- А я вот склоняюсь к мысли, что вы слуга двух господ, Евгений Наумович. Но вы и тут умудряетесь в пух и прах разнести мою теорию, потому как, узнай господин мэр о том, что мы только что сделали, уже был бы здесь. Я бы смеялась, если бы не было так грустно. Узнать о решении, которое лежало на поверхности, от юриста из США, при том, что вы работаете на меня и молчали о такой возможности… Я до сих пор не могла прийти в себя от того, как быстро завертелась эта карусель. Только вот стояла на краю обрыва на пике своего отчаяния и готова была прыгнуть вниз, как вдруг… Штейр не бросил меня в тот вечер, отвез домой, после чего пригнал мою «Юлию», поскольку я сама была не в состоянии вести машину. Сам заваривал мне успокаивающий чай, отправив спать любопытную Настю, присутствовал при сеансе связи. Брайан разъяснил мне все очень грамотно, недоумевая по поводу того, почему молчал Раздобудько. К слову, семейный юрист даже с ним отказывался идти на контакт до последнего. Мистер Крамер говорил очень внятно и долго, из его лекции я поняла основное. Фонд помощи детям был нашим семейным достоянием, как и клуб. Мне было запрещено продавать или преподносить в дар свою часть клуба (вопрос, почему это не коснулось Ильи, уже казался мне несущественным); но мне никто не мог запретить благотворительность. О нет, в завещании имелись оговорки по этому поводу. Но если я оформлю дарственную на собственный Фонд помощи детям, формально клуб останется в семье. Как-то так. Что в этом случае остается Лаврову? Скорее всего, он его выкупит, и в фонд поступят дополнительные средства. Это уже не имело особого значения, потому что больше не являлось моей проблемой, к тому же запреты рушились. Весь следующий день я проспала, восстанавливая силы, а вечером в буквальном смысле зажала в углу Евгения Наумовича, который после маловразумительного сопротивления признался, что доводы Брайана Крамера верны на все сто. Я не стала терять время. Обрисовала ситуацию Герману по телефону, и с началом следующего дня мы встретились в конференц-зале Фонда, чтобы окончательно подписать все документы. Половина клуба «Деви-Ант» перешла в дар фонду помощи детям, больным лейкемией. Сегодня Штейр вышел на работу в клуб. Я всего лишь попросила его защитить Владу, к которой испытывала дружеское расположение. Больше я там не появлюсь, по крайней мере в ближайшее время. Звонок прервал мои размышления. На миг я побледнела, когда на дисплее высветилась фамилия Лаврова, но даже в том случае, если его проинформировали о моем поступке, он опоздал. Я выдохнула с облегчением, осознав, что ему ничего неизвестно. - Как моя девочка? Мне было легко. Не было ненависти и страха, только затихающий трепет перед его не потерявшем властности голосом и легкая усталость. - Спасибо, мы в порядке. - Как Ева? - Хорошо. Только рука все еще болит. – Я не стала ему говорить, что моя дочь просыпается в слезах, потому что ей снятся страшные сны. Я больше ничего не хотела ему говорить. – Как Данил? Все хорошо? - Рвется играть в футбол. – Властные нотки в его голосе растаяли от непривычного тепла, и я непроизвольно улыбнулась. Он мог быть настоящим. Добрым и понимающим. Любящим и благородным. Только меня это никогда не касалось, мое место в его сердце было на стороне тьмы. – Просто не знаю, что с ним делать. - Кого-то мне это напоминает. – Я не отдавала себе отчета, что непроизвольно улыбнулась в ответ. Мне легко было сейчас флиртовать с монстром, разрушившим мою жизнь, потому что с каждой секундой его власть надо мной рушилась, словно карточный домик. А он этого не осознавал. Его смех огорошил меня, и я непроизвольно отошла в сторону. Мы говорили, словно давние близкие друзья. И притом огонь ненависти к этому человеку все еще опалял уставшее сердце. - Этого не отнять. Юля, я хочу завтра тебя видеть. На том же месте. Павел заедет за тобой в семь. Постарайся выспаться и не накручивать себя понапрасну. Ты же знаешь, что я никогда не