- Прекрати карабкаться, сука. Стань на четвереньки и отсоси! Я никак не отреагировала на эти слова. Оковы шока спали в тот момент, когда его пальцы сжались на моей шее, пригибая к полу. - Н-не здесь… - прохрипела я и закричала, когда он разжал пальцы, чтобы вновь ухватить за волосы на затылке. Легкая улыбка изогнула его губы циничным оскалом, тьма в глазах достигла критической отметки. - Вот как, - тихо посмеиваясь, констатировал Дима. – Моя Игрушка хочет люкс-апартаментов? Тогда идем! Я так и не пришла в себя окончательно, очнулась только в типичной игровой комнате с Х-образными конструкциями, названия которых вылетели у меня из головы. Мой внутренний мир взорвался паническим ужасом, когда меня грубо толкнули к большому столбу с цепью для крепления, я не упала только чудом, успев ухватиться за свисающую гирлянду цепи. Я не могла понять, куда делось мое желание противостоять и защищаться. Тело оцепенело, в голове пульсировала только одна мысль: я не могу допустить повторного изнасилования. Это убьет меня саму даже в том случае, если после этого больше никто и никогда меня не тронет. От грубого захвата мужской ладонью руку прошибает током до самого локтя, и только тогда мой крик разрывает сгустившуюся тишину. Звукоизоляция - я об этом знаю, но я ору не для того, чтобы позвать на помощь. Весь ужас перед перспективой нового изнасилования взрывает адскую Хиросиму внутри моего сознания, и я теряю связь с реальностью. Не могу даже дергаться и сопротивляться, продолжая кричать и хватать губами воздух сквозь горловой спазм, пока стальные оковы врезаются в запястья. Грубые руки разворачивают меня лицом к лицу моего реализовавшегося кошмара. - Нет! Не надо, прошу тебя! – это не страх и не ужас, это что-то за гранью. Я не знаю, произношу ли я это вслух, мне кажется, я могу только кричать, вполне возможно, что этот вопль отчаяния пронзает только сознание, а не бьется о глухие стены. Его руки вжимают меня спиной в гладкую поверхность столба, задерживаются на талии, перемещаются вверх, сжимая до боли грудь, перед тем как рвануть отвороты блузки в стороны. Глухой стук пуговиц о поверхность ламината заглушает мой перепуганный уже не крик, а хрип приближающегося безумия. - Что не надо? – грубая фиксация пальцев на подбородке. Зажмуриваюсь, чтобы не видеть его почерневшего взгляда. Обжигающая пощечина, за ней вторая. – Этого не надо? Скажи! Чего тебе не надо? Вот этого? Щеки пылают от боли, перед глазами багровая пелена, а внутри выжженная напалмом пустыня. Меня больше нет. Я уничтожена. Не знающие пощады пальцы проникают под юбку, и голосовые связки взрываются новым криком. Рывок, бедра обжигает пламенем, я не сразу понимаю, что с меня рывком сорвали кружевные трусики. - Еще раз увижу эти куски белья на твоем теле, сука, разорву вместе с юбкой! Весь день так проходишь! Последний взрыв, и бездна поглощает. Меня нет. Моя сущность сожжена вместе со мной… «Уебок, убери от нее руки!»… Звук удара, потом падение чего-то тяжелого… Новый удар… «Я тебя сейчас просто убью, блядь!»… Я, кажется, знаю, кому принадлежат эти голоса… а потом довольный смех. Никакая сила сейчас не заставит меня открыть глаза… «Ну, ты только что подписал себе смертный приговор, Штейр. Что делать будем? Вызываем органы или ты идешь в бухгалтерию за расчетом, после чего съебываешься отсюда нах и мы больше никогда не видим друг друга?» Меня нет. Моя душа отделилась от телесной оболочки, ее не удержат никакие оковы. Мой Ангел раскрывает объятия, не позволяя упасть. У него тоже знакомый голос. Успокаивает. Утешает. Все закончилось. Последний спазм рыдания гаснет на моих губах, и на остывающие руины уничтоженного мира падает спасительная темнота. Выход есть. Все не так безнадежно… 19 глава Юля Я больше не чувствую ничего. Ни этой боли в наверняка кровоточащих запястьях, ни прохлады жесткой кожи, на которую меня то ли положили, то ли я сама упала, не могу разобрать бессмысленный набор чужих слов, которые звучат слишком