Это уникальная возможность незаметно ретироваться и быть уверенным, что малой не последует за мной в кабинет и не увидит то, что я собираюсь достать из сейфа, иначе придется рассказывать о перспективе завести собаку, как в том анекдоте. Ирина Васильевна увлеченно рассказывает о советской «леди смерти», мне приходится остановиться в дверях, когда догоняет полный обиды и детской ревности крик Данилки: - Папа, мы не пойдем ни в какой тир с той девчонкой! Я передумал! - Хорошо, я вернусь через несколько часов и мы придумаем, чем себя занять, обещаю! – выходя, слышу, как негодование Данила сменяется искренним смехом. Няня сменила тему и теперь рассказывает о не менее легендарном снайпере Василии Зайцеве. - Зайцев! Как зайчик из сказки! Наверное, у каждого из нас есть тот самый трос, предохранитель, ограничитель, который в самый решительный момент удерживает нас от рокового шага и не позволяет лишиться остатков человечности. Мой умеет так искренне смеяться, что волей-неволей заставляет задуматься о том, что именно я делаю и какими бесчеловечными шагами иду к своей цели. Открывшиеся перспективы едва не лишили меня остатков самообладания. Зверь практически накормлен и готов к перемирию, что в данном случае подразумевает мирные переговоры, но я не могу предугадать поведение второй стороны. Только надеяться на ее понимание ситуации. …Блядь, у меня разрывается сердце. Эту боль можно сравнить с острыми надрезами очень тонким лезвием – настолько тонким, что первые минуты ты даже не понимаешь, что получил несовместимые с жизнью ранения. Ее слова и нежелание хотя бы выслушать и понять, что я пытаюсь ее сейчас спасти от самого себя, полосует мой и без того шаткий мир по швам. Что мне еще надо сделать, чтобы она приняла протянутую руку, а вовсе не принуждение, ведь именно так она расценила мое предложение? Ничего не меняется. Когда я не позволяю ей даже вздохнуть, ломая со всей жестокостью, Юлька пытается сопротивляться при помощи своих колких фраз, единственного оружия, не имеющего силы, – это продолжается до тех пор, пока страх не лишает ее голоса и способности адекватно оценивать ситуацию. Сегодня ничего не меняется. Все те же детские фразы в стиле «тебе надо лечиться» с переходом на мат для более показательной эмоциональной окраски. Я даже не злюсь. Ярость спит под сияющим саркофагом решимости: раз и навсегда повернуть ситуацию в иное русло. Я знаю наперед, что другой возможности не будет. Уже на следующий день вернется тьма, которая будет сильнее предыдущей, жаждущая отыграться за свой вынужденный выходной. Каждый час понижает уровень свечения источника света и уникальных возможностей остановить безумие в шаге от барьера невозврата, этой критической точки, приближение к которой я только чудом успел засечь в это утро. Пугающее своей нереальностью ощущение: будто в твой мозг вживили секретный имплантат, который раскрыл сатанинский потенциал и запустил программу неминуемого уничтожения любой вероятности того, что однажды вы сможете быть вместе и придете к этому мирным путем. Сегодня он вышел из строя – не окончательно перегорел, всего лишь выбило программу, которая блокировала человечность и воспринимала только один путь – насилие. У меня не так много времени, прежде чем ее запустят снова. Я знаю, что должен это сделать: уговорить, продавить, дезориентировать женщину, без которой не могу дышать и существовать именно сейчас. Она мой спасительный якорь, перед которым отступит тьма, не получив своей постоянной подпитки в виде протеста и противостояния. Если мы сегодня договоримся с Юлей полюбовно, завтра моей тьме некуда будет возвращаться вновь. Пусть это искусственное освещение, а не свет яркого солнца. Пусть иногда в этом замкнутом мире