– Нет… – шептали беспомощно губы, на ум лезли вырезанные в памяти слова: «Сдохнуть… в другой день! Пусть это будет другой день! Не сегодня! Нет!» Холдсток не понял, как оказался в норе, ведущей в подвал. Скособоченные ступени звали все ниже и ниже, он видел приоткрытую дверь. Но до нее было еще несколько ступеней. Туман поджидал. Первые завитки обвили стопы Холдстока, поднялись к коленям, но он не дрогнул – не этой смерти сегодня нужно страшиться. Гарольд спустился ниже и замер у двери, страх перед огнем оказался настолько силен, что пережал горло другому кошмару. Прошлое сломало хребет основному инстинкту. Картины адского пламени встали напротив стены тумана, в которой веками мучились грешники. Лорд Холдсток засунул голову в подвал и зашептал подобострастно, торопясь: – Он там… Он пришел… Скорее… Туман взорвался вокруг него вьюгой. Гарольд чувствовал, что злу не терпится вонзить в него когти и сейчас оно сдерживается, оттягивает момент, как кошка, играющая с мышью, но ничего не мог с собой поделать – трепетал от счастья: «Не сейчас! Не сегодня!» Гарольда Холдстока ослепило обещание жизни. Но он не сдержал вопля, когда туман оплел его поперек туловища и потащил наверх. Зло волокло лорда Холдстока, как собственный неуправляемый хвост. Имей призрак тело, он расколотил бы голову о ступени. Обещаний Берт не сдержал. Не успел он войти в дом, как бросил канистры – сознание отмело их, как сор, случайно прилипший к подошве, смятый фантик в кармане. Из инструмента угроз, настоящей бомбы на переговорах они превратились в чистой воды символ. Канистры мешали. Они стучали, воняли, вязали его по рукам и ногам. Берт откупорил одну и оставил посреди столовой, но даже не плеснул на пол. Дом принюхивался к запаху бензина и неодобрительно скрипел раненой кровлей. Фонарик на лбу Берта бил стробоскопом. Тени обступили Берта и кривлялись за спиной. Он дрожал, руки его потели. Пока Берт крался к лестнице на второй этаж, туман струился из подвала, бесшумно заполняя собой одну комнату за другой. Наконец, он затопил столовую и тут же атаковал. Зло ударило вслепую. Его глаза усеяли пол и подоконники хрустящим ковром. Для наследника Райта зло припасло неприятный сюрприз – оно чуяло Берта. Зло било надежно, с запасом: из двери, трещин в расколотых стенах, из щелей в полу по Берту ударили тугие, как кисель, струи тумана. Одна из них тащила за собой Гарольда Холдстока, однако при виде Берта отшвырнула призрака в сторону, но не выпустила. Плотной волной туман опрокинул Райта. Он вцепился в канистру, попытался открыть ее, выплеснуть, поджечь. Берт сопротивлялся что есть сил, жизнь перестала казаться пустым звуком. Он пришел в дом спасать девушку, но сейчас нуждался в первоочередном спасении. Берт прозрел: жизнь – отличная штука, ради нее стоит драться с любыми монстрами. Берт катался по полу, бил ногами, силясь вырваться из хватки тумана. Зло накатывало и отступало, хлестало щупальцами. Канистра вылетела из рук Берта, откатилась в угол, рюкзак слетел со спины, пальцы нашарили молнию, и на туман посмотрел широкий раструб. – Жри, падаль! – выплюнул Райт и вырвал чеку у огнетушителя. Тот запел, отплевываясь. Плотная химическая пена обрушилась на сверхъестественный туман. Давлением в огнетушителе рассекло туман в клочья. От изумления его напор захлебнулся. Призрак Холдстока шлепнулся на пол и в мгновение ока исчез в коридоре. Голос-из-Тени с уважением смотрел ему вслед. Берт воспользовался заминкой, обернулся – в нескольких футах позади у самого носа вверх прыгали ступени. Берт вцепился в них руками