громко. От этого мне хочется закричать еще сильнее, пусть замолкнут. Я оцепенела и не понимаю, что чьи-то руки гладят меня по голове, голоса с просто повышенного тона срываются в крик, и это режет сознание. Темная пелена пляшет перед глазами радужными звездочками, я знаю, что достаточно вдохнуть полной грудью, и она рассеется, только горло пережато крепким спазмом, словно чьей-то ладонью, и все, что у меня получается – вдыхать кислород микроскопическими дозами. Достаточно, чтобы поддержать жизнь и сознание. Это знакомое ощущение. Но в прошлый раз была легкость и апатия, которая отключила восприятие окружающей действительности, а сейчас все по-иному: перед глазами тьма и я смертельно боюсь того, что она останется со мной навсегда. Я хочу прогнать эти оковы жестокого шока, но не могу даже пошевелиться и плохо понимаю, что же именно их вызвало. Генетическая память или самая жестокая временная параллель из всех возможных? Мне смертельно холодно. Это странно, потому что кожа пылает, я практически вижу бегающие по ней язычки сине-желтого огня. Его жар не смог до конца растопить лед, который проник сквозь поры до костного мозга, пробрался дальше, в остывающее сознание, разомкнул мои губы и вливается ледяным потоком воды. Вода – источник жизни и привычная нам стихия, иногда настолько жестокая и необъяснимая… заливает пережатое спазмом горло, вызывая надсадный кашель и смывая завесу черной пелены. У меня мелькает мысль, что я сейчас могу запросто утонуть от одного глотка, и впервые в жизни она не пугает. Пока что я не помню, как здесь оказалась, что меня удерживает от свободного полета сквозь эту бездну, вернее, даже кто, такая вот стрессовая амнезия без каких-либо обязательств. Небольшой проблеск сознания, прикосновение чужих пальцев - и я поспешно вскакиваю, ощутив, что спазм на миг отпустил горло и позволил мне что-то проглотить. - Просто таблетка, тише, лежи, - я знаю обладателя этого голоса, но его лицо не различить пока что. Такое впечатление, что тьма ослепила меня, перед глазами белоснежная пустыня с очертанием размытого силуэта, я ориентируюсь исключительно на его голос и полагаюсь на шестое чувство. У этой тени светлая аура защитника, но она слабеет и гаснет на глазах. Сейчас это не имеет значения, кто бы он ни был, он не позволил мне упасть. - Можешь быть свободен, завтра приедешь за расчетом! – вновь лишенный смысла набор фраз, в этот раз голос принадлежит кому-то другому. Поворачиваю голову на звук, преодолевая сопротивление мягкой хватки пальцев на подбородке и скуле. Плохая идея. Я не знаю, какими словами описать то, что фиксирует мое сознание радарами распахнутого «третьего ока», но уже понимаю, что, если абсолютная власть, воплощение вестника апокалипсиса и крушения твоего правильного мира имеет облик, он выглядит именно так. Ореол жестокого пламени посреди беспроглядной тьмы, которая подсвечена багровыми всполохами цвета крови. - Ты понимаешь, твою мать, что ты натворил? – трясу головой от резкости голоса. Почему сущность ангела-хранителя сейчас вновь вспарывает мои барабанные перепонки непонятной агрессией, а тьма смертельно спокойна, словно хочет взять на себя несвойственную ей прежде роль миротворца? - Понимаю, и разберусь с этим сам. Исчезни, ты ее пугаешь! Я хочу сказать, что никто меня не пугает, кроме неопределенности и этого неузнавания, ведь я почему-то уверена, что знакома с обладателями голосов. Смысл слов постепенно пробивает блокаду ограниченного восприятия, белая пелена рассеивается, и силуэты проступают четче. Я больше не вижу ауры никого из них, они обретают вполне реальные очертания. Погруженная в полумрак комната раскачивается, как при землетрясении, мне пока невдомек, что это меня бьет крупной дрожью. И что она усилится до запредельной отметки шкалы разрушения, когда я узнаю эти две бесплотные тени. - Уходи сейчас отсюда. Я сам с ней побуду. И не надо на меня так смотреть! - Да хрена с два я оставлю ее еще хоть раз без присмотра… - Я