Здесь же, под слабым светом газового фонаря, он набросал события ночи, в нескольких строчках пытаясь передать словесные портреты и имена подозреваемых. «Крайне важно, чтобы ты сохранял нейтралитет и никоим образом не демонстрировал сопричастность моей персоне, однако в любую секунду готов был действовать. Похоже, мы разворошили осиное гнездо!» – писал королевский инспектор Гарольд Холдсток. Он тщательно проверил все ориентиры: фонтан, крыша желтой черепицы, сутулая церковь в отдалении, мостик через едва журчащий ручей. Ошибиться мог только слепой. Гостиница спала нервно. Хозяин, заперший за Гарольдом дверь на засов, походил на нетопыря. Казалось, его огромные, пронизанные черными выпуклыми жилками уши следили за Холдстоком. Поднимаясь по лестнице, он понял, что от хозяина не укрылась ни кровь на штанине, ни револьвер, оттопыривший плащ на боку. Ступени скрипели не со злости, больше для порядка, доносили хозяину, что постоялец возвращается в свою комнату. Коридор второго этажа пропах гарью. Гарольд представил, как из дальнего номера выбегает человек, объятый пламенем, мчится к лестнице, кубарем скатывается в холл и распластывается там, обугленный, неожиданно холодный. Хозяин, сгорбившись, замахивается кочергой и раскалывает ею труп на части, выковыривает из спекшейся массы монеты и золотые часы, собирает останки в мешок и вытаскивает на задний двор, где высыпает в выгребную яму. Хозяин скалится. Оплавленные центы и доллары блестят в его пасти вместо зубов. Гарольд очнулся, когда пол шлепнул его по щеке. Он уснул или потерял сознание? Гарольд лежал посреди коридора, его ноги свисали с верхней ступени лестницы. Он поднялся, опираясь рукой о стену. Рана на ноге закрылась, штанина присохла к коже. Из номера напротив донесся жуткий рык. Гарольд не сразу сообразил, что это храп, и целое мгновение боролся с желанием выхватить револьвер и изрешетить дверь. Фигура появилась бесшумно. Гарольд не успел даже вздрогнуть. Они застыли в нескольких ярдах друг от друга. Внезапно Гарольд понял, что незнакомец выскользнул из его комнаты. Запах гари усилился. Из неплотно притворенной двери повалил дым. Они дернулись одновременно: Холдсток рванул револьвер, фигура развернулась и припустила по коридору. Пожар гудел, набирая силу. Из двери вырывались клубы пламени. Воздух обжигал, силуэт дрожал в нем, точно поджигатель был призраком. Гарольд обезумел от злости. Он тщательно прицелился и послал пулю точно под левую лопатку мерзавца. Незнакомец упал. – Пожар! – донеслось с улицы. – Пожар! Гостиница будто ждала этих криков. Захлопали двери, этажи наполнились воплями ужаса. Постояльцы вывалились в коридор в одном исподнем, кто-то тащил вещи, кто-то пытался тушить. От неразберихи, тесноты и стенаний голова шла кругом. Гарольд сбежал на первый этаж и попал в человеческое море, здесь никто не знал жалости, и все локтями пробивали себе дорогу к выходу. Гарольд задыхался, удача, только что казавшаяся союзницей, сдала его с потрохами. Хозяин гостиницы не открывал засов, криком пытаясь дознаться, в чьей комнате вспыхнул пожар. Гарольд увидел его запрокинутое лицо, хозяин узнал Холдстока, заорал, обвиняя, тыкал пальцем и явно тянулся за оружием, но его смяли, дверь сорвало с петель многоруким штормом, и толпа с воем выкатилась наружу. Несмотря на поздний час, улица кишела зеваками. «Где вы были, когда на меня охотились?» Пожар разошелся вовсю, никто его не тушил. Кое-кто сжимал топоры и лопаты, у ног стояли ведра с водой, но жар был настолько