– Так они все же контролируют перевал? – спросил Владимир Алексеевич. Турумтай довольно и почти гордо улыбнулся. – На этой афганской заставе только хазарейцы служат. И командир – хазареец, и солдаты... – Можно сказать, исчерпывающий ответ, – сказал полковник с сарказмом, который требовал расшифровки. – Конечно, – Турумтай был согласен дать расшифровку. – Они нас и встретят, и проводят. – Под пулеметными стволами? До зиндана[17]? Насколько я знаю, жалованье они получают от действующего правительства Карзая... – Жалованье получают все, кто служит. Но не все поддерживают Карзая, и большинство настроены против американцев. Нам выделят проводника, который проводит нас до места посадки вертолета. Там нас будет ждать Гималай Кузьмич, а его на месте уже ждут два пограничника, которые дадут вертолетчикам сигнал на посадку. Мы сообщили о времени вылета вертолета. – Нам остается только положиться на ваш опыт, – согласился Кирпичников не без вздоха, который скрыть не удалось. Полагаться приходилось не только на подполковника Турумтая, но и на совершенно незнакомых людей, которые в данном случае официально являются противниками, каковыми были и в те годы, когда Кирпичников воевал в Афганистане. И потому полного доверия не возникало так легко, как произносились слова о том же самом доверии. Уже подступала темнота – значит, можно было готовиться. Автобус загнали в глинобитный гараж, примыкающий к зданию казармы, и только там разрешили людям выйти, хотя командиры всех трех подразделений – и оперативной группы Департамента «Х», и отдельной мобильной группы спецназа ГРУ, и группы бойцов «Корпуса стражей исламской революции» – вышли раньше, осматривая предстоящий путь, пока его еще можно было рассмотреть целиком. Но уже через несколько минут и долину внизу, и реку, пробегающую по его дну, накрыла темнота. – Если афганские пограничники на нашей стороне, почему тогда группы выходят из автобуса только в гараже? – задал Кирпичников естественный вопрос. – На всякий случай. Мало ли кто еще может наблюдать с той стороны... В последнее время здесь иногда «беспилотник» летал. Очень наглый. На нашу сторону залетал. Его как-то пытались сбить, но промахнулись. Высоко летел, около трех километров. – Это не так уж много... «Беспилотники» могут нам помешать. Их обязательно нужно сбивать, и даже на той стороне. Стеснение здесь неуместно. – У пограничников только зенитный пулемет, он не сбивает на такой высоте. А «Стингеров» у них нет. – У вашей группы, кажется, тоже... – У талибов встречаются. Сложно добыть, но выпросить можно. Только об этом стоило бы позаботиться раньше. Сейчас, боюсь, времени на переговоры не будет. – И не нужно. У нас есть «Игла-Супер», и даже не одна. К сожалению, они все отправлены вместе с Гималаем Кузьмичом на вертолете. Все снабжены ночным прицелом «Маугли». – Что же вы, эфенди полковник, раньше не сказали? – возмутился Турумтай. – Так мы смогли бы себя обезопасить. – А что же вы раньше не сказали о «беспилотнике»? – спокойно возразил Владимир Алексеевич. – Мы бы с удовольствием обезопасили и себя, и вас. – Не будем упрекать друг друга, – миролюбиво сказал Вельчанинов. – Для упреков у нас еще будет много времени. Когда выходим? – С наступлением полной темноты. Пограничники проконтролируют ту сторону. – ПНВ у них есть? – Два стационарных и два бинокля. – Плюс два наших бинокля с тепловизорами, – сказал Вельчанинов. – Должны пройти. Будем готовиться. Темнота вот-вот наступит. – У моих пасдаранов тоже два бинокля с тепловизорами, – сообщил Турумтай. – Но мы будем просматривать только путь впереди. Связь с нами пограничники поддерживать не будут. Кто знает, как американцы могут прослушивать эфир... Лучше не иметь связи. Если они увидят что-то подозрительное, дадут очередь из пулемета. Стрелять будут трассирующими пулями. Но афганские пограничники должны нас поддержать в любом случае. Они получили такой приказ. – От кого? – не понял Кирпичников. – От своего командования? – От шиитских духовных лидеров, – коротко и очень серьезно сообщил Турумтай. Полковник не стал дальше задавать