сделаю тебе плохо? - Знаю, Дима. Что мне надеть? Есть пожелания? Мне хотелось расхохотаться прямо в трубку, но в тот момент послышались голоса. Конечно же, рабочий процесс… - Я позвоню тебе позже. Пожелания? Я рад видеть свою девочку без одежды, ты же знаешь. Отдыхай, моя любимая. Любимая? Слово, которое кипятит кровь, ничего, кроме недоумения, не вызвало. Наверное, я всегда об этом знала. Сбросила звонок и повернулась к Евгению Наумовичу. - Мои подписи больше нигде не понадобятся? Меня не будет в городе долгое время. - Нет, Юлия Владимировна. Все подписи на месте. Пожалуй, я спрошу, вы продолжите работать со мной или будете искать нового юрисконсульта? - Мне сейчас не хочется об этом думать. Совсем. Я вернусь, и мы попытаемся поговорить снова. Просто совет на будущее, помните, кто платит вам гонорары. К сожалению, это больше не мой покойный супруг, поэтому мои интересы сейчас стоят превыше всего. Если вы с этим согласитесь, полагаю, мы продолжим сотрудничество. Мы обменялись рукопожатиями на прощание. Я больше не злилась на этого человека, при всем при том он оставался лучшим юристом в городе, к тому же его преданность Алексу, пусть даже она сыграла против меня, являлась очень ценным качеством. Скорее всего, мы продолжим наше сотрудничество, когда я вернусь. Я набрала Владу, которой еще утром дала задание узнать расписание рейсов в Филадельфию. Прямой рейс из Харькова был в 22:47, перелет занимал примерно девять часов. Ранним утром я уже буду в аэропорту PHL International. Разница во времени – минус семь часов. С визой у меня все было в полном порядке, жена вице-консула все еще пользовалась определенными привилегиями. Сейчас, когда я была на пути к долгожданной свободе, накатила непонятная обреченная усталость. Часть меня хотела запеть в голос «Я свободен!», а вторая часть не желала даже шевелиться. Моя жизнь согнула меня и практически поставила на колени, а я забыла о том, что имею и всегда имела право дышать полной грудью и ничего не бояться. Я проводила долгим взглядом удаляющуюся фигуру Евгения Наумовича и спустилась вниз по широким гранитным ступеням, направляясь к широкой скамье под сенью высоких сосен. Теплый ветерок играл моими волосами, подолом платья и отчасти сдувал отголоски тяжелых мыслей. Я опустилась на скамью и непроизвольно сжала шею, стремясь прогнать спазм непрошенных слез. Месяцы ада позади. Впереди свобода. Там не будет чужой одержимости и вечного противостояния. Несмотря на это, мне захотелось расплакаться. Может, я уже привыкла к своим страданиям настолько, что боялась их потерять, а может, просто еще до конца не верила в то, что практически вырвалась из этого кошмара. Или, что вполне вероятно, раньше я мобилизовала все силы, чтобы не плакать, а сражаться, а сейчас необходимость в этом отпала. Скрип качели, шум ветра в кронах высоких сосен, слабый шум проезжающих мимо машин слились в мелодию моего освобождения. Несколько слезинок скатились по щекам, упав мне на руки. - Вам плохо? Сперва я подумала, что брежу – детский голосок, полный искреннего беспокойства, показался неуместным рядом с замкнутым миром моей персональной боли. Я смахнула слезы, постаралась улыбнуться и подняла глаза, тотчас же встретившись со взглядом восьмилетнего мальчугана. Зеленая радужка его больших, распахнутых глаз была похожа на мою в детстве, когда они еще не набрали глубокого пигмента. Волосы были подстрижены и собраны в хвостик, как у боксера Александра Усика, на тонких запястьях каучуковые браслеты под цвет украинского флага. - Почему вы плачете? Вы тоже болеете? - Что? Я… - только сейчас я обратила внимание на серо-багровые круги под глазами, неестественно бледную кожу и прерывистое дыхание мальчика. Все стало на свои места, и мое сердце сжало новым спазмом боли. - Не плачьте, прошу вас! У меня вот что есть, - на губах восьмилетнего мальчугана появилась хитрая улыбка, и он протянул мне маленький батончик «сникерс». – Возьмите. Пожалуйста! А