силен, что к дому никто и не подумал приближаться. Окно спальни Гарольда напоминало адову пасть. Пламя языками в несколько ярдов рвалось к небу. Стены еще держались, но огонь пожирал гостиницу с неистовой злобой. Ожили жуткие фантазии Гарольда: из дверей выбегали горящие люди, их сбивали наземь и принимались сбивать пламя ударами. На большее человеческое благородство сегодня не распространялось. Хозяин гостиницы стоял на коленях и бился лбом о землю. – Он пришел последним!.. – повторял он. – Последним!.. – Смотрите-смотрите! – Из окна вывалился пылающий голем. Он лишь отдаленно напоминал человека, жизнь, жалкий огарок, еще питала его изнутри. Кожа пузырилась, беспалые руки продолжали двигаться. Он сумел отползти от дома, но только чтобы продлить агонию. Тело билось в грязи, пока какой-то добряк не обрушил ему на голову топор, окончив мучения. На убийцу посмотрели с одобрением. – Никогда такого не видал! – шептались в толпе. Гарольд пошел прочь. Пожар стрелял в спину искрами. Сегодня все хотели его убить. Гарольд не оборачивался. Гарольд рычал и плевался, его разум – глупый светлячок над бездной темных вод – не находил ответов, только бесконечные тоннели стволов, целящих в него из каждого угла. «Что ты собрался здесь найти? Тебя раскрыли! Но кто? Как?» Гарольд задыхался от досады. Разве об этом он мечтал, бесподобным своим чутьем обнаружив настоящий вызов? Этот город – сокровищница, ловушка, могила. Теперь он был в этом абсолютно уверен. «Да, все здесь. Все спрятано!» Зачем ему приключения, которые ведут в могилу? «Ты немолод». Годы давно срослись с историей, а опыт отслоился и загустел. «Просто признай, бросишь ловить гадов – сдохнешь!» Не в перестрелке, так от морфия. Ноги несли Гарольда к мосту. Казалось, что последнего часа, за который он потерял все: деньги, одежду, верительные грамоты, не было. Огонь превратил его в бродягу. Хуже того – в подозреваемого! Пальцы нащупали секретную выемку. Бумага! Гарольд торопливо, точно мог обнаружить внутри не письмо, а пустые листы, вскрыл конверт и погрузился в знакомый с детства почерк, находя в его твердой логичности успокоение и силы. Сейчас он нуждался в уверенности. Ее Гарольду мог дать только он сам. Меньше пяти минут ему потребовалось, чтобы собраться. «Это не совпадение. Заметают следы! – встав на рельсы, мысль уже никуда не сворачивала, лишь набирала скорость. – Меня должны были выманить подальше и убить, тело спрятать, комнату в гостинице сжечь». Слишком сложно. Но поверить в череду роковых случайностей Гарольд не мог. Он спрятал конверт прежде, чем появились они. Старик не скрывался. Захария Тейт вышел из-за фонтана и встал, согнутый жизнью, усталый человек. В одной руке он держал фонарь, другую кутал тенью. Света хватило набросать его силуэт густой тушью, остальное Гарольд додумал сам. Злость еще бурлила в нем. Револьвер лег в руку, соглашаясь. Курок был покладист и тверд. Гарольд видел за спиной Захарии приближающиеся тени, поэтому не стал медлить. Боек сухо ударил пустоту. Гарольд немедленно взвел курок. Давай! Еще! «Сколько раз ты выстрелил, Гар? А перезарядил после этого?» – Мы передумали, сэр, – сплюнул Тейт. – Вы нужны нам живым. Мысли Гарольда рванули стремительно, как никогда. Нужен! Рука упала в карман, забренчала мелочью, метнулась в другой. Дьявол! Тени приближались. Не время для патронов! Семифутовый бугай вынырнул из темноты и попытался схватить Гарольда за руки. Холдсток съездил ему рукоятью по шее, бугай упал, но зацепился Гарольду за