и, не обращая внимания на слабые попытки тумана уцепиться, потащить, полез наверх. В глазах темнело, голова кружилась, легкие разрывали грудь колючей проволокой. В фойе второго этажа Берт сумел перевести дух. Судя по часам, Люк уже десять минут изучал подвал. По уговору оставалось еще столько же. Бегать. Рисковать. Водить туман за нос. На словах это выглядело намного проще. Берт окинул взглядом покосившийся второй этаж. Фонарь вспышками выхватывал детали из темноты. Стены лопнули, по полу змеились широкие трещины, показывали удобный путь для бегства, приглашали, манили. Фонарь сполз на ухо. Берт вернул его на место и сквозь дыры в потолке увидел еще одно помещение, видимо, чердак. В отверстии мелькнуло и пропало лицо. Вроде бы женское. – Как мне туда залезть? – откашлялся Берт и онемел, услышав ответ. – Нет, приятель, тебе туда не надо. Петля стиснула горло Берта. Такое он видел в кино. «Легче легкого! – убеждал приятелей. – Резко согни колени, подбородок к груди прижми, а если не поможет – всем весом назад – раааз!» Куда-то потерялись верх и низ. Угольный мрак затопил вселенную, внутри глаз лопнули чернильные капсулы. – Без обид, – враг даже не запыхался. – Ты прикольный. Бодрый такой. Просто сегодня не твой день. Ступени показались Берту мягкими диванными валиками. Он скатился по ним ровно в то же место, откуда только что сбежал. Никто не позаботился о канистре. Так и валялась у стены, забытая, закрытая и злая. Случай подмигнул Райту, падая, он сбил канистру ногой, крышка зацепилась за дыру в камне и сорвалась с горлышка, выпуская арестантов. Бензин хлынул наружу. Дыра увела его вниз. В подвал. Увлеченные ходом событий зрители этого не заметили. Берт сделал пару жадных вдохов, а потом удавка вновь обернулась вокруг его шеи. Его вздернули на ноги, Берт заспешил, поднялся на цыпочки, схватился руками за веревку – но там ничего не было. Никакой веревки. И все же что-то душило Берта совершенно по-настоящему. – Не дергайся, – велел тот же голос. – Это займет немало времени. Вдруг твой дружок успеет? Твердый предмет ударил Райта под колени. Берт рухнул на стул. Руки его просунули меж прутьев в спинке, грубо стянули через запястья. Берт пошевелился и закричал. Каждое движение отзывалось дикой болью от кончиков пальцев до плеча. – Как насчет разговора, Берт Райт? Тебя сейчас сожрут. – Кто ты, черт тебя дери?! – Берт крутил головой, но враг ходил среди теней, неразличимый, будто сам был тенью. Рывками, как дрянная икота, поднимался над полом туман. Ему нравилось унижение Берта. Он кивал призраку – продолжай. – Что в имени моем? Тебя сейчас сожрут. Берт разглядел руки. Теперь он не сомневался – это они подавали знаки у дома, заманивали. Так кто это? Строгий мужчина или отчаявшийся старик? – Зачем ты звал меня? – Я работал. Мое дело – охота. Загнать добычу. Тебя сейчас сожрут, помнишь? – Не смешно, придурок! Чего надо? – Не мне, юноша. Я лишь удочка, рыболов идет следом. Ты нужен ему. – Туман вздрагивал, рывками вытаскивая из глубин дома бьющееся тело. – Он сам тебя допросит. В конце концов, все к этому шло. Сбежать дальше комнаты прислуги, где некогда ютилась Чиз с ее ублюдком, у Гарольда не получилось. При жизни он ни разу не заглянул в каморку под лестницей у черного входа. Что лорду тут делать? Единственная ночь, которую они провели вместе, случилась на втором этаже, в спальне для гостей. Даже сейчас волна гнева и бесстыдного желания затопила Холдстока и заставила одновременно вожделеть Чиз и ненавидеть ее всем сердцем. Как тогда. Спрятанное в глубинные сундуки души