«Где Кэтрин? – хлестнул Ньютон себя по щекам. – Она… не могла!.. Нет! – паника, каленая, стремительная гадина, прошила от макушки до истерзанных пяток. – И где тварь?!» Отвечая на первый вопрос, задрожал центральный шест, качнулся и упал в воду. Она приняла его, как зеркало, не расплескалась кругами. Рэндж скорее услышал, как всплыло тело. Острый подбородок пробил пленку воды и закачался на ней, нервный, недоверчивый бутон лотоса, готовый вот-вот взорваться цветом. Рэндж рванулся к дочери, но веревка жестко его осадила, не дала снова упасть. – Что там? – почувствовал рывок Макабр. Он зацепился за виселицу с бочкой и не пустил Рэнджа к Кэтрин. – Ты видишь его? «Я вижу нас всех», – признался Ньютон. Его душа пылала, но он знал, что все кончено. Отчаяние звало Рэнджа сдаться. Сулило простую и быструю смерть. Обещало стереть все дурное и хорошее. Рэндж не мог смотреть в лицо Кэтрин, оно застыло в трупном покое, оно сияло окостеневшей яростью. «Богом клянусь! – слышал Рэндж далекие оправдания Кобольда. – Даже меня не миновала чаша сия!» Но Рэндж не думал видеть в этом Божью милость. Тот уже не раз обманывал его. «Кобольд», – выбрал Ньютон, устроил стопу понадежней и прыгнул. Теперь у него был план, карта на три шага вперед, он не боялся утонуть в луже. Макабр взвизгнул и полетел прямиком в воду. Два шага – дно попыталось его опрокинуть, и Рэндж прыгнул. Он с размаха влетел в аквариум и опрокинул его, с мстительной радостью видя, как он разлетается на части. Кобольд лежал холоднее камня. Вблизи стали видны парные раны на его шее, точно следы от клыков крупного животного. Ньютон присел и рывком выпрямился, вытаскивая к трупу старого врага захлебывающегося Макабра. Тот кашлял и громко проклинал чертового верзилу. А ведь совсем недавно ногами вперед спешил на Тот Свет. Макабр нащупал парусину, на которой лежал Кобольд, пальцы подбирались к нему все ближе, будто чуяли, где именно нужно искать. Наконец они встретились. Макабр нашел ладонь Кобольда и вцепился в нее единственной своей. Кожа к коже. Страх к праху. Ночь заштопала шатер, натянула стенки, выправила деревянные опоры и выгнала трупы наружу. К Макабру вернулось зрение, рука и расщелина от грудины до пупка. Кровь забурлила у него во рту, попыталась вырвать жизнь через дыру в животе, но Макабр держался крепко. Его рука в руке Кобольда. Скованные смертью. – Пророк, – ничуть не удивился Кобольд. – Макабр. Вы заставили меня переживать. Но мы беседуем, значит, на то есть воля Ил-Шрайна. Рэндж замычал, вселенная встала на дыбы от этого жуткого звука, вся она умещалась в его жалком теле и не услышала от Рэнджа ничего нового. Его лицо треснуло, пусть слов он не имел, но лицом говорить все еще пытался. – Где он? – забулькал Макабр, раздирая ногтями запястье Кобольда. – Где мой Бог?! – Уходит, – с благоговением прошептал Кобольд и указал куда-то за спину Рэнджу. Факелы хорошо осветили сцену. Кэтрин билась в кольцах объятий проклятого спрута. «Он крохотный!» – удивился Рэндж, но не смог сдвинуться с места. Кэтрин казалась удивительно крупной рядом с этим недоразумением. У твари остался длинный, более шести футов хвост и тонкие, похожие на паучьи лапы, руки. Ими она обхватила Кэтрин, захлестнула горло хвостом, а голову прятала где-то под водой. Тварь без устали рвала и кусала Кэтрин, все ее тело вздрагивало и извивалось. Вода кипела от их конвульсий. Кэтрин не сдавалась. Она вонзила зубы в хилое тело твари, пальцы вцепились в петлю хвоста. Ну же! Давай! – Ты бессилен. – На миг Рэндж отвлекся и увидел, что Кобольд взял Макабра на руки и баюкает, как любимое дитя. – Это случилось вчера ночью. – Какого черта? – прорвало Кобольда голосом Рэнджа. – Я не верю тебе, урод! – Сейчас она умрет, – на глаза Кобольда навернулись слезы, и Рэндж сгорел от ненависти, но вовсе не к карлику за весь этот цирк, а к себе, потому что не мог сдержать ревности, не умел плакать так искренне, никогда, даже сейчас, на пороге последнего вздоха, не любил так своего ребенка. Но Кобольд был циркач и не умел скрывать триумф. – Нет слез? Я поплачу за нас обоих, – сказал он, и Рэндж понял, кто оставит эти дыры на его