вопросы, зная, как бойцы «Корпуса стражей исламской революции» относятся к вопросам веры и как легко их обидеть, даже не желая того... * * * Перед выходом на маршрут уже в темноте внимательно просмотрели и иранский склон хребта, и афганский; тщательно изучали обстановку в четыре тепловизорных бинокля. Кроме того, своими средствами сканировали предстоящий путь отряда и пограничники – и предупредили бы, если бы заметили что-то подозрительное. Ночной осмотр, вопреки общепринятому мнению, проще, чем дневной, с применением обычных оптических приборов. Приборы ночного видения и тепловизорные бинокли реагируют на тепло, выделяемое живыми организмами, и если днем трудно заметить, например, противника в маскировочном халате, да еще в укрытии, то ночью не спасает ни камуфляж, ни укрытие. Свечение все равно обнаружит живой объект. Хотя, конечно, и днем никто не мешает применять тепловизорные приборы, однако всегда срабатывает инерция мышления, заставляющая надеяться больше на свой собственный глаз, чем на современное техническое оснащение. И это порой может подвести. На сей раз тепловизоры опасности не показали. И отряд, составленный из трех групп, уже давно готовых к выступлению, вышел на маршрут не мешкая, потому что до рассвета, как предупредил подполковник Турумтай, предстояло пройти немалый путь. Спуск, как это обычно бывает, особенно в ночное время, давался тяжело. Как правило, подъем человеку со здоровыми легкими дается легче, потому что при спуске следует всегда смотреть, куда ступить, чтобы не сорваться, а ночью просмотр даже средней части маршрута сильно ограничен. Ранняя светлая луна и звезды, конечно, освещали путь, но все же не настолько, чтобы видеть далеко вперед. И постоянно существовал риск пойти туда, где угодишь в тупик. В данном случае тупиком можно было считать любой непомерно крутой участок склона, спускаться по которому не было возможности, да и на лавинообразующий участок попасть немудрено. Хорошо еще, что командиры групп наметили главное направление раньше, когда позволял естественный свет. И каждый про себя отметил, где снежный покров имеет так называемые «языки», то есть участки, которые уже начали сползать. Требовалось лишь небольшое движение, чтобы поступательное сползание возобновилось, а дальше все могло пойти по принципу ядерной реакции – движение одних снежных масс вызывало бы движение других, и так по нарастающей в геометрической прогрессии. Спастись от лавины в ночной темноте никакой возможности нет. И полагаться здесь можно было только на удачу. Владимир Алексеевич шел вторым, следом за Турумтаем, который по таким участкам, как он сам говорил, хаживал несколько раз, и невольно думал, что сто€ит забросить на противоположный перевал – тем же самым вертолетом «Чинук», имеющим достаточный «потолок» для такого полета, – всего один миномет, и можно будет накрыть одним выстрелом весь отряд, потому что разрыв мины обязательно вызовет сход лавины. Но, видимо, никто не догадался загодя выслать вертолет на перевал. Однако здесь подступила другая беда, и о миномете на противоположном хребте уже не думалось. По ущелью пролетел шквалистый ветер, о котором уже предупреждал Турумтай... Иранец упорно шел первым и торил тропу, хотя Кирпичников несколько раз предлагал ему смену. Снег, укатанный ветром, был плотным и неглубоким; тем не менее в спецназе ГРУ при прокладке тропы всегда ходили, поочередно сменяя один другого, чтобы равномерно распределить нагрузку на всех. Однако иранский подполковник то ли желал продемонстрировать свою тренированность и выносливость, то ли не доверял другим, не ходившим еще этим маршрутом, то ли видел еще какую-то причину, – но уступать место ведущего он не желал, и упрямо мотал головой, отказываясь от смены. А с вхождением отряда в зону ветра Турумтай резко усилил темп передвижения. При этом несколько раз оглядывался, проверяя, как идут остальные. Российские офицеры таким темпом не смущались – для них это было привычным делом – и шли в том же порядке, в котором вышли. А вот замыкающие пасдараны растянулись длинной цепочкой – для них этот темп