знаю, что сейчас неподходящий момент, но я могу устранить тебя одним звонком. Просто уходи сам и подумай о своей семье. Ну? Пауза слишком долгая. Я плохо понимаю, кто должен уйти и почему, обхватываю себя руками. Так действительно теплее и холод отступает. Вместе с ним сейчас начнет постепенно возвращаться моя память. - Не думай, что я не понимаю, для чего ты это сделал… Тебе достаточно было мне сказать и не причинять ей боль! - Раз ты все понял верно, должен понимать, что больше нет необходимости ее мучить. Давай, Штейр, сделай все сегодня. Если действительно хочешь ей помочь. Звук удаляющихся шагов. Пронизывающий порыв ледяного ветра заставляет сильнее сжать ладони на предплечьях в безуспешной попытке согреться. Имя мне знакомо. Это снайперская винтовка и еще, кажется, мы работаем вместе… Снайпер-контрактник и человек потрясающей силы воли. Воспоминание бьет прямо по лицу, выбив горячие слезы, которые остывают на коже от внутреннего льда. Моего мужа больше нет в живых. Воспоминания возвращаются поэтапно, словно стараются смягчить удар и подготовить меня к новому переходу через врата очередного круга ада. Я сильно дезориентирована и разрушена, чтобы подскочить от одного прикосновения, забиться в истерике или закричать. Теплые ладони накрывают мои виски, а я не делаю ничего. Только закрываю глаза и удивляюсь тому, что воплощение адского огня может согреть в одно касание. Тонкие безболезненные иглы успокаивающего тепла проникают в кожу, бегут ласковым ручейком по волокнам содрогающихся мышц и унимают неконтролируемую дрожь. Стальной ошейник на горле разжимается, позволяя беспрепятственно дышать полной грудью, делаю это слишком поспешно, отчего слабые судороги выгибают тело. Я не в состоянии произнести ни слова, а он тоже молчит. Это хорошо, мне приятно ощущать легкие поглаживания висков с теплой вибрацией, которая прогоняет это оцепенение. - Ты в безопасности, - даже его голос обдает теплом. – Теперь уже все. Дыши чаще. Я так и делаю. Я не могу пока вспомнить, кто мне это говорит, просто подсознательно признаю в нем того, кому следует повиноваться. Осколки памяти не такие острые, как я думала вначале. Его прикосновение несет с собой тепло и ощущение нереального полета под крылом одержимого обладания. Разгоряченный шепот и те слова, что могли убить своей жестокостью, не несут никакой угрозы. Это живой огонь, который испаряет ласковый бриз успокаивающих поглаживаний жарким торнадо, пронзающим солнечное сплетение иглами чистой страсти со вспышкой вожделения между напрягшихся ножек. - Испугалась? Как ты могла в это поверить? Вот так вот и могла. Это уже было, и не раз. Я не понимаю, почему не сжимаюсь от страха и неприятия, когда сознание благосклонно включает прямую трансляцию с потрясающей прорисовкой деталей. Шок не подчиняется законам логики, и я позволяю обнимать и гладить себя тому, кто ввергнул меня в эту бездну латентного безумия. - Я отвезу тебя домой, сейчас просто отдыхай и приходи в себя! Домой? Точно. Но зачем меня отвозить? У меня есть водитель, а еще у меня есть дочь. - Ева, - произношу в пустоту, и на губах расплывается теплая улыбка. Александр мертв, а эта искорка счастья сейчас все, что у меня осталось. Какое значение имеет боль, когда у меня есть любимая дочурка, ради которой стоит жить и двигаться вперед? - У тебя замечательная дочурка. Все правильно. Тьма отступает, мое сознание заливает светом яркого солнышка. Мне он не опасен, для меня смертелен холодный лед, но все подчиняется закону равновесия: солнечный огонь заваривает черный ужас в светонепроницаемый отсек. Надолго или нет, я не имею ни малейшего понятия, психика щадит меня, закрывая эти воспоминания в потайной комнате сознания. - У меня рука болит… Не то чтобы сильно. Но в тот же момент теплые пальцы накрывают мое запястье, и я ощущаю прикосновение губ к центру ноющей боли. А потом он говорит. Если бы моя рука не находилась в ласковом захвате, я бы провела на ощупь ладонью по его губам, чтобы