ногу. Подскочили еще четверо. Пыхтели, мешали друг другу. Гарольд отбивался молча, берег дыхание, один из нападавших споткнулся, рухнул в канаву, вцепился Холдстоку в полу плаща, потянул за собой. Вцепившись друг в друга, они полетели в ручей. Холодная вода ударила Гарольда в живот, запустила в тело ледяные пальцы, он не сразу сообразил, что под ним барахтается человек. Брыкнул ногами, сбил нападавшего и понял, что ручей, доверху полный ледяной водой и почерневшими с осени ветками, уносит его прочь. Над головой проплыл горбатый мост. Захария кричал издалека. Прогремели выстрелы. Каменная шкура моста прикрыла Гарольда от пуль. Течением его вынесло на берег, Гарольд увидел фонари, они приближались. Ноги сводило от холода, нужно было перейти ручей и спасаться на другом берегу. Гарольд рухнул в черную утробу потока, пошлепал вперед, по колено утопая в грязи. Мир съежился в крохотное оконце, гулкий тоннель перед глазами, огни фонарей мчали навстречу, а он тщетно пытался скрыться. Мост был от силы пяти ярдов в ширину. Один из громил Тейта догадался взобраться наверх и выцелил Гарольда оттуда. Пуля оцарапала локоть. В который уже раз боль вернула Холдстоку ясность мысли. «Плыви прочь!» Гарольд упал в ручей, нащупал дно руками, шагнул, грязь и камни мешали идти, еще шаг. Тут он почти по горло провалился в яму на дне ручья. Течение, внезапное, властное, подхватило его и понесло. Мусор царапал лицо, ветви пытались содрать одежду. Гарольд с головой ушел под воду, а когда вынырнул, оказалось, что по краям потока выросли десятифутовые стены, а ручей превратился в полноценную реку. Поверху метались огни и эхо грязной ругани. Все силы Гарольд тратил, чтобы удержать голову над поверхностью воды. Он пытался вспомнить карту, куда несет его течением, но перед глазами всплывала одна картина: обугленный труп, голову которого с нутряным хаканьем разбивает добрый самаритянин. Из бокового канала Холдстока вынесло в центральное русло. Теперь он не сомневался – река впадала в залив. Гарольд почувствовал, что течение становится все более напористым и злым. Ложе реки неожиданно сузилось. Водовороты хватали за ноги и тащили на глубину. Он греб изо всех сил. Стены впереди почти сомкнулись, заставляя воду бурлить. «Шлюз? Плотина? Решетка?» – мысль отражалась от угольно-черных, блестящих разводами тины стен. Река подтащила Гарольда совсем близко к ним, и он увидел: весенним потоком размыло старую кладку. Блоки, державшие стены, не выдержали и сползли в воду. Русло больше не лежало в коридоре, созданном человеком, вода хлестала сквозь чернильную пасть, полную обломанных зубов, и в эту дыру со скоростью почтового поезда несло королевского инспектора Холдстока. «Что я делаю? – Гарольда разрывало какое-то дикое, несовместимое с жизнью веселье. – Убиваю себя? Сам!» – Но другой Гарольд, из тех, что на спор стреляют себе в висок в «русской рулетке», выходят в саванну с одним ножом, фаталист, спорщик, удачник, неожиданно трезво сказал: «Чтобы выжить, иногда нужно убить себя». Течение влекло Гарольда все ближе к ревущей пасти тоннеля. Оттуда несло гнилыми зубами моря. «Тебя сейчас на части порвет». В безумной попытке сохранить руки и ноги Гарольд скрутился в комок. – Живым!.. – было последнее, что он услышал, низвергаясь в Мальстрём, но ничего не мог с этим поделать. Гарольд Холдсток набрал в легкие воздуха, сколько сумел, и вверил себя в руки судьбы. Каменный зев сомкнулся над ним. Поток ударил в литавры. Верх и низ слиплись в бурлящий ком. Сознание