шее. Кэтрин дернулась еще несколько раз. Ньютон жадно считал эти рывки, как некоторые пытаются запомнить дату первого произнесенного слова или самостоятельно сделанных шагов. Раз-два-три… Руки Кэтрин легли вдоль тела и исчезли под водой. Голова запрокинулась и скрылась в глубине. Ноги, напротив, всплыли. Тварь, насытившись и утратив к Кэтрин интерес, медленно разматывала свои кольца. – Я лгал тебе, – начал исповедь Кобольд, обращаясь к Макабру. – Я обещал, что мы поделим милость Ил-Шрайна, если ты выследишь и приведешь к нам Пророка. Знаю, ты тоже обманывал меня. Ты мечтал служить единолично. За этим ты увел часть моих людей. Для этого шел за мной по пятам. Но я хорошо изучил тебя, брат. Сегодняшнее представление вовсе не для него, – он даже не оглянулся на Рэнджа. – Ты – единственный его зритель. Последняя гастроль карликового цирка! Внимание, на арене блистательный Макабр! – Ты знал, – ужаснулся Кобольд краденым голосом. Теперь он хрипел Макабром. – Ты планировал, что я смогу увидеть прошлое? – Ведь ты один из нас? И ты взял в себя его толику, частицу Ил-Шрайна! Молился ему и втайне лелеял планы отнять его у нас, заставить служить себе. – Кларк нарочно ударил меня ножом. Я видел, он меня узнал. Это ты. Кобольд, как подло. Ты?! – Ты должен был привести Пророка. Без рук и языка. Живого. Беспомощного. Успеть на пепелище. – Только так?! – Кобольд не истекал кровью, но харкал так убедительно, что его слюна окрасилась алым. – Я вел его, как цепной пес, а потом получил нож в брюхо? Так вот к чему это представление? Все мертвы, и только я способен прозреть прошлое, потому что храню в себе плоть Ил-Шрайна? Я ползу к тебе и даю Пророку шанс услышать из твоих уст его предназначение. Ты мертв, и я скоро присоединюсь к тебе. Идеальный фокус с разоблачением. Таков твой план? – Наш план, Макабр, наш! Иначе нельзя. Кто поставит Пророка перед выбором? Ты? Комок плоти, решивший, что Бог должен ему прислуживать? Глупец! Мы – руки Ил-Шрайна. Его избранное поле. Он засеял нас. И он вправе вырвать нас вместе с сорной травой. – Кобольд, – авантюрист и мученик сдавался последними каплями у него на руках. – Скажи мне, я был лучше всех? Самый яркий?.. Самый красивый?.. – Ты был лучше меня, – признал хозяин цирка Кобольд и нежно прижал палец к бледнеющим губам Макабра. – Т-щ-щ-щ-щ-щ. Не вздумай! Терпи. Не время. – Бог не может сам сделать это, – теперь Кобольд обращался только к Ньютону, Макабр свисал с его рук, как бурдюк с кровью, питающий из своих ран прошлое. – Помоги ему, Пророк. Ты спас его ради этого. – Чего ты просишь? – голос Кобольда сел, в нем звучал рокот гальки на морском побережье, Рэндж не думал, что его родной голос может звучать так сдавленно и низко. – Мы просим вместе, – на глаза Кобольда опять навернулись слезы, прошлое подернулось дымкой и начало расползаться по краям, как ветхая ткань. – Бог очень ослаб. Он нуждается в тебе, как никогда. Впусти его в тело своей дочери. Сделай это. Своими руками. Сам. Кобольд уронил Макабра, тот рухнул к его ногам, заливая плотную парусину кровью. Прошлое сузилось до размеров окна, иллюминатора, сквозь который Рэндж смотрел на мир долгие недели. Пришло облегчение, что все это – кошмар гаснущего от голода и жажды рассудка! Сейчас он очнется в бочке, воняющей дерьмом и слизью, его ноги по-прежнему скованы сталью, и скоро – вот оно счастье! – буквально через мгновение он умрет. Ньютон разглядел двузубую вилку, которую Кобольд вынул откуда-то из-за спины. «Трюк! – заорал Рэндж. – Дешевый фокус! Я видел, это понарошку!» Кобольд резко вонзил ее себе в шею, и день порвал вчерашнюю ночь в клочья. Прощение омыло лицо Макабра, он скорчился у ног Кобольда, никого не было ближе. Карлики ушли вместе. Тело Кэтрин дрейфовало у единственной не испорченной рисунком иконы. «Последнее искушение Пророка». Рэндж вошел в воду легко и бездумно. Так он шел топить дочь. Когда тварь обвила его ноги и полезла вверх, цепляясь руками за одежду, он передумал сотню вариантов, но душа не принимала ни один, кроме подсказанного Кобольдом. «Что угодно! – вопила душа. – Проси, и я отдам! Только верни мне Кэтрин». Тварь поднялась