тем, что там написано. Позади нее стоит большая группа французских подростков, которые, как и я, похоже, не интересуются ни одной картиной Ван Гога, кроме «Подсолнухов». Несколько девушек позируют для селфи с картиной, высунув при этом языки. Я оглядываюсь, надеясь, что Джесси выскочит из ниоткуда и появится на скамейке рядом со мной. Поторопись. Я пытаюсь позвонить ей снова, но не получаю ответа. Долго еще ждать? Смотрю на картину Ван Гога, висящую рядом с «Подсолнухами», и замечаю, что он изобразил на своей односпальной кровати две подушки, лежащие рядом. Интересно, он все еще надеялся найти кого-нибудь, с кем можно было бы разделить постель? Я начинаю жалеть Ван Гога, который так и не нашел свою любовь, и надеюсь, что со мной этого не произойдет. – Bonjour! Кто-то похлопывает меня по спине. Наконец-то! Я оборачиваюсь. Это она. Это на самом деле она. Наконец-таки. Не Джесси. Это Девушка-Подсолнух. – Bonjour, – отвечаю я, не понимая, почему мы говорим по-французски, и совершенно потрясенный тем, что вижу ее. Я замечаю, что в руке она держит открытку с «Подсолнухами» из Национальной галереи. – Я наконец-то нашла ее! А я нашел тебя. Она наклоняется и обнимает меня. – Извини, что опоздала, очередь на входе была огромная. Должна сказать, я очень разочарована, что сегодня на тебе нет повязки с единорогом. Я смеюсь. На ней та же желтая куртка, что была в Лондоне: та самая, которую я высматривал по всей Европе. – Как? Кто? Почему? – надеюсь, что она может читать мои мысли, так как связно говорить я, кажется, не в состоянии. – Твоя подруга Джесси. Я написала ей на электронную почту где-то неделю назад, когда увидела, что ты ищешь меня в соцсетях. Но я не получила ответа и подумала, что это все… ну, ты понимаешь. А сегодня она наконец ответила и сказала, что ты будешь ждать меня здесь. Вот она, сила интернета, верно? Конечно. – Значит, ты видела страницу? – Один из моих друзей увидел ее. Ты всегда гоняешься за женщинами по всей Европе? – она усмехается. – Только время от времени, – смущенно шучу я. Я наконец-то вновь обрел способность говорить, хотя меня все еще трясет. – Ван Гог гордился бы тобой, но знаешь, было бы намного проще, если бы ты просто попросил мой номер телефона в Лондоне. – Я собирался, но ты исчезла, прежде чем я успел это сделать! – Я исчезла? Это ты исчез, пока мы переходили дорогу! Я думала, ты просто был сыт мной по горло и решил сбежать. – Нет, вовсе нет. Я потратил целую вечность, пытаясь найти тебя снова. Я дошел до финиша марафона, вернулся на набережную, пошел в галерею, но нигде не мог тебя найти. – Я делала то же самое. Должно быть, мы просто разминулись. Я не думала, что будет так сложно найти кого-то с рогом на голове, но тебя нигде не было видно. Там было так много людей. – Я знаю, это было безумие. Прости, что потерял тебя. – Нет, не извиняйся. Я действительно была очень удивлена, когда увидела, что ты пытаешься найти меня. Приятно удивлена. – Значит, тебе это не показалось странным? – Ну, это было немного странно. Нет, шучу: это было очень мило. – Мило? – О’кей, очень романтично. Так лучше? Наши взгляды встречаются. У нее действительно самые красивые карие глаза. – Да, так лучше. Она смотрит на картину. – По крайней мере, мы наконец-то увидели «Подсолнухи» вместе. Ну, одну из картин. Эта немного отличается от картины в Национальной галерее, – она сравнивает ее с открыткой. – На самом деле эта версия больше похожа на мюнхенскую, а картина в Амстердаме похожа на лондонскую. – Посмотри на себя, теперь ты настоящий эксперт по Ван Гогу! Я все еще не могу поверить, что ты ездил в Амстердам и Мюнхен, разыскивая меня. – Не-а, я просто давно мечтал о каникулах, – шучу я. – Крут и невозмутим, – она улыбается. Мы оба стоим там, любуясь картиной, рассматривая все вокруг, пока следующая туристическая группа не врывается в тускло освещенный зал. – Может, выберемся отсюда? – предлагает она. Прошло меньше десяти минут, но я уже рад, что не отказался от своих поисков. Она красивая, веселая и харизматичная – еще лучше, чем мои воспоминания о ней! Мы выходим из галереи, идем мимо длинной очереди, которая все еще тянется и петляет вокруг. Я улыбаюсь, глядя на старую женщину, напоминающую бабулю: в шерстяной шляпе и перчатках она танцует рядом с уличным музыкантом, который играет на французском горне. Полагаю, что во Франции это просто «горн». – Хочешь попробовать лучший в мире горячий шоколад? – Для такого заявления должны быть веские основания! – Поверь, тебе понравится. Шоколад – мой единственный порок. Мы бредем по улицам Левого берега, где люди потягивают кофе за столиками вдоль дороги. Вы бы не стали пить кофе на обочине M25[50], но в Париже это выглядит стильно. – Их главный магазин находится на другом берегу реки, недалеко от Лувра, но там всегда столпотворение, а в этот можно просто взять и войти. Здесь гораздо проще получить свою дозу шоколада. Мы заходим в «Анджелину» – небольшую, но идеально оформленную пекарню, где продают множество сладких деликатесов. Она делает заказ и болтает с бариста на беглом французском; тот дает нам два стакана горячего шоколада. – Я заплачу, – предлагаю я, доставая бумажник. – Все в порядке. Ты и так потратил достаточно времени и денег, чтобы найти меня. Я потягиваю теплый густой шоколад через черную соломинку. Это восхитительно. – Разве это не в прямом смысле счастье в чашке? – Он прекрасен. Теперь я понимаю, почему у тебя от него зависимость. Когда ты так хорошо выучила французский?