оказался слишком высоким. Уже внизу, в долине, завершив спуск, Турумтай остановился, чтобы дождаться отставших, и что-то резко высказал своим бойцам. После короткого, не дольше минуты, отдыха отряд двинулся на подъем. И здесь Турумтай желал быть только ведущим. Но сейчас у него на это было больше прав, чем на спуске, потому что только он знал, куда следует идти. Владимир Алексеевич повел бы отряд в сторону перевала; Турумтай же вел группу левее, причем в том же высоком темпе. Идти теперь приходилось почти против ветра, что доставляло не меньшие трудности, чем при крутом подъеме. Впрочем, когда ветер дует в лицо, на ногах удержаться все же легче, чем при ветре в спину или же боковом. Подъем продолжался, и при этом терялось ощущение времени. Все бывшие и нынешние российские спецназовцы хорошо умели выключать на сложном маршруте это ощущение, что позволяло легче справляться с прохождением. Так и шли, молча и безостановочно, пока не почувствовали, что ветер стал стихать, и из шквального перешел в ровный, хотя и крепкий. – Отдых перед самым трудным участком, – сказал Турумтай, останавливаясь и не садясь, а падая на холодный камень. – Минут пять, не больше... Кирпичников в такой ситуации предпочитал отдыхать стоя. Так не нарушается дыхание и легче будет продолжить путь... 2 Дальше пошел такой крутой подъем, что пришлось использовать для страховки веревку. И уже заметна стала усталость в движениях иранского подполковника. Кирпичников снова предложил Турумтаю сменить его в роли ведущего, но иранец опять отказался. Видимо, он как-то самоутверждался в этой роли, и спорить с ним было бесполезно. Но при такой крутизне подъема стало невозможно поддерживать взятый ранее темп. Кроме того, основная иранская группа явно отставала, не в состоянии тягаться с россиянами в выносливости. Даже майор Ставрова не выказывала усталости. Впрочем, она вообще была тренированным человеком, и потому за Тамару Васильевну Кирпичников особо не беспокоился. Он присматривался к майору Старогорову, который буквально накануне вылета перенес пусть и небольшую, но все же хирургическую операцию по извлечению из бедра микрочипа. Однако пограничник или в самом деле чувствовал себя хорошо, или умел делать вид, что с ним все в порядке, то есть мог себя пересиливать. Хорошее качество, но лишь до определенной стадии, граница которой определяется возможностью не утерять боеспособность в критический момент. Однако пока проявления боеспособности не требовалось, и потому Владимир Алексеевич не задавал Старогорову никаких вопросов. Крутой подъем кардинально изменил направление. Если раньше, как думал Кирпичников, отряд должен был выйти левее перевала, то теперь, кажется, должны были выйти правее. Почему нельзя было идти на сам перевал, полковник понимал: там был лавиноопасный участок, и Турумтай это хорошо видел. Но почему он не продолжил движение в ранее принятом направлении, было не ясно. Впрочем, Владимир Алексеевич предполагал, что в темноте на незнакомой трассе, опираясь только на визуальные наблюдения с соседнего хребта, он мог и сам ошибиться. Оставалось полагаться на опытность иранского подполковника. Было заметно, как устал Турумтай. Но Кирпичников больше не настаивал на смене ведущего, понимая, каким будет ответ. Он начал предполагать, что в иранце взыграл бес соревновательности. Произойти это могло тогда, когда начали отставать и растягиваться цепочкой пасдараны, что, видимо, сильно задело самолюбие Турумтая. Особенно его могло угнетать сознание того, что даже женщина идет по сложному маршруту лучше, чем его, как он считал, испытанные бойцы. И потому Турумтай брал на себя много лишнего, перегружая собственный организм. Но это были его проблемы. Подумав, подполковник поймет свое положение, и будет больше уважать российских офицеров. Вообще соревновательный момент можно допускать на учениях, но никак не во время боевой операции, когда предстоит делать общее дело. Это Кирпичников знал хорошо и даже имел в собственной практике опыт встречи с подобным явлением – на том же Северном Кавказе, в бытность свою в рядах спецназа