вылетают пробки и горят предохранители, тьма все равно останется там редкой гостьей. Перемирие и соблюдение условий договора не оставит ни малейшего шанса темному безумию. Я готов умолять, чтобы не потерять тепло этого нечастого солнечного света в одно касание. Желание трясти ее в грубой хватке, до тех пор пока не согласится от страха или от моего отчаяния, в какой-то момент рвет плотины самоконтроля, выходит из берегов, но я ничего не предпринимаю. Впервые, наверное, за все это время я вижу перед собой именно ее настоящую. Ту самую девчонку, которая одним сжатием тоненького кулачка стерла меня прежнего в пыль в первую роковую встречу. Не жертву моей одержимости, которую я никогда не смогу назвать безумством, просто не найду для этого силы. Не тело, которое совсем недавно хотелось полосовать алыми рубцами и пронзать до самого сердца. Она единственный человек, который может остановить эту гребаную адскую тьму одним движением своей ладони. Почему же снова включает свою стервозность в самый неподходящий момент, не желая услышать мой ментальный крик? Она не выглядит уставшей. Впрочем, счастливой и морально отдохнувшей ее тоже назвать сложно. Слегка дрожит внутренне, но держится, сейчас обида уступила место ледяной ненависти. Это ненадолго. И то, что она все еще держится, даже опасно – и для нее, и для близких. Психику не обманешь, однажды она прорвет этот ледяной панцирь натянутого пофигизма. Тогда, я боюсь, мало не покажется никому. Все летит вверх тормашками, я не то что не выполнил основной обязанности в тот вечер, когда разложил ее на столе в кабинете, я снял с себя ответственность и забил очередной гвоздь в крышку гроба. Тогда я чувствовал себя на вершине олимпа, сейчас же это грозит вылиться в самую настоящую боль. Девочка моя, ты не видишь и не понимаешь, что я срываюсь. Я даже не понимаю, в какой именно момент это происходит, потому что сам ничем этого внешне не выдаю. Не дрожит голос. Не застит глаза черно-кровавой пеленой. Я не кричу и не бью тебя по лицу, прямо по губам с какой-то злобной, но одновременно обреченной улыбкой. Может, под твоим взглядом практически загнанной в угол тигрицы, чуть сильнее, чем прежде, сжимаю пальцы на коже выполненного на заказ эксклюзивного ошейника. Мои срывы никогда не подчинялись привычным сценариям, мир тихо агонизирует глубоко внутри. Я все еще с последней отчаянной надеждой жду, что ты если не передумаешь, то хотя бы соврешь. Чтобы выиграть время… У меня два якоря, которые удерживают в шаге от бездны. Всего лишь два. Так мало и так много одновременно. Первый якорь строит оборонительные сооружения из маленьких кирпичиков «лего» прямо сейчас в десятке километров от места нашего с тобой разговора. Одной улыбки ребенка достаточно, чтобы я задумался о том, что делаю. Второй якорь сейчас сидит напротив и пытается сжечь меня в пламени ненависти, обиды и невысказанной мольбы. Тебе не надо этого делать. Тебе не нужно делать ничего из того, что я только что тебе спокойно зачитал. Тебе нужно просто сказать «да», согласиться на то, что я уничтожу в тот же момент. Одно твое «да» - и мы никогда не вернемся к этим играм… Моя отважная девчонка. Просто возьми протянутую ладонь и дай мне возможность стереть из твоей памяти этот кошмар раз и навсегда. Последнее усилие ментального выстрела, массированной атаки по твоему закрывшемуся сознанию. Прошу тебя, откройся мне в последний раз. Просто поверь в то, что сейчас увидишь, потому что это именно то, что ждет нас впереди, если ты сделаешь шаг мне навстречу. Не боль и не страх. Я замерзну без твоего тепла. Я просто рассыплюсь на осколки без твоего понимания… Тебе нужно сделать так мало. Просто подойди, я готов отдать жизнь за одно твое прикосновение, мне уже