– Ей нужен ключ! – крикнул я, когда он проходил мимо меня. Не знаю, зачем я это сказал. Гертет остановился, словно впервые меня увидев. – Ялан. Сын Реймонда. Он протянул руку и похлопал меня по плечу. – Ты всегда был хорошим мальчиком. – Второй рукой дядя вытащил ключ из-за во?рота, потянул за него и снял с цепи, хотя она казалась для этого слишком прочной. – Вот. Возьми. Ты знаешь, что с ним делать. – Он сомкнул мою ладонь на ключе Локи и без промедления двинулся дальше, не оглядываясь назад. – Можем отправиться в камеры, и… Грохот шагов бронированных ног рыцарей заглушил его голос. Я немного постоял в коридоре, слушая доносящиеся со стороны тронного зала звуки хаоса, и время от времени раздававшиеся крики и завывания с разных сторон. Мой взгляд приковывала чернота ключа, такого холодного и тяжёлого в моей руке. Наконец мне удалось оторваться от дара Локи и проверить коридор в обоих направлениях, рассеянно отметив длинное тёмное пятно на панели стены и сбитую со стены картину в расколотой раме: юный Гертет героически смотрел на меня из-под отпечатка сапога во всё лицо. В дальнем конце коридора бежали три женщины в шёлковых нарядах – старая и две молодых, – и исчезли в следующий миг. Крики из тронного зала становились всё более отчаянными. Что-то там ударило в двери с такой силой, что эхо сотрясло мою грудь. Ключ. Ключ покончил с нежитью в Аду. Но это была чистая случайность. Удача. Мой взгляд вернулся к черноте, отпиравшей воспоминания о той победе, и в тот же миг они меня затянули. Передо мной стоит Снорри – одноцветный великан, покрытый кровавой пылью Ада. Трещина позади него брызжет языками кровавого пламени, а в воздухе стоит запах серы. Я держу ключ Локи перед собой на уровне пояса, нежить исчезла, и лишь чёрное пятно осталось там, где её разлагающиеся останки упали на землю. Ключ уничтожил её. Нежить, отражая атаку Снорри, сделала шаг назад и проткнула себя ключом – всего лишь на дюйм, но этого оказалось достаточно. Я повернул ключ, и нежить развалилась. Снорри таращится на мою руку. Он думал, что ключ в безопасности с Карой, в мире живых. – Ну, послушай, – говорю я, открывая ладонь, чтобы целиком показать ключ. – Дело в том… – Я пытаюсь придумать объяснение. – Вот что надо помнить… без него мы оба уже были бы мертвы. – Я поднимаю вторую руку, останавливая его. – Причём, нехорошей смертью. Очень, очень отвратительной. – Я содрогаюсь, вспоминая боль в миг, когда нежить держала меня. Никогда я не испытывал ничего подобного, и не хотел повторять никогда. – Ты притащил этот ключ в Хель? – Снорри, кажется, не слышал ни слова из тех, что я так тщательно выстроил в свою защиту. – В Хель? – Ты слышал часть о спасении наших жизней? Снорри выглядит испуганным. Ничего тревожнее я не видел в своей жизни, которая в последнее время по большому счёту и состояла из связанных тревожных событий. – Надо вынести его отсюда. Тебе надо отнести его назад, Ял. Сейчас! Я оглядываюсь. Просторная пыльная долина, освещённая смертным светом от неба цвета старой печали. Огненные дыры, разбросанные всюду валуны тревожных очертаний. – Как? – Я не собирался спорить о том, чтобы убраться отсюда. Я и с самого начала делал всё, чтобы сюда не попасть. Снорри хмурится, сосредотачивается, но не может собраться с мыслями. – О чём ты думал? Всё это время ты нёс… – Он выглядит таким разочарованным во мне, что я его даже почти понимаю. – У древних греков был зал правосудия… – говорю я, в основном, чтобы отвлечь его. – У греков? А греки тут вообще при чём? – Ну… – Мои лучшие планы часто получаются, когда я просто открываю рот и слушаю слова, которые оттуда доносятся. Похоже, в этот раз это не работает. – Ну… мы шли по подземному миру, владению Хель. А теперь мы в моём Аду, или в Аду Мёртвого Короля… – Но греческую мифологию мы оба знаем всю свою жизнь! Так что оба можем её представить. Великолепно! На самом деле мифологию древних греков в меня вбил через толстый слой отсутствия интереса ненавистный учитель Сорос при помощи тупой трости и острого сарказма. До сих пор не понимаю, почему это считалось необходимым, даже если в тех регионах снова стали поклоняться этим богам. Впрочем, чтобы избежать трости, если уж не сарказма, я выучил всё это довольно хорошо. – В любом случае. У греков был зал правосудия, в котором три судьи назначали душам умерших разные награды и наказания. – Я снова начинаю идти. От нежити, может, и осталось лишь пятно на земле, но мне не хочется стоять рядом с этим пятном дольше, чем требуется. Я сплёвываю, чтобы избавиться от вкуса серы во рту. Не помогает. – Думаешь, этим путём можно выйти из мёртвых земель? – спрашивает Снорри. – Потому что после зала правосудия у них здоровенный пёс по имени Цербер, а если он тебя не съест, то там ещё река Ахерон и река Стикс – реки горя и ненависти. А перевозчик должен быть…. – Неважно, – говорю я. – Я не мёртв. И не должен здесь находиться. Как только я доберусь до судей, они увидят, что меня здесь быть не должно, и отправят домой. Это их работа – отправлять людей туда, где им место. – Думаешь? – Снорри явно сомневается, и это совсем не то, что мне нужно. – Я в это верю, – говорю я. – И только это имеет значение. – Мне приходит в голову, что в этом Аду человек сильной воли, человек, готовый пожертвовать