до его лица и впилась долгим зубастым поцелуем в щеку. Пометила. Тело Кэтрин еще не остыло. Один Ньютон нипочем не вытащил бы ее из воды. Тварь едва шевелилась. Убийство Кэтрин отняло у нее последние силы. – Что я должен сделать? – спросил Ньютон и оглох от звука собственного голоса, колоколом отозвавшегося в голове. Дрогнули пальцы на руках. Заточение в темнице тела закончилась. – Что я должен сделать? – шепотом повторил Рэндж, и знание втекло к нему вместе с болью из прокушенной щеки. Голое, вопящее, скользкое. Рэндж содрогнулся от того, на что согласился без спора, но сомнения ушли так же быстро, как родились. Ньютон склонил голову и подчинился. Кэтрин дышала. Рэндж проверил, что сердце бьется ровно, взвалил ее худенькое тело на плечо и закрыл глаза. Если бы он мог уйти отсюда на ощупь, так он бы и сделал. Но теперь он был не один и не имел права рисковать. Рэндж Ньютон шагал, не оборачиваясь, в который уже раз ему казалось, что мертвецы встают за его спиной и деловито принимаются наводить чистоту и порядок, собирают разбросанные декорации, чертыхаются, просят друг у друга лопату или понюшку табаку, роют могилы и стаскивают туда пришедшие в полную негодность трупы, и все это время отрубленные головы детей смотрят ему вслед и судачат, какой он отличный отец и как они завидуют его дочери. Стены из детских криков Люк осторожно просунул голову в разодранную пасть окна. Мягкий полумрак, что царил в подвале, удивлял. Прежде здесь было совсем не так. Люк огляделся: светилась дальняя стена, пульсировала, разгоралась и гасла. По ее бугристой поверхности двигались пятна, похожие на силуэты театра теней. Стена напоминала шкуру древнего колдовского кита. Она дышала. Люк поежился и представил, что все это – декорация, мягкий свет – ловушка, за которой прячется настоящая тьма, неощутимая, глобальная и массивная, как гора. Тьма притворялась подвалом. Тьма жила внутри стен, в полу, стояла за ширмой, которой был весь дом, тьма ждала часа, чтобы вырваться и затопить собой город. Люка не обманули теплые огоньки, дрейфующие по воздуху, как пылинки в лучах солнца. Они плавали внутри кита, он разлагался, плоть отслаивалась от него хлопьями, вспыхивала искрами. Тьма просачивалась в реальный мир, дом уже не мог сдержать ее. Что-то позвало Люка. Он знал: то, что ищет, там – внутри стены. Он должен спуститься в ад и отправиться во тьму. Только он может это сделать. «Вот мудак», – прошипел сквозь зубы Люк. Кого теперь проклинать? Берта? Себя самого? Шейлу? Это имя заставило стиснуть кулаки. Шейла жива. Но они с Бертом договорились. Люк ощупал вдавленную внутрь подвала решетку. Ее можно расшатать. Скрип-скрип-скрип, – Люк морщился, как от зубной боли. Решетка никак не уступала, а потом – крак! – кусок металла остался в руках Люка, а большая часть решетки упала внутрь подвала. Пропала без звука. «Прямо под окном что-то мягкое», – понял Люк. Первым в подвал полетел рюкзак. Упал бесшумно, но раскрылся от удара, по полу покатилось, задребезжало. Предательская железка звенела и стукалась, она звала дворцовую стражу, но та напилась и грешила с фрейлинами. В этот самый момент с парадного входа по дому ударила тяжелая артиллерия. Люк слышал, как вопит Берт, вызывая огонь на себя. Время помчало вскачь. Горсть минут и еще щепотка, которую нельзя сдуть или вынюхать. «Что за чушь лезет тебе в голову?» – руки Люка дрожали, рот пересох, надо решаться, давай! Он перевернулся на живот, засунул ноги в окно, кожа покрылась крупными мурашками. «Почему здесь так холодно?» – не думай, пора! Люк вытянулся в струнку. «Не вздумай застрять!» Тощий даже для своих лет, Люк едва протиснулся в узкое, не приспособленное для лазания окно. Гнутая жесть, шляпки гвоздей, деревянная щепа снимали с кожи Люка стружку. Он вывалился в подвал весь исцарапанный, ноги утонули в глубокой вате. Внутри подвала сумрак оказался сильнее и гуще. Или это стена перестала светиться? Ноздри Люка залепило кислым запахом гниющей ткани. Он попробовал дышать ртом, на зубах заскрипел песок, кожа покрылась испариной, но в то же время Люк промерз до костей. «Это душа твоя обгадилась. Ты как Аладдин, – хихикнула