плевать, какое именно, – можешь вонзить в меня ногти, двинуть кулаком, только не беги от единственной возможности спасти нас обоих! Моя вселенная вращается на орбите отчаянного, запредельного желания ощутить тебя рядом, распознать в прикосновении подрагивающих пальчиков твою уснувшую запредельную нежность, которую, я безумно хочу в это верить, не усыпила ни одна из моих жестоких атак. Ты растопишь лед одним своим поглаживанием, просто сделай это сейчас, пусть рухнет автократия черного безумия и никогда больше к нам не возвращается! Я не смогу кричать громче во всю силу голосовых связок, мне кажется, что от внутреннего сдавленного крика с оттенками мольбы резонанс запустил неуловимое разрушение окружающего пространства. Моя сильная девочка, смысл моего существования, любимая моя, ты одна в состоянии сейчас изменить эту реальность, почему ты не хочешь меня слышать? Мучения достигают своего пика, а я с оглушающим ударом прямо в сердце понимаю, что ты меня не услышишь. Я не получу твоего согласия. Я уже не имею ни малейшего права на твою нежность, мой рок в твоих ладонях. Я все еще надеюсь на чудо – вдруг ты сильнее, чем кажется на первый взгляд, вдруг наши желания совпадают настолько, что ты примешь эту помощь. Что твоя рука бросит мне спасательный круг в водах этого безумия, что ты не испугаешься будущего, которого у меня никогда уже не будет без тебя? Мне даже кажется, я знаю, что именно вижу в твоих глазах. Это понимание и грусть. Но этого недостаточно, между нами стена, которая никогда уже не рухнет, поэтому ты практически вслух называешь это игрой своего израненного воображения и просто встаешь… И время в который раз замедляет свой бег. Мне хочется зажмуриться, просто обнять твои колени и застыть в ожидании, с последней отчаянной надеждой на то, что твой следующий шаг будет сделан мне навстречу. У нас всегда была сильнейшая связь двух чистых сознаний, мы до сих пор незримо существуем в собственной уникальной вселенной, в которой нам не нужно кричать. Достаточно тихого внутреннего шепота… Просто услышь меня сейчас, я не хочу возвращаться во тьму, в которой никогда не будет тебя! Я слышу звук ее удаляющихся шагов. Мне кажется, что нечеловеческая боль в буквальном смысле сбросила меня с кресла на пол, что последний затихающий крик «не уходи!» сейчас разорвет ее барабанные перепонки… Но все остается по-прежнему. Только пальцы до боли сжимают мягкую кожу символа перемирия, который обжигает холодом до самых предплечий. Тьма устала дожидаться в стороне. Она вдоволь наразвлекалась, наблюдая за моими попытками прогнать ее молчаливую власть. Нет, долбаная сука, ты не приблизишься ко мне снова, мой бой еще не проигран! Ладно, дай мне время до следующего утра. Дай ей шанс передумать, совсем немного времени, тебе не сложно, используй с толком наконец свой законный выходной! Два. Целых два якоря. И почему они никогда не смогут работать по отдельности?.. Я держусь только потому, что дал Данилу обещание. Туда этой адской одержимости никогда не добраться. - Папа, смотри, мы создали базу ВВС! – он душит меня в объятиях, стоит мне зайти в комнату. Жажда прикосновений и допинг нежности получен, его хватит, чтобы окончательно не сойти с ума и продержаться хотя бы до вечера… Я все еще надеюсь, что она позвонит и скажет, что передумала, что ее уход был молчаливой просьбой обдумать ситуацию, а не выстрелом мне в спину. Когда Данил впервые начал обниматься, у меня снесло башню. Как это могло не затронуть эгоистичную до мозга костей Ульяну, до сих пор не укладывается в моей голове. - У нас два радара, три истребителя, два беспилотника и четыре вертолета. А Ирина понимает в военной технике, я ее обо… ува… уважаю! - Так, главнокомандующий Лавров, слушай