всем, может склонить сам мир по своему желанию и превратить себя во что захочет. А ещё мне приходит в голову, что я не такой человек. Снорри широко шагает и нагоняет меня. – Так значит всё, что нам нужно, это доставить тебя в этот зал судий. – Вот это – самая слабая часть замысла, – признаю я, и замедляю шаг, оглядываясь в поисках подсказок, но, разумеется, не вижу ни одной. Только пыль да камни. Снорри идёт дальше. – Ты ещё не понял это место. – Кричит он через плечо. – Направление не имеет значения. Это словно во сне. То, что тебе нужно, приходит к тебе. Впрочем, то, что не нужно – тоже. Я спешу, чтобы нагнать его. – Мы просто пойдём в эту сторону? – Да. – Пока не найдём? – Да. – Кара сказала, что дверь может быть где угодно, – говорю я, как всегда стараясь избежать долгой ходьбы. – Если увидишь её раньше, чем мы дойдём, дай мне знать, – фыркает Снорри. – И как, по-твоему, выглядит этот зал? Как зовут судей? Мы идём по долине, которая медленно становится равниной, под постепенно темнеющим небом, погружающим нас в тени. И всё это время мы говорим о подземном мире Аида, о богах Олимпа и о легендах, которые напридумывали обо всём этом древние. После Тысячи Солнц многие утратили веру в римского Бога и обратились к старым богам, просчёты которых случились слишком давно, и о них уже никто не помнил. Вспоминая форму и историю Аида, мы замечаем, что идём по нему, или по той части мёртвых земель, которая сформирована верой людей, которые верят в такие сказки. – И почему язычникам так нравятся собаки в аду? – спрашиваю я. – И реки? – Что ты имеешь в виду? – В голосе Снорри слышатся оборонительные нотки. – У греков есть река Стикс, и через неё возит перевозчик. Он ссаживает тебя на берег, который охраняет огромный пёс по имени Цербер. У норсийцев есть река Гъёлл, и мост через неё ведёт на берег, который охраняет огромный пёс по имени Гарм. – Не понимаю, о чём ты. – Похоже, будто вы скопировали их один в один, лишь сменив некоторые детали и добавив свои имена. Последующий спор отвлекает мой разум от жестоких страданий похода по мёртвым землям. Ад есть ад, в какую мифологию его не наряди. Каждая частичка моего тела пересохла. Всё болит. Голод и жажда поселились во мне до самых костей. По мере того, как сгущается темнота, во мне тают все надежды, и язык уже теряет интерес к беседе… но споры, шутки над северянином поддерживают меня и не дают лечь в пыль, ожидая своей очереди быть развеянным по ветру. Ялан. Всего лишь ветерок, который произносит моё имя в паузе разговора. Ялан. Но когда ветер произносит твоё имя в темноте Ада – это пугает. Со временем меркнет даже удовольствие бесить Снорри, и я иду, пошатываясь под грузом непереносимой боли и истощения. Быть может, окружает меня лишь тьма, пыль и слабый нескончаемый встречный ветер, но в уме я возвращаюсь к конкретному аду, которым было наше путешествие через Суровые Льды. Я снова шёл там, а рядом шаг за шагом изнывали от усталости норсийцы – Эйн, Арне и Туттугу. Все мы брели по белым пустошам, и вперёд нас тащила лишь широкая спина Снорри вер Снагасона, который неуклонно шёл вперёд. – Понимайся! Я понял, что стою на коленях, склонив голову и не двигаясь. – Держу. – Рука Снорри обхватывает меня за плечо, и он поднимает меня на ноги. – Прости. – Я ковыляю дальше. – Это место любого доведёт до истощения, – говорит он. – Прости. – Я слишком изнурён, чтобы объяснять, но прошу прощения за всё. За то, что меня пришлось тащить через ту дверь, чтобы я смог исполнить своё обещание; за то, что оставлю Снорри одного в Аду; за его семью; за то, что не могу поверить в его поход; за то что знаю – он потерпит поражение. – Прости за… – Я знаю, – говорит он и ловит меня, пока я снова не упал. – И любому, кто ради друга идёт через Ад, не за что извиняться. – Я… – Звук вдали избавляет меня от новых глупостей. Слабый звук, который потом стихает. – Что это? – Я тоже слышал. Я так долго не слышал ничего, кроме ветра, что странный крик кажется полным предзнаменований. Звук раздаётся снова, на этот раз громче. Ялан. На этот раз громче, чем просто моё воображение. Голос, который произносит моё имя, или по крайней мере издаёт звуки, похожие на моё имя, превращая его во что-то незнакомое. – Бежим? – Оказывается, во мне осталось больше сил, чем я думал. Недостаточно для бега – это просто болтовня со страху, – но сил хватает, чтобы идти с приличной скоростью. – Пойдём дальше, – Снорри идёт впереди. – Но что это? – А ты как думаешь? – спрашивает он. Ялан. Похоже на то, как произносила моё имя мать. Так ребёнок старается воспроизвести оба слога. Я не хочу этого говорить, словно если озвучить мои страхи, они станут реальностью, но каким-то образом я знаю, что идёт, что нас выслеживает. В Аду с его специфическим недостатком направлений все твои страхи довольно быстро тебя отыщут. Это моя сестра и нежить, связавшая себя с ней, разлагающая её душу. Если они убьют меня здесь, то моя смерть пробьёт дыру, через которую они смогут явиться в мир живых. Нерождённая королева, наездник и скакун, родится в мёртвую плоть спустя столько лет после зачатия. И весь потенциал моей сестры высвободится в мире в руках нежити… Если честно, это лишь вишенка на жутко невкусном торте – меня не волновало уже всё после части "убьют меня здесь".