распалось на части, взорвалось от удара головой о камни и вдруг свернулось, загустело, как кровь на солнцепеке, заполнило всю голову изнутри. Гарольд обнаружил, что неистово молотит по воде руками. Из горла рвался хрип. Легкие полыхали адским пламенем. Луна извергала потоки живого серебра. Волны перебрасывались им и наряжались в сверкающие одежды. В сотне ярдов позади – в первый момент Холдстоку показалось, что его вынесло в открытое море и все напрасно, боль от ран и смертельная усталость вот-вот доделают то, на что не хватило рук Захарии и его подельников – бугрились доки. В миле-полутора справа работал маяк. – Мистер! – ветер прижал брюхо к пирсу, и Гарольд узнал голос. – Эй, мистер, сэр! Эй! – кричал мальчишка Тед Хофф. Гарольд признал бы его своим Хароном, но не увидел лодки, да и тело слишком болело для мертвого. Гарольд перевернулся на спину и отдышался. Тело окоченело и едва слушалось. Затем он попробовал плыть. С каждым надсадным гребком берег становился все ближе. – Мистер! – крик раздался совсем рядом. Гарольд нащупал ногами дно и попробовал встать. С пятой попытки ему удалось. Тед стоял на пирсе совершенно один. В его задранной руке качался фонарь, бросая сигнальные тени на пятно на щеке. Засохшая кровь заливала половину лица. Бурая корка растрескалась, торчала струпьями и напоминала лопнувшую кожуру каштана. Пуля пропахала висок, но не задела кость. Везунчик! – Вот вы где, мистер! – возликовал Тед. – Ну? – Изо рта Холдстока толчками выплескивалась вода. Прибой налегал сзади, не давал упасть. Рука нащупала причальный трос, надежда, что он не утонет, начала превращаться в слабую веру. – Оставьте себе те десять центов, – Гарольд поймал взгляд Теда и хотел развернуться, понять, на кого он так смотрит. Что-то гибкое захлестнуло шею Гарольда, и тут же длинные крепкие пальцы вцепились в его лодыжки. – Где он?! – неслись с берега крики. Тед Хофф стоял, восхищенно разинув рот. Гарольд чувствовал пальцы, заползающие под одежду. Кривые, обломанные когти раздирали его кожу. – Твоя взяла… – кивнул Гарольд Холдсток, и левиафан утащил его в бездну. Christian song – Тебе не нравится? – В глазах Барбары стояли непритворные слезы. – Тебе хочется как-то по-другому? – И Кристина, переполнившись ужасом, как сосуд, содержимое которого выплеснулось через край, поняла вдруг, что миссис Доплер обращается не к ней, а к кому-то еще. Свидетелю. Зрителю, что все время бестелесно присутствовал рядом. Соучастнику с той минуты, как они попали в парк через дыру в заборе. Барбара не спешила. Времени было в избытке. Канализация работала с перебоями, Барбара терпеливо набирала ванну. Сколько ни пропускай воду, густо-кирпичная, холодная, как ад, она текла тонкой струйкой. Барбара вскипятила несколько ведер на колонке, вспоминая, как это делали нянечки. Барбара не могла поверить своему везению и нет-нет да оглядывалась на мумию девочки, туго спеленатую полотенцами. Куколка еще не проклюнулась. Те несколько часов, что прошли с момента прохождения Кристиной сквозь стену, вылились в страдание. Сколько ни убеждала себя Барбара, каких бы баррикад ни строила в душе, эти залы, гулкие, визгливые, насмешливо пустые, вызывали из прошлого чересчур самостоятельных призраков. На словах, Барбара давно сжилась с ними, но любое прикосновение памяти к коже вызывало дикое отвращение, желание отдернуть руку, а еще лучше подобрать юбки, вжаться в угол, дождаться, пока мимо пройдут санитары, скользнуть за их спинами; мягкие подошвы не выдадут; проскочить