первое боевое задание, - серьезно объявляю, сбросив пиджак и заставив себя выбросить из памяти разговор, который едва не убил меня последующей безысходностью. – Враг полон сил и готов перейти в наступление, поэтому приказываю подкрепиться изумительным шашлыком в военно-полевых условиях. Шагом марш сменить обмундирование и готовиться к передислокации нашего штаба на территорию у бассейна! Тьма отступает под восхищенной улыбкой ребенка, а я впервые сожалею, что в сутках всего двадцать четыре часа. Надежда никогда не умирает, я все еще жду. Жду ее звонка и согласия. Пусть это будет от отчаяния, от страха, а не здравого рассудка, пусть это просто будет – не пройдет и пяти минут, как ее страх навсегда растворится в небытие, я просто никогда больше не позволю ему возникнуть! Я жду даже в полночь, поглядывая на часы, словно мы оговаривали временные рамки. Я в буквальном смысле слова выпрашиваю у Тьмы, которая сама слегка прифигела от происходящего, еще один световой день. Ничего не происходит. А потом она возвращается. Окутывает своей бесплотной черной тенью, проникает в поры и капилляры, забирая обратно прежние территории, уничтожая лучики света. У меня сессия горсовета, ад в политической огранке, и я сгорю на работе в первый же день, если буду ждать того, что никогда не свершится. Внутри гаснет огонь надежды, но его угольки все еще тлеют – целую неделю у меня не будет даже времени появиться в клубе, может, за это время она все же осознает и примет мое предложение. Может, еще не все потеряно, просто так бывает, кому-то нужно гораздо больше времени, чтобы принять и осознать. Мой второй якорь тоже временно утратил актуальность, он протестует против отсутствия отцовского внимания несколько своеобразно: разбивая хрустальные вазы, разрезая ножницами рубашки и заставляя няню глотать новопассит. Он видит меня двадцать минут в день: утром и на экранах телевизора в последнее время. В такие моменты я ненавижу свою должность и тотальную занятость. Три дня прошло, а я все еще надеюсь. Тьма уже затянула меня полностью, а я цепляюсь за ускользающую вероятность. А потом все заканчивается, и мое сознание окончательно застывает черным льдом. Мою руку помощи свело судорогой от долгого пребывания в напряжении. Мне должно быть страшно за то, что начнется потом. Но я этого не чувствую. Пора возвращаться к первоначальному плану. Прощай, вероятность того, что однажды мы могли бы оба стать счастливыми и похоронить каждый собственное безумие… Юля Каждый апокалипсис имеет свою точку отсчета. Ты живешь, зная одно: жизнь не стоит на месте, нужно двигаться вперед. Каждый раз вставать, хоронить отголоски прошлого кошмара и не позволять им отравлять бессилием твои последующие дни. В один момент ты еще настороженно ждешь крушения своего и без того нестабильного мира, готовая удержать его от окончательного распада, и поэтому мобилизуешь все свои силы. Ты знаешь, где их взять, их источник рядом. Улыбка дочери. Ее нежные объятия по утрам и такая умилительная привычка запрыгивать в твою кровать рано утром и обнимать своими маленькими теплыми ручонками. Ее счастливый смех. Ведь как бы тебе ни было тяжело, ты никогда не позволишь этим обстоятельствам помешать вам веселиться, играючи биться подушками и строить друг другу рожицы. После такого пробуждения тебе кажется, что нет никакой войны с фантомом прошлого. Кофе радует изумительным вкусом и ароматом, хрустящие круассаны ласкают вкусовые рецепторы, параллельно ты узнаешь, что динамика прибыли в твоих магазинах стабильно положительная, новые поступления в Фонд поддержки детей, больных лейкемией, обеспечили немедленную диагностику еще двум крошкам, и они на днях вылетают в Германию для проведения комплексного