прервать этот бессмысленный поток слов и снять запредельное волнение: - Юля, все, я тебе обещаю, теперь уже все! Не думай об этом, мне пришлось. Не спрашивай зачем! - А я знаю, - мне хорошо и спокойно. – Ты хотел получить меня? Сбивчивый поток оправданий обрывается, и я улыбаюсь. Его руки дарят мне тепло и умиротворенность, поэтому я не хочу, чтобы он о чем-то переживал: - А почему? Ты любишь меня, да? - Больше жизни, моя девочка. Не говори сейчас ничего, успокойся… - Так не бывает, - мне в этот момент кажется, что я открыла теорию относительности. – Если не будет жизни, тебе некого будет любить. И нечем. Судорожный выдох режет по нервам. Меня это расстраивает. Воплощение тьмы и жаркого пламени забирает мою боль, а я его огорчаю своими словами. Наверное, мне и вправду лучше замолчать и сосредоточиться на ласковых поглаживаниях. Но что-то не дает мне покоя. - А ты не умеешь просто любить по-другому, да? Мои слова безобидны и я не понимаю, почему чувствую чужую боль и почему они ее доставляют. От этого хочется плакать. Ну как же так, это мое любопытство доводит черного ангела-хранителя едва ли не до внутренних рыданий! Осознаю, что больше не лежу, сижу на черном диване, обтянутом кожей, а сильные руки обнимают меня со спины. Тепла еще больше, и глаза закрываются. - И не надо, - шепчу я. Мне хочется его успокоить. Последнее содрогание моей теплой живой защитной клетки, и сон накрывает тяжелым покрывалом. Я в безопасности. …Люди не сгорают, подобно спичке, в один момент. Вначале все удары судьбы блокируются энергетическими полями врожденной стрессоустойчивости, генетической памяти и приобретенного опыта. Принять атаку, дунуть, плюнуть, растереть. Отряхнуть ладони и колени от грязи и взглянуть в лицо опасности чуть ли не с вызовом: ну, давай, это все, на что ты способна? Можете быть уверены, она отступит перед такой стойкостью. Правда, оставит после себя осколочные пробоины в вашей защитной броне, но залатать их будет легко. Жизнь продолжается, но, наученные опытом, вы будете ждать нападения и, когда оно случится, ответите контрударом. У каждого путь сопротивления свой: кто-то треснет судьбу-злодейку по голове; у кого-то хватит силы воли насмешливо наблюдать за ее усилиями со стороны; есть и те отчаянные авантюристы, кто не упустит возможности высмеять ее хотя бы на словах и поставить в заведомо проигрышное положение. Слова иногда бьют сильнее острых камней. Но что бы вы ни предпринимали, она не отступит. Ваши ресурсы ограничены, тогда как она полна сил и энергии стоять на своем до конца. Вы будете слабеть с каждой минутой ваших противостояний, а она - целенаправленно искать болевые точки, по которым ударит снова и снова. И однажды ее терпение и целеустремленность будут вознаграждены. Слабые сломаются сразу. Сильные же заручатся поддержкой психики, последнего бастиона, который предоставит уникальную возможность восстановить силы: призовет в союзники апатию, а она вгонит в вены сотни кубиков спокойствия, аналога наркотического опьянения. Это не ваша победа: удар достиг цели, ранение достаточно серьезное и само уже не пройдет. Единственное, что остается системам вашей защиты - временно захлопнуть боль в дальнем отсеке, продолжая гнать по венам анестезию, и не признаваться в том, что однажды не смогут противостоять боли, которая выстрелит со всей мощью своей восстановившейся силы. Это будет потом, достаточно даже поверхностной царапины по сознанию, чтобы кошмар вернулся и принес с собой болезненное, убивающее неотвратимостью понимание - ты проиграла. Но пока эта бомба замедленного действия спит в защитной криокамере уставшего сознания. Ты спишь вместе с ней на чужом поле боя, в руках агрессора, который играет в подобие перемирия. Сном это назвать тяжело, скорее забытьем, потерей связи с реальностью и подменой сознания. Ничего из вышеперечисленного сейчас не имеет значения: тебе тепло, ты в безопасности, пусть даже на руках источника фактически летальной угрозы. Сердечку