воспоминание, покрытое коркой пыли, превращалось в тлен, пока его, облезлое, слепое, обнаженное, не выставили на всеобщий суд. Измена. Зачатие. Бастард. Смерть. Память Холдстока, похожая на острый нож, пронзила его под лопатку. Не смертельная рана, но любое движение, попытка прикоснуться или вырвать нож, приводили к еще большим мучениям. Дверь в каморку осталась приоткрытой. Очевидно, забыли закрыть, когда показывали дом покупателям. В комнате сохранился чопорный порядок, которым так славилась Чиз. Гарольд скользнул внутрь и прикрыл дверь за собой. Темнота не являлась помехой для призрака. Последний век он видел куда больше чем стоило. С внезапной жадностью Гарольд изучал единственную комнату в своем доме, которую ни разу не посетил при жизни. Вместо одной стены шла изнанка кухонной печи. «Наверное, в любую погоду здесь стояла жара, – подумал Холдсток и провел пальцами по выпирающим кирпичам кладки. – А как же летом? Умирали от духоты, должно быть, здесь нет ни единого оконца». Комната изгибалась, тянулась узким горлом, следуя линии, очерченной архитектором для лестницы прислуги на второй этаж. Вдоль стены стояли вереницей: кровать на гнутых ножках, сундук, в котором кухарка хранила свой немудрящий скарб, и коробка, набитая тряпьем. «Где же кровать мальчишки? Не в сундуке же он спал?» Гарольд сделал вид, что присел на ложе Чиз. Человеческие привычки по-прежнему удерживали его от падения в черную дыру безумия. Виски-Джек давно уже там. Не сказать чтобы остальные не ходили по краю. Холдсток не чувствовал запахов, но знал, что в комнате густо пахнет полынью. Тонкий матрас застелен цветастым покрывалом. Точно таким же леди Холдсток накрывала семейное ложе. «Что в коробке? – зудела мысль, не отпуская Гарольда. – Зачем она здесь?!» Для ребенка она великовата, да и тряпки выглядели грязными, чрезмерно липкими для ревнивой до чистоты кухарки. «Может, ее принесли потом? Во время ремонта», – пальцы Холдстока брезгливо погрузились в заскорузлую ткань, сваленную как попало. Слипшиеся комки, лоскуты, засохшие до деревянной твердости, обрывки жесткой парусины, натянутые на обломки каркаса. Чем больше мусора Гарольд вытаскивал наружу, тем сильнее жгло предчувствие. Надломленная душа не выдержит прободения еще одной тайны. Наконец содержимое коробки оказалось на полу. Оставался холщовый мешок из самого дальнего угла. Гарольд с радостью признал бы его еще одним комком дряни, если бы не стук внутри. В мешке что-то лежало. Завязки окаменели и сопротивлялись. Холдсток огляделся и нашел острый угол доски, торчащий из ящика. Первый же удар распорол ткань на всю длину мешка. На пол посыпались кости. Гарольд присел над ними. Человеческие кости. Пальцы. Одни фигурно подпилены, бороздки образуют сложный узор, опутывающий фаланги; другие – выкрашены в разные цвета, украшены стекляшками, перьями и бубенчиками. На самом дне лежал сверток. Холдсток вытряхнул его. Внутри плотно заштопанной тряпицы знакомо стучало. Еще кости. Гарольд не сразу сообразил, что держит в руках. Кукла! Два человечка, сцепившихся в узаконенном иглой объятии. Холдсток попытался разглядеть их лица и когда узнал… Дверь виновато скрипнула. Гарольд обернулся на ее голос. Он увидел силуэт, прорезанный тушью, на снежном фоне поднявшегося до потолка тумана. Чиз указала на лорда Холдстока пальцем и отдала его на заклание. Петля ослабила хватку на горле Берта. Он едва заметно покрутил головой, проверяя, сколько ему намерили свободы. Жизнь оставалась под вопросом, но дышать стало легче. Что с руками? Райт шевельнул пальцами, скривился