ГРУ. Тогда соревноваться с его бойцами попытались «краповые береты», участвующие в совместной операции. И, пытаясь не отстать от «смежников», довели себя до такого состояния, что не сумели сразу включиться в бой, к которому так стремились. Если бы не корпоративная соревновательность, такого бы не произошло, и Владимир Алексеевич со своим отрядом просто дождался бы, когда «краповые» подойдут, а не прибегут задыхаясь. Время тогда ничего не решало, и не было бы в результате лишних потерь в личном составе. Здесь, в новой ситуации, время тоже, кажется, еще ничего не решало; международный отряд пока стремился не к бою, а к встрече с проводником, выделенным афганскими пограничниками. Хотелось надеяться, что у иранской стороны будет время, чтобы отдохнуть и восстановить силы... * * * Вышли на хребет, как и предполагал Владимир Алексеевич, правее перевала. Сам перевал виден не был, но понижение траверса показывало его примерное местонахождение. Поверху тоже гулял ветер, но там уже не было эффекта аэродинамической трубы, и потому даже дышалось легче. Настолько легче, что не ощущалось, что находишься в горах, где обычно чувствуется нехватка кислорода. Впрочем, здешние места кислородным голоданием людям не грозили – высота была не та. – Здесь передохнем, – сказал Турумтай таким тоном, что было ясно – он готов смириться со своим поражением в соревновании на выносливость. – У нас в запасе есть еще полчаса, на встречу успеваем. Отдыхаем двадцать минут. – Вы всегда ходите ведущим, без смены? От начала и до конца? – спросил полковник Кирпичников с легкими нотками непонимания и неодобрения в голосе. – Я же командир. – Турумтай слегка хрипел от усталости легких. – Я должен показывать пример своим подчиненным. Смотрел он при этом в сторону, словно не желал даже в ночной темноте посмотреть в глаза Владимиру Алексеевичу. – Но мы-то вам не подчиненные, – напрямую высказал Кирпичников свои соображения. – Перед нами свою подготовку можно не показывать, тем более что у нас и своя имеется... Мы, невзирая на звания и должности, всегда меняем ведущего по цепочке. Ведущий пристраивается последним в строю до поры, когда ему подойдет время снова стать ведущим. Подполковник усмехнулся и ответил предельно честно: – У меня есть прямой приказ генерала Мохаммада Али Джафари. Я должен продемонстрировать вашей, эфенди полковник, группе нашу физическую и боевую подготовку. – Это тот генерал, к которому вы меня водили и который не разговаривает по-русски? – Нет, тот из армии, представитель Генерального штаба. А Али Джафари – командующий КСИР[18], мой непосредственный командир. И я должен выполнить его приказ. – Сказав это, Турумтай слегка смутился, и тут же добавил: – Конечно, генерал отдавал приказ не лично мне, а через моего командира. Генерала я вживую не видел ни разу, только по телевизору. Но сам приказ от этого не стал менее серьезным. У нас в корпусе к этому относятся строго. Кирпичников только пожал плечами. – На мой взгляд, лучше распределять обязанности среди личного состава с тем, чтобы в боевой обстановке весь отряд оставался в хорошей физической форме и не было ни особо уставших, ни особо обленившихся. Или я не прав? Теперь плечами пожал иранский подполковник. И Владимир Алексеевич продолжил: – А демонстрировать в боевых условиях – я вас прошу – ничего не нужно. Нужно только все делать так, как следует. Этого будет достаточно. Удивить нас чем-то невозможно, поэтому не стоит тратить время на попытки вызвать наше удивление. А уважать вас мы и без того уважаем. Договорились? – Договорились. Но дальше отряд все равно придется вести мне. Маршрут уже несложный, идти недалеко. Кроме того, Джафар знает меня лично. – Джафар – это кто? – Это проводник, которого нам выделили афганские пограничники. Он воевал и с Советским Союзом, и с талибами; сейчас воюет с натовскими войсками. Он на войне с тех пор, как родился, а ему уже скоро пятьдесят. Но Джафар еще в состоянии победить многих молодых. Достойный уважения воин. – Мне скоро стукнет пятьдесят три, и я тоже способен победить многих молодых. – Я думал, вы моложе.