лечения. Весна за окном вступила в свои права, аромат цветущих абрикосов и свежескошенной травы на газоне наполняет сердце иллюзорной легкостью, солнце светит так ярко и так быстро согревает своими лучами, что все чаще возникает желание просто пройтись по городу, забыв про автомобиль… И однажды я так и делаю. Борис не спорит, просто аккуратно крадется вслед за мной, сбавив скорость. Сумская улица залита весенним теплом. Город сегодня особенно ласков и приветлив, а воздух так упоительно свеж, что невольно вспоминаешь свои беспечные студенческие будни. В немалой степени этому способствует огромное количество студентов. Спешат на пары, разбавляя ярким потоком толпу людей, молодые люди не могут пройти мимо, не наградив восхищенным взглядом, наверняка принимая меня за одну из них. Широкие солнцезащитные очки сделали практически неузнаваемой, но даже без них я чувствую себя в безопасности посреди этого скопления народа. Город не против меня. Против меня тот, кто избран управлять этим городом. С неохотой ныряю в «лексус». Клуб стал не побегом от действительности, а обузой. Но когда я погружаюсь в работу и не вижу своего партнера, мне действительно становится легче. В понедельник утром мой кабинет напоминает заседание девчачьего клуба: мы с Никеей и четыре сабы, которых так и не удалось уговорить до конца. Штейр отправился заниматься декорациями для предстоящей «радуги саб», подготовка к которой шла из рук вон плохо. Я вспоминаю, что стартовала сессия горсовета, и только поэтому меня избавили от необходимости наблюдать отмороженный фейс Лаврова, который никак не подавится своей одержимостью. - Мне не нравится фишка с последующим уединением! Откуда я вообще знаю, кому придет в голову меня купить? – Носится по кабинету малышка Рианна, получившая свое прозвище за сходство с экстравагантной певицей. Рваная челка подпрыгивает в такт ее движениям, искусно подведенные глаза горят огнем, но в нем мало чего от возмущения, скорее предвкушение, от которого погас инстинкт самосохранения. – Если в игровых зонах нет камер, как вы собираетесь контролировать соблюдение перечня недопустимых воздействий? - Вы говорили, будут новые гости. Мы их будем видеть впервые, откуда нам знать, что они адекватные? – Шакти почти согласилась, но сомнения еще терзают ее. - Ну а почему это должно их волновать? – язвительно замечает внешне спокойная Алекса. – Ты же сама нас пыталась убедить в том, что это выгодно в первую очередь нам? Ее вопрос адресован Никее. Альфа-доминатрикс почти ласково улыбается и неспешно исследует долгим взглядом надменное лицо дерзкой сабы. Этого достаточно, чтобы с Алексы слетела вся спесь. - Простите… Я совсем не это хотела сказать… - Никогда не забывай, с кем и как ты говоришь, девочка. Прошло меньше часа, а у меня трещит голова. Быстрее всего уговорили Кнопку, которая сейчас пьет кофе вприкуску с шоколадными конфетами, и снисходительно наблюдает за метаниями подруг по цеху. Я строчу эсэмэску, не теряя нить спора. «Лекси, у меня запара. Примешь через полчаса шестерых разгоряченных девчонок в салоне?» Ответ приходит мгновенно. Время выбрано верно, по утрам в ее империи красоты затишье. «Жду, можете приезжать, зайка!» - Предлагаю не мериться размером сисек, так мы никогда не достигнем согласия. – Встаю, опершись ладонями о поверхность стола, прогнав пугающую картину, о которой не хочу никогда вспоминать. – Давайте договоримся, что здесь временно не действуют никакие титулы. Я же не заставляю вас, как прежде, вползать в кабинет на четвереньках… и не падаю в такой же позе рядом? Шутка разряжает атмосферу. Хотя по взгляду Шакти можно понять, что она тоскует по тем временам, когда падала в позу покорности перед Анубисом. - Мы выбрали не совсем удачное