общий зал с озабоченным, немного глупым видом, будто остро прихватило живот и каморка в дальнем углу, возле лестницы вниз, на второй этаж, единственное место на свете, где обмякнут черты лица и придет облегчение, а пока ни-ни, мотать головой, спешить, объявляя всей позой крайнюю занятость и слабость; за поворотом выдохнуть, собраться, перехватить запястье доктора Литтла, только оно появится в проеме двери, вложить вес в разворот на пятках так, чтобы доктор надежно впечатался в стену… Барбара пришла в себя, разбивая голыми руками облезлую штукатурку. Тогда ее загнали назад, в спальню. Девочки визжали. Дороти обмочилась и сидела в луже, тявкая, как испуганный щенок. Дальше Барбара увидела кровать, выломанный прут, вопли со всех сторон и много крови. Ее так и не сумели окончательно отмыть. Барбара видела темные пятнышки высоко над дверью. Видимо, здесь она вырвала свое оружие из тела, и брызги разлетелись по всей комнате. Доктор Литтл, зря вы сумели подняться. Несмотря на жуткую влажность, плесень играла в пятнашки на полу, танцевала узорами по стенам и потолку, каждый шаг походил на мокрую рану, воздух в больнице оставался невероятно сухим. Барбара слышала крики. Девочек убивали. Прямо сейчас! Но она не смогла заставить себя спуститься к печи – слезы юного доктора Глотвика, склонившегося над окоченевшей Сарой, прожигали щеки. Барбара не сомневалась, печь холодна, прах Сары смешался с мусором, налип копотью на стенках трубы, развеян по ветру. Но сердце твердило, Сара ждет ее там, эта встреча могла многое изменить, но… Кристина была еще не готова. О корнях безумия Барбара старалась не думать. Она сумела вытащить оттуда Кристину и не сойти с ума. Ей предстоит вернуться, но пока… Не разматывая полотенец, Барбара переложила Кристину со стола в ванну. Девочка оказалась тяжелой, Барбара едва не выронила сверток с нею на пол. Бурая жидкость с благодарностью приняла подношение. Кристина дернулась, ощутив, как забирается в ее кокон теплая вода. Жуткие судороги дробили ее тело. У Барбары тряслись руки, она не могла отвести взгляд, смотрела и смаргивала слезы, так жутко оживала Кристина, так странно билась о стенки облупленной купели, танцевала с неземной грацией, захлебывалась и стонала, прорываясь из одного круга ада в другой. Так мог двигаться червь, но не человек. Ветхие полотенца колыхались в ржавой воде пустыми рукавами. Призраки провожали Кристину в последний путь. Или приветствовали в своем царстве? Барбара ощущала больницу как рот, источенный язвами. Не хочешь, но станешь назойливо ощупывать их языком, случайно задевать зубами, надеясь, что они пропали, заросли. Душевая на первом этаже, здесь нашли посиневшего ребенка. Кто-то заткнул горло восьмилетней Дебры резиновой пробкой от сливного отверстия. Личная комната кастелянши под самой крышей. Взрослая девочка сидела на стуле, обхватив ногами спинку, гордая тринадцатилетняя всадница, ей вырвали лопатки, не оставив ни капли крови ни на полу, ни на лестнице. Флигель с заколоченными окнами, там складировали поломанную мебель. Фабию никогда не нашли бы, но Барбара впала в неистовство. Она пыталась откусить себе руки, раздирала ногтями кожу на ногах, пока ее не усмирили рубашкой. В конце концов, директор сдался. Он уже принял и понес свой крест, признав Барбару предтечей Апокалипсиса. Фабия умирала долго. Ее порезали на куски и набили ими подушки старого дивана. Смерть не тронула ее плоть. Когда останки нашли, они походили на пластиковые муляжи и пахли лавандой.