от боли. Путы держали крепко. Из недр тумана, неуклюжий, как только что выловленный из омута утопленник, всплыл старик. Ноги безвольно болтались под его шатающимся телом. Что с ним? Если бы Берт присмотрелся, он бы понял… – Берт Райт, – раздалось змеиное шипение. Старик не раскрывал рта, но звук его голоса разнесся по всему дому, заставляя прочие звуки прижать хвост. – Ты пришел ко мне, Берт Райт, и теперь точно останешься на ужин. Призрак поднял руку к лицу, и Берту показалось, что в его глазах блеснуло раздражение. – Какое рыхлое, неудобное тело, – пожаловался призрак. – Где ты, мой верный Душекрад?! Ты был человеком бесконечного ума и остроумия и служил мне верой и правдой. Всегда, стоило попросить, катал меня на спине. А что теперь? – крик перешел в безумный стон, призрак рухнул на колени. – С чем я остаюсь? Вот с этим?! Остов человека, жалкие лохмотья, ими не прикрыть наготу, не утешить мятущийся дух. Так ведь, Берт Райт? Не хочешь занять его место? Оно вакантно. Мне надоели святоши и лицедеи, а ты молодой, энергичный парень, – глазницы призрака оказались напротив глаз Райта. – У тебя ведь никого не осталось? Берт оцепенел. Чувство опасности, огромное и острое, как никогда, нависло над ним, забралось в кости, стиснуло яйца в ледяном кулаке. Берт слышал, как открывается его рот и наружу лезет сиплый писк: – Никого? – В этом городе? Ты здесь совсем один? Ты ведь сирота, Берт Райт? – Мои родители погибли, – глиняный скос, полный рот крови, мишень расходящихся трещин на лобовом стекле и затухающий тик стоп-сигнала, – здесь живет дядя. Мой опекун. – Чудно-чудно, – лицо призрака сдулось, как резиновая, некачественно отлитая маска. Берт чуял его настоящий взгляд, он шел не из глаз, плавал внутри, смотрел призрачной, колышущейся кожей. В старике таилось другое существо, молочно-белое, заполняющее собой душу и тело призрака. – Ты уверен… – его голос перешел на едва различимый шепот… – что не обманываешь меня? Удавка так сильно стянула шею, что Берт подпрыгнул вместе со стулом и рухнул на пол. Так же неожиданно петля пропала – воздух! – и тут же затянулась вновь, еще туже прежнего. Пульс лупил в грудь, как в барабан. Берт побагровел, невероятно, но у него получилось встать на колени. Стул болтался позади, спинка прижимала подбородок к груди, делая позу Берта еще более унизительной, подчиненной. – Между нами нет секретов? – спросил призрак. Они поменялись местами. Теперь Берт стоял в позе кающегося грешника. Пастырь навис над ним и, судя по обнаженной угрозе в голосе, приготовился пытать ради нужных ответов. – Нет… нет… пусти!.. – Жажда жизни взяла свое. Паника выдавила из Берта героя. Он слышал хруст, это левая рука ценой мизинца выскользнула из оков спинки стула. Плевать на Люка! К черту девку в зеленой вуали! Жить! Любой ценой! Берт яростно мотал головой. – Нет секретов! Никаких секретов! Призрак чуть отступил. Показал рукой – ослабь! Петля на шее распустилась. Воздух пошел в легкие, как рабочие, вернувшиеся к станкам после забастовки. Берт захлебывался этой неожиданной, бесплатной, холодной свободой. Никогда еще он не понимал, насколько это великая ценность – дышать. – Кто его привел? – призрак обратился к кому-то за спиной Райта. – Ты обещал позвать? Умник. А как? Он же не твоей крови. – Заарканил уже здесь, – в голосе невидимого человека звучали самодовольные нотки. – Сам пришел? – Лоб призрака пошел рябью, Берт ощутил, как его обожгло вниманием твари. – Или вы, мисс Чиз? – Вот уж чужого дерьма мне не надо. Со своим бы разобраться! Изо всех щелей лезет.