внутренняя Шейла, – такой же придурок. Помнишь, что сказать, чтобы стена открылась?» На ум полезли небылицы, как отомстили ученым мумии фараонов, чей вечный сон был потревожен. Сейчас Люк планировал сделать что-то похожее. Украсть у дома кое-что ценное. «Кончай зевать», – одернул себя Люк, пощупал вокруг и подобрал рюкзак. Вытащил мобильник, включил фонарь, посветил на пробу под ноги сквозь рубашку, так получалось световое пятно, а не яркий луч. Он стоял на поле из старых матрасов. Вот что здесь так воняло. Люк поспешил отойти в сторону, спрятался за большими штуками, сложно различимыми в полутьме. Шкафы? Кровати? Чемоданы, сваленные горой? Люк пощупал вокруг, доверяя рукам больше, чем глазам. Ладонь утонула в чем-то мягком и мокром. Опять влажная ткань. Рука помнила, как под ней умирали тараканы, хрустели, размазывались по коже. Люк оказался в дымоходе. Нечем дышать! Они ползут! Страх встал на дыбы и стряхнул Люка из седла разума. Телефон выпал из руки. Свет ударил в глаза. Люк спрятал лицо в ладонях и повторял: «Нет. Нет. Нет. Нет». Паника разбила рассудок в сопли. Но что-то пришло ему на подмогу. Что-то внутри его тела. Оно помогало собраться, танцевало его мышцами, едва заметно дергало руками и ногами, готовило Люка к делу, желал он этого или нет. Наконец он успокоился. Сколько на это потребовалось времени, Люк не знал. Наверное, Берт уже внутри. Его поймали. Убили. Берт мертв. Люк проиграл. Не смог. «Всё, поныл? – Шейла в его голове была такой же ехидной, даже хуже, чем в жизни. – Идем дальше?» Люк стиснул зубы. Он не мог победить страх, у Люка не было копья и скакуна, чтобы убить змея, а тот прятался везде и нигде. Люк спустился внутрь страха, дал себя проглотить. «Месть, ты пришел мстить!» – сколько бы он себя ни заклинал, получалось не слишком здорово, но зубы заговору подчинились, перестали стучать так громко, сдавая его с потрохами. Глаза привыкли к сумраку, и Люк выключил фонарик. Подвал не выглядел таким огромным, как казался снаружи. Люк знал, ни в коем случае нельзя оказаться в центре подвала – под лампочкой, что свисала одиноко с потолка. Он крался, прятался за тюками и старой мебелью, протискивался между ними и обычной стеной, полз вдоль нее. Казалось, он одолел целую милю, оглянулся – окно осталось буквально в дюжине футов за спиной, посмотрел вперед и обомлел, буквально в паре футов перед ним, руку протяни, едва заметно разгорался и гас свет внутри стены. Люк прикоснулся к ней, и стена ответила: сквозь штукатурку проступил отпечаток ладони, рядом другой. Они звали Люка, но он не мог ответить, закуток был слишком тесным для того, что они задумали. Ему нужно было перелезть к более свободному участку стены. Выйти на центр подвала. Показаться. В полу посреди подвала чернела дыра. От стен к ней тянулись трещины. Было в дыре что-то от огромного цветка, в обломках камня читались лепестки. Люк шагнул ближе, чтобы внимательнее рассмотреть, что это там зацепилось за край? Кости? Рука? «Стой, идиот!» – это не Шейла. Чей-то другой голос в голове жестко осадил Люка, натянул вожжи, и оказалось, что тело куда охотней слушается этого внутреннего наездника, чем самого Люка. «Не вздумай туда заглядывать!» – приказал темный попутчик и пропал. Люк зажмурился. Бездна не увидела его. Люк отвернулся. Всего один таракан, и он пропал. Люк сделал четыре шага. Каждый длиной в милю. Люк обошел рассевшееся трюмо. Прежде любопытство сожрало бы его огромной ложкой, но теперь он сумел собраться. Смерть – идеальный тренер. Туман наверху сейчас, возможно, рвал Берта на куски, а Люк не выполнил и пятой части уговора. Стена, вблизи еще больше похожая на шкуру кита, хранила на себе сотни отметин. В одном месте ее раздирал чудовищный шрам, точно кто-то рвался с той стороны, но каменщикам удалось остановить его, завалить тесаными блоками, перекрыть вторжение, а штукатуры худо-бедно залатали рану цементом поверх обычной побелки. Другие дыры выглядели менее грандиозно, но тоже впечатляли. На кита охотились, чудо, что он выжил и еще дышал. Дышал. Чем дольше Люк смотрел на стену, тем сильнее крепла уверенность, что он должен ее вскрыть.