просто нужно согреться, чтобы не перестало биться. Рой твоих перепуганных мотыльков полетел на пламя, рискуя сжечь крылья, но ты этого не осознаешь, пока пламя греет, а не жжет. Полумрак этой комнаты призван нагнетать тревогу и расслаблять одновременно. Есть очень существенное различие между тем, каким ты заходишь в эту игровую обитель тьмы, и какой покидаешь ее. Вряд ли твоему сознанию сейчас до этих философских умозаключений, твоя вселенная застыла на лаконичной конкретике: сейчас тепло и хорошо, а у тебя нет больше сил ни на что другое. Нет правильного понимания происходящего. - Проснулась? - голос согревает, укутывает, словно тёплым пледом, в заботу, и даже обеспокоенность кажется искренней. Тебе не хочется ни о чем думать, только еще теснее прижаться к источнику тепла и покоя, ощутить щекой жар его кожи и твердый рельеф грудных мышц даже через тонкий сатин сорочки. Сила. Стабильность. Защита. Этого достаточно, чтобы иллюзия безопасности усилилась, разогнала по телу вместе с кровью эндорфин, который сам помогает твоим мускулам сократиться и прижаться крепче, желая слиться еще теснее. Это иллюзия рисует на подрагивающих губах улыбку, сметает с глаз отпечаток тревоги последних дней и насыщает их оттенком зелени. Безумие тоже носит маски. Взгляд цепляется за тонкое запястье с красными растертыми полосами, и я не могу понять, что же именно их вызвало, а может, просто не хочу. Пальцы вначале робко, потом смелее прикасаются к источнику тепла, скользят плавными движениями. Безумно мало одного тактильного ощущения приятной на ощупь ткани, и улыбка расцветает ярче, когда подушечки ощущают под собой пылающую кожу и колючую щетину. Настолько комфортно в этой возвышенной неизвестности, что крылья бабочек трепещут чаще, когда мои пальцы перемещаются к лепному изгибу чужих и одновременно родных губ, нежно оглаживая их контур. Если безумие имеет имя, то оно пишется через плюс как соединение наших имен. Сладкое покалывание новой эндорфиновой волны накрывает с головой, когда его губы смыкаются вокруг непроизвольно вздрогнувших фаланг. Ощущение совсем незнакомое и привычное одновременно; низ живота заливает расплавленным золотом, этот жар не нуждается в представлении. Эротическое желание не признает конспирации. Мне так легко в этой безумной невесомости, что я лишена возможности испугаться или хотя бы насторожиться. Рассудок спит, заживо погребенный под обломками реальности, оголенной душе мало имеющегося тепла - она тянется к свету, как и все живое, мало задумываясь о том, что свет может быть не солнцем, а стеной пламени. Запрокидываю голову и не понимаю, не осознаю сейчас того, что казалось запредельным и могло напугать до потери пульса. Я смотрю в его глаза. Черный обсидиан зрачков создает завораживающий контраст с россыпью золотистых зерен кофейной радужки. Сознание помнит: светлый кофе с добавлением капельки сливок - очень хорошо. Два бесчувственных уголька - молись своим чертям, если не успела скрыться. На миг этот обрывок воспоминания царапает защитное энергополе, высекая россыпь огненных искр, но его возмущенная рябь утихает в тот же миг. Глаза никогда не врут, и сознание считывает незашифрованное послание до последнего знака, ему больше не нужно преодолевать баррикады страха и пресс противоречивых эмоций. Все ресурсы силового поля направлены на то, чтобы не разбудить ненужные воспоминания, обнаженная сущность представляет собой гладкий чистый лист. Чем его заполнить, решать только ему одному, тому, кто сейчас удерживает меня на грани сумасшествия своим теплом. Нет подчинения и принуждения, тело реагирует инстинктами, которые оживают под воздействием умиротворяющей безопасности. Мне хочется закрыть глаза, чтобы прочувствовать ласкающие движения его языка на своих подрагивающих пальчиках, но я не в состоянии прервать нити потрясающего единения. Они влились в кровь горячим шоколадом взгляда моего нового ангела, замкнули круг куполом его широких крыльев кофейного