плакать не надо, смотрите, какое солнышко сегодня ласковое! Я непроизвольно сжала ручку малыша. Слезы все еще текли по моим щекам. И я постаралась успокоиться, понимая, что могу напугать его своими рыданиями. - Меня зовут Назар, а вас? – новый друг забрался на скамью и сел рядом, продолжая улыбаться согревающей улыбкой ребенка, который, несмотря на страшный диагноз, не утратил способности радоваться обычным вещам: свету весеннего солнышка, ласковому ветерку и ощущению полета – это его я видела на качелях. - Юля, - я непроизвольно сжала конфету, удержав в своей ладони маленькую холодную ручонку. - Юля, а вы к кому-то приехали? - Да, к директору. А ты? - А я с мамой, она хочет договориться, чтобы мне поскорее сделали какую-то операцию, сказала, что я полечу в Германию. Она там, - Назар мотнул головой в сторону здания. – А почему вы плакали? Вас кто-то обидел? - Нет, мое солнышко. - Я окончательно смахнула слезы, достав платочек из клатча, перехватив ключи от машины. – Все хорошо. А ты очень похож на боксера, знаешь об этом? - Да. Усик богатырь! – обрадовался Назар. – Юля, съешьте конфету. Она волшебная. Вы перестанете плакать. – Его ладошка легла на мой локоть. – Зачем, если сегодня такой прекрасный день? Не плачьте, хотите, я подержу вас за руку? Я смахнула слезы, согласно кивая. На миг свет солнца стал ярче, трава – зеленее, весь мир, казалось, ожил под улыбкой мальчика, который сделал для меня сейчас то, что не мог никто прежде. Под улыбкой маленького человечка, который сражался со смертельным недугом, но находил счастье в привычных вещах, на которые я в своем анабиозе арктического холода больше не обращала внимания… - Я тоже хочу тебе кое-что дать, - сказала я, перехватив его взгляд, устремленный на мою руку. Золотой брелок «лексус» как раз свисал с зажатого в моем кулачке ключа. Я отстегнула блестящую сферу, усыпанную по периметру мелкими гранатами. - У вас «лексус»? Это очень хорошая машина! – одобрительно заметил Назар. Я покачала головой. - Ты знаешь английский? На эту букву начинается очень много хороших слов. Leader. Love. Life. - Лидер, любовь и жизнь, - задумчиво повторил Назар, и в его зеленых глазах зажглись искорки понимания. – А перевернутый, он означает семерку, а это очень хорошее число. - Я хочу подарить тебе талисман, лучик солнышка. – Я вложила дорогую безделушку в кулачок завороженного парнишки. – Носи его всегда с собой, и никому не отдавай. Он даст тебе силы и осуществит все твои мечты. У тебя же есть заветная мечта? - Да! Я хочу заниматься боксом, как Александр Усик и Кличко. И я хочу, когда вырасту, купить себе машину, как и у вас. И не болеть никогда. Хотя сейчас я, наверное, больше хочу, чтобы вы никогда не плакали! - Я не буду, обещаю. Я сегодня съем твою конфету, а ты будешь сжимать этот талисман. И мы всегда будем на связи, как друзья. Даже через расстояния. Хочешь? - Мама пришла, - с сожалением сказал Назар. – Очень хочу! Только не плачьте, вы такая добрая и красивая! Съешьте конфету, и вы улыбнетесь! – с этими словами моего маленького ангела сдуло со скамьи, и он побежал вприпрыжку к лоджии, где появился Герман Бойко в сопровождении высокой молодой женщины. Я с замиранием сердца следила, как Назар прыгнул к матери, показывая мой брелок. Хотела уже повернуть назад, но растерянное выражение на лице женщины изменило мои планы. Я подошла, опустив очки, чтобы посетительница не видела моих слез. Их горе было куда сильнее, и я ощутила стыд за собственные слезы. - Мама, это Юля! – захлопал в ладоши Назар. - Юлия Владимировна Кравицкая, главный основатель Фонда, - представил меня Герман. – А это Алена Черникова, мама этого очаровательного джентльмена. Я улыбнулась растерянной женщине, которая, судя по всему, только что втолковывала сыну, что он не может принять столь ценный подарок от незнакомой тети. - Я подарила Назару этот брелок. Это талисман, берегите его. – Выслушала сбивчивую речь женщины о том, как она