место для разговоров. Поехали в спа? Таймер тикает. Я приближаюсь к обрыву личной бездны длиной в неопределенный промежуток времени гораздо быстрее, чем я себе это представляла. Но я пока этого не знаю. - Ну ты стратег, - уважительно замечает Никея спустя три часа. Мы снова в моем кабинете. Я передаю Владе четыре экземпляра подписанного соглашения с просьбой приобщить к делу «Радуга саб». Те, кто протестовал громче всех, чуть не сломали свои пальчики, когда рвались подписать согласие на участие. Хаммам и массаж творят чудеса. Я до сих пор не могу сформулировать формат своих отношений с Никеей. Определенно, мы не подруги, просто вынуждены работать вместе, а работать я умею, поэтому мне некогда тратить свое время на предвзятость и неприязнь. Можно сказать, что я никак к ней не отношусь. Максимум, как к засланному казачку Лаврова, но от него особо скрывать нечего – на, смотри, документация, отчетность, дальнейшие планы. К тому же организация мероприятия сдвинулась с мертвой точки и мы даже позволяем себе прерываться на разговор о детях и шмотках. Женщина останется женщиной вне зависимости от своего позиционирования в Теме. Работа кипит, но мы на ней не горим – все решается очень быстро и как по взмаху волшебной палочки. Я заставляю себя не засиживаться на работе допоздна, в шесть часов вечера еду домой к Еве, наши вечера заполнены развлечениями или просто тихим отдыхом у телевизора с вазочками мороженого. Я дышу полной грудью в отсутствие Лаврова и на четвертый день мне кажется, что недавний кошмар просто-напросто приснился. Он мне даже не звонит и не дает о себе знать, я готова молиться о том, чтобы он вообще забыл о моем существовании. Отсчет ускоряется. Секундная стрелка стремится достигнуть скорости звука. В четверг я спешу пораньше уехать домой, мы идем с дочерью на премьеру детского спектакля. На улице тепло и сухо, и я не отказала себе в удовольствии надеть воздушное белоснежное платье и белые босоножки. Сбегаю вниз по лестнице, подпрыгивая и улыбаясь, у меня хорошее настроение. Мужчина, сидящий у стойки, отставляет бокал коньяка. Я узнаю его сразу. Тот самый вип-клиент клуба, имя которого не принято произносить вслух. Галантный и невероятно харизматичный олигарх, владелец почти всей коммерческой недвижимости. Власенко. Пробую на вкус его фамилию, ощутив волнение. Чистый садизм, практика. Даже при самом благоприятном стечении обстоятельств он не смог бы попасть в круг моего интереса, я не маза. Но страха нет. Я улыбаюсь шире гостеприимной улыбкой маленькой хозяйки этой преисподней. Он был другом Алекса, и мне хочется верить, что в память о нем меня никто не тронет. Дырка в голове только у Лаврова. - Владимир Александрович, - меня успокаивает его улыбка. Да, в ней интерес, и далеко не поверхностный. Но этот человек слишком благороден, для того чтобы переступить свои собственные границы. Как по взмаху руки, бармен достает из-под стойки огромную охапку нежно-алых роз, перекладывая в руки Власенко. - Прекрасная леди Ю, - улыбаюсь, оценив шутку. В его устах меня даже не раздражает ассоциация с тезкой-политиком. – Вас так сложно застать на месте, но я рад, что сегодня мне это удалось. Это вам! - Они великолепны, - руки подрагивают под тяжестью букета. – Заберу с собой! Увы, семья, я, к сожалению, не смогу сегодня задержаться. Но спасибо, что не забываете нас, и прекрасного вам вечера! - И вам, Юлечка. Очень рад вас видеть! – не стану скрывать, мне очень приятно мужское внимание в таком вот его проявлении. В последнее время я видела лишь обратную его сторону. Время замерло всего на миг… и отсчет таймера снова ускорился. Она несется мне навстречу с запредельной скоростью, моя личная пылающая черно-огненная стихия, протягивающая