оттенка. Тьма не бывает такой, она черная, вязкая, глухая и не признает полутонов. Застывшая вечность обрушивается на нас плотной согревающей тенью, обжигает мои приоткрытые губы жарким дыханием в унисон с давлением обволакивающего поцелуя, заставляя язык танцевать в первобытном танце, чтобы не упустить ни момента внезапной ласки… понимаю только одно: я не хочу, чтобы это прекращалось. Я согрета, возрождена вновь и не прощу себе, если не верну ему в десятикратном размере искры теперь уже своего тепла. Жаркие разряды осыпаются золотом от соприкосновения губ и переплетения языков, крылья сомкнулись на моей спине одновременно с кольцом моих рук на шее их обладателя - я практически вижу, как заполняется золотой пылью эпицентр моих ласковых прикосновений, как озаряется ярким светом наш уникальный замкнутый мир, когда я прижимаюсь к рельефной груди моего защитника-хранителя в неосознанном порыве стать еще ближе, слиться двумя сущностями и буквально проникнуть внутрь. Я не понимаю, почему его тело напрягается, и теплый весенний день на миг приостановлен порывами холодного бриза. Протестующе хныкаю, потеряв жар горячего поцелуя, но тут же выгибаюсь навстречу еще сильнее, теряя подобие воли от кофейной волны по всем доверчиво открытым нейронам. Я трогаю чужое сердце ласковым сжатием ладони и не понимаю, откуда растерянность и сомнения, что его сейчас удерживает от того, чтобы раскрыться навстречу и заполнить меня собой без остатка. Мне нужно ему помочь, пройти легкими, словно взмах крыла бабочки, поглаживаниями по вздрагивающей сердечной мышце, дать ему заряд уверенности этими прикосновениями. У меня получается. Горячая ладонь ложится на мою шею, теряю взгляд, запрокинув голову и отдаюсь сладостному ощущению тепла и предвкушения, когда мужская ладонь скользит вниз, задерживается на планке блузы. Обнаженную плоть обдает прохладой, снова всхлипываю, но после короткой заминки вновь тону в океане света и проникающих согревающих лучей. Вздыхаю навзрыд всей силой своих легких, когда бюстгальтер скользит по моим рукам вслед за блузкой, судорожное дыхание перерастает в протяжный стон от соприкосновения с обнаженной пылающей кожей. Горячие пальцы впиваются в мои плечи, всего лишь миг - и легкая боль сметена лавиной жарких и одновременно нежных поцелуев. Спина уже не ощущает прохладной кожи дивана, лишь ласкающее трепетание темных крыльев под позвонками, дополнительную стимуляцию моего экзальтированного возрождения. Я растворяюсь в этой вселенной, наблюдая за столь знакомыми вспышками сверхновых и танцем вращающихся галактик. Моя альфа и омега, мои яркие бриллианты Кассиопеи в полумраке бескрайней комнаты с ее условными рамками. Горячий шепот взрезает сознание, но я не разбираю слов. Тысячи новых звезд стремятся вспыхнуть на ее усыпанном алмазами небосводе в колыбели своего рождения, средоточии сладкой пульсации. Я бездумно толкаю бедра вперед, едва не взрываясь в тот же миг, когда орбиты моих систем вспыхивают под натиском вторжения, которое озаряет небосвод вспышками. Сущность самого сильного ангела поглотила без остатка, замкнула наши поля в единый эгрегор, разметала боль на атомы и навсегда растворила в далекой туманности. Мой мир застыл на одном-единственном человеке. Моя персональная вселенная позволила чужой поглотить себя без остатка и права на протест, но я бы не запротестовала даже под пыткой. Моя сущность сорвалась в свободный полет в иные измерения, сквозь мерцающие созвездия и вспышки сверхновых, и здесь не было острых граней враждебных звезд, коварных астероидов и мертвого холода абсолютного вакуума. Я пересекла эту черту, достигла небывалого уровня, ради которого стоило стерпеть многое. Я не могла думать и ожидать того, что совсем скоро боль сорвет все те замки, на которые ее закрыло подсознание, поэтому просто таяла в теплых, вопреки всем законам метафизики, объятиях космоса. Они были похожи на клетку, но я не хотела свободы, которой всегда сопутствовало страдание.