благодарна нам за то, что мы помогаем людям, – за жизнь Назара она сражается уже несколько лет, оббивая пороги исполнительной власти, и везде столкнулась с равнодушием и ничегонеделанием. Наш Фонд стал ее последней надеждой. На прощание Алена сжала мою ладонь - в ее глазах стояли слезы, после чего попрощалась и пошла вместе с сыном по длинной аллее. Назар оборачивался и махал мне рукой, я отвечала, стараясь не потерять его из виду. - Герман, когда пересадка? - В декабре по очереди, Юля… надеемся приблизить… Я набрала полные легкие воздуха. - Герман, прошу, сделай в июне. Я тебя умоляю. Не упусти мальчонку из виду. Алексу стоило жизни промедление в четыре дня. Мысль о том, что этот солнечный человечек с украинским именем Назар потеряет шанс на жизнь из-за бессердечного времени, была для меня непереносима. Бойко положил мне руку на плечо: - Сделаю, обещаю. Я набрала полные легкие воздуха. - Гера, я понимаю, что у нас все равны, но все же… очень прошу тебя. Вот вроде ребенок, всего на несколько лет старше моей дочери, а обладает даром возвращать к жизни одним прикосновением. Я не знаю, понял ли меня Бойко, но, что услышал, факт. Я закурила, подставляя лицо ласковому солнышку, которое и вправду высушило мои слезы на стадии их зарождения. Кроны сосен и просветы ослепительно голубого неба. Тающая серебристая фигурка самолетика с четким реактивным следом. Совсем скоро я тоже превращусь в точку на небе на пути к свободе. Нам не выбраться из этой тьмы даже по отдельности, только время разорвет ее в клочья, сотрет в пыль, вычеркнет из памяти (возможно), не оставив следа. Этот сюжет не остановить, и никогда не вернуть обратно того, что раньше было с нами, и что могло бы быть. Я закрыла глаза, и фигурка самолета стала темным пятнышком на белоснежной поверхности за гранью воображаемого. Ничего не осталось. Мы сами сожгли себя на костре противостояния и несорванных масок. Мы сами приговорили свои чувства, обрекли их на беспощадный летальный исход в пустыне боли и страдания. И непонятно, на чью долю их выпало больше. Как бы ни пытался мужчина, которого я никогда не переставала любить в глубине души, сломать меня и поставить на колени, ему вряд ли было легче, чем мне. Его боль происходила из постулата «не могу по-иному». Моя – «я не буду жить так». - БДСМ-клуб, - вырвал меня из задумчивости Герман. – Иногда то, что кажется воплощением зла, меняет свою полярность и становится чуть ли не благодатью. - Не продешеви, когда мэр придет его выкупать, - улыбнулась я. – Хотя он сам предложит тебе гораздо больше его истинной оценочной стоимости. Не знаю почему, но в благородстве Лаврова относительно клуба я не сомневалась ни капли. В нем была часть света, наверное, как и в каждом человеке. Она не спала, просто взаимодействовать со мной всегда было проще под покровом тьмы. Герман внимательно посмотрел на меня, не решаясь задать вопрос. Я не стала приходить на выручку. Тема возможных отношений Юлии Кравицкой и Дмитрия Лаврова ушла в небытие с последним сожженным мостом. Нет никаких «нас» и больше никогда не будет. Я до конца никогда не смогу простить. Понадобилось немного: всего лишь отобрать у меня надежду. Кто же знал, что ее потеря заставит меня воевать ожесточеннее, чем прежде? …За холодным стеклом иллюминатора раскинулась глубокая ночь, и звезды казались нереально яркими на бархатном черном небосводе. Я поправила плед, укрывая спящую Еву, и улыбнулась проходящей мимо стюардессе. Надо отдать должное профессионализму этой девушки с лицом фотомодели – она перешла на шепот, чтобы не разбудить малышку. - «Дом Периньон», - прошептала я ей на ухо. – Хочу отпраздновать свой побег. Это была для нее совершенно лишняя информация, но девушка тепло улыбнулась, и уже спустя несколько минут я пригубила изумительное шампанское из высокого бокала. - Обрети свой покой наконец, Дима, – прошептала в пустоту, сделав глоток. – У нас уже не осталось сил на дальнейшие подвиги… Глава 26