навстречу объятия скорой душевной агонии без возможности закричать и призвать на помощь, она уже настолько близка, что я должна не улыбаться, вдыхая аромат великолепных цветов, я должна бежать прочь из этого города, от этого наследства… от этого безумия своего персонального Люцифера! А я, как всегда, ничего этого не знаю. Отравлена подменой сознания и реальности и даже готова убедить саму себя в том, что победила в этом противостоянии. Пятница. Послезавтра мероприятие. У нас все готово, после энной по счету проверки зала и всех нюансов Никея уезжает по своим личным делам, она приедет в воскресенье, чтобы наблюдать за последними завершающими штрихами. Сегодня не будет посетителей, все в ожидании вечеринки года. Уже к пяти часам вечера в клубе становится неправдоподобно тихо и спокойно. Не спешит даже таймер, отсчитывающий последние минуты до взрыва моей вселенной. Настя повезла Еву на цирковое представление, потом в кафе кушать мороженое. Забрать ее смогу только в девять вечера. Допиваю кофе с ирландским ликером и листаю журнал, найденный на столе у Влады – Борис задержался в пробке, отвозил мое вечернее платье из ателье домой. До старта апокалипсиса осталось не более десяти минут. Дмитрий заходит в кабинет уверенным шагом абсолютного хозяина. Я знала, что сессия горсовета сегодня завершилась, даже предполагала, что он появится здесь, но не делала ни малейшей попытки бежать и не попадаться ему на глаза. Моя интуиция спала беспробудным сном, а может, я просто поверила тому шаблону, который в отношении такого мужчины, как он, никогда не срабатывал. Меня кольнула неприятная тревога при его приближении, но она имела мало общего с тем паническим ужасом, который преследовал меня чуть больше недели назад. В прошлый раз мне было предложено перемирие, и я наивно поверила в то, что этот человек раскаивается в своих поступках и никогда не хотел мне причинять боль. Ведь я была на все сто процентов уверена, что меня тогда накрыла не иллюзия, а отголосок его мыслей, в которых не было жестокости… только молчаливый призыв, который смог успокоить мое истерзанное сознание. - Скучала? – его рука обманчиво-ласковым жестом накрыла мой лоб, пальцы легким поглаживанием прошлись вдоль пробора, чтобы замереть на затылке. Я ощутила, что улыбаюсь. - Да не особенно. – Прозвучало грубо. Я собиралась добавить, что организация «радуги саб» не оставила мне для этого времени. Не знаю, почему я не ощутила последних щелчков таймера и думала только о том, что мои усилия сейчас будут оценены по достоинству и это положит первый кирпичик в фундамент нашего партнерского сотрудничества, а не противостояния хищника и жертвы. Когда мой затылок пробило иглами ослепляющей боли, я не смогла даже закричать от потрясения. Я почувствовала хват его ладони у корней волос, резкий рывок не оставил иного выбора, кроме как вскочить следом, зашипев от усилившейся боли. Чувство нереальности происходящего на миг лишило дара речи, а его следующие слова показались элементом кошмарного сна. - Блядская сука, - я никогда не видела Диму в такой ярости. Она не проявлялась внешне ни в чем, все тот же спокойный внимательный взгляд в мои глаза, уверенный голос и легкий прищур почерневших глаз. Я пойму потом, что ярости там было по минимуму, началась спланированная игра, направленная на уничтожение препятствий. – Специально тебя не трогал, чтобы ты не похерила свои обязанности. Но теперь, как я вижу, все сделано и мы можем продолжить наш разговор? От шока я не поняла, что именно он мне только что наговорил. Кабинет поплыл перед моими глазами от недостатка кислорода, я не могла даже дышать от потрясения. Когда его пальцы на моих волосах разжались, я едва успела ухватить руками спинку кресла.