– О, Боже. – От его хватки стало больно, так что я стряхнул его руки. – Но вы ведь знаете, как её победить? Дверь в конце коридора разлетелась на куски, избавив меня от ответа. Там стояла нежить, словно рана на глазу – там, но невидимая. В следующий миг я её мельком заметил – не как воспалённый белый нерв, теперь она скрывалась под призраками, носила серые человеческие души, словно кожу. Воздух между нами зарябил, на миг показались и исчезли искажённые линии и трещины, одни сверкающие, другие тёмные. Это и был тот рок, о котором нас предупреждал Лунтар. Не смерти, которые нежить сеяла десятками и тысячами, но разрушение мироздания. Такие же трещины я видел там, где на границе между мирами стоял зал судей. А теперь здесь тварь Мёртвого Короля вызвала столкновение двух миров, направляя обитателей Ада обратно в свои тела, в земли живых. По своей природе любая трещина склонна расширяться, и с каждым медленным поворотом Колеса – которое их и создаёт, – трещины будут распространяться всё быстрее и дальше. Ошимское Колесо, может, и находится в бессчётных милях отсюда, но его влияние достигает сердца любого места. Его продолжают крутить громадные недремлющие машины Зодчих, по-прежнему пульсирующие энергией, хотя сами Зодчие мертвы уже тысячу лет. Нежить приближалась медленно, словно искушая нас побежать. Я знал, как быстро может двигаться эта тварь, и не шевельнулся, поскольку тогда она тут же бросилась бы на меня. Вместо этого я цеплялся за последние оставшиеся мгновения жизни. А у Бонарти не было моего понимания, и он побежал. Он сделал два шага, и нежить ударила его в спину. Она втекла в него – так голодный рот всасывает полоску сухожилия. Я заметил нервно-белое мерцание, когда последняя часть тонкого тела исчезла под кожей, захватив его хребет. Саван нежити из призраков отвалился, когда она вселилась в плоть, и они закружились, словно дым, вокруг парализованного тела. К счастью, крик Бонарти был коротким, но его боль на этом не закончилась. Мгновением позже по всему его телу открылись сотни порезов, как от бритвы, не глубже толщины кожи. Теперь, когда нежить засела в плоти Бонарти, я бы побежал, но он заблокировал мне путь от тронного зала, а там в дверях столпились трупы с голодными глазами, которых держало лишь желание нежити поиграть со своей едой. Мне некуда было бежать, негде было скрыться. Бонарти развернулся ко мне, широко раскрыв глаза, скривив губы в неестественной ухмылке. Его кожа начала отваливаться, между параллельными порезами медленно отдиралась дюжина широких полос. Бывает состояние, когда ты так напуган, что уже неважно, куда бежать – главное бежать. Я знал, что за трещинами повсюду вокруг есть двери и нарушенные возможности, и все они ведут прямиком в Ад, но, откровенно говоря, Ад уже явился сюда во всём своём ужасе, и потому я бы предпочёл убежать в какую-нибудь его часть, где не было нежити. Тварь потянулась ко мне красными освежёванными руками Бонарти, с которых свисала содранная кожа. С криком, как кричит человек, которому надо сделать что-то ужасное, например, отрезать себе руку, чтобы спастись от огня, я сунул ключ Локи в ближайшую трещину. Самая ближняя искажённая линия мерцала на стене возле меня, и почти исчезла к тому моменту, как я до неё дотянулся. Ключ попал во впадину и засел там, удерживая трещину. Влажные пальцы Бонарти тянулись к моей шее, и, всё ещё крича, я повернул ключ. Казалось, в тот же миг мир разломился. Вместо того, чтобы провалиться в дыру, я отпрянул назад, поскольку оттуда вырвалось что-то большое и оттолкнуло меня в сторону. Что-то большое, суровое и быстрое. Снорри замахнулся над головой, топор прорубил ключицу Бонарти По и глубоко засел в его груди. Тяжёлый сапог сломал рёбра, и викинг высвободил лезвие Хель. Ещё до того, как труп Бонарти коснулся пола, следующий удар норсийца сбоку отрубил ему руку по локоть, и топор дошёл почти до хребта. Снорри с рычанием рванул за трупом, красная пыль взметалась с его волос и одежды. Изломанное окно в Ад за его спиной начало закрываться – реальность всё ещё могла себя залечить. Едва-едва. Нежить заставила тело Бонарти ползти под градом ударов топора. Призраки взмыли вверх, пытаясь ослепить Снорри и вцепиться в него, но он их почти не замечал, глубоко врубаясь в плоть человека под собой. Потянулись белые усики в поисках новых тел, в поисках мертвечины, в которой можно поселиться, но северянин резво обрубал их. Если бы нежить была надёжнее связана с плотью, как в форме нерождённого, то тварь могла бы эффективнее управлять мёртвыми и живыми, чтобы восстанавливаться, но эта нежить необдуманно решила поиграть со своей едой, и так плотно связалась с Бонарти, что стала уязвимой. Резня продолжалась, не стихая. Снорри знал, что его противник глубоко в плоти, лежащей перед ним. Я мельком заметил белизну нежити в том месте, где Снорри перебил хребет Бонарти. Секундой позже тварь начала отвязываться от останков трупа. Но, как и я, Снорри её видел – время, проведённое в мёртвых землях, добавило что-то его зрению. Его топор стал размытым пятном, рубя нежить, которая оказывалась твёрдой в те мгновения, когда пыталась освободиться от плоти. А может время, проведённое в Аду, придало топору Снорри такое лезвие, которое могло попасть даже по нежити, или кровь бесов его заколдовала – в любом случае, оно рубило. В Тронде есть состязания, которые помогают избавиться от зимней скуки. В одном из них норсийцы рубят топорами пихту толщиной с человека, и побеждает тот, кто первым перерубит ствол. Атака Снорри на нежить была очень похожа на то состязание, и до того, как тварь сбежала из тела Бонарти, она оказалась почти полностью изрублена. В тот миг, как последний нервно-белый усик убрался из окровавленных останков, нежить свернула мир вокруг себя и выпала в мёртвые земли. Снорри со звериным рыком бросился следом. Если бы не моя стратегически подставленная нога, он исчез бы в Аду, преследуя свою жертву. А так он растянулся лицом вниз на роскошных, хоть и испачканных, коврах Гертета. Я оглянулся на мертвецов, выглядывавших из дверей тронного зала. Возможно, если бы я не посмотрел, они бы и дальше так стояли, безучастно глядя на меня. Похоже, мой взгляд их оживил, и они все как один рванули вперёд. – Поднимайся! – Я прыгнул к Снорри и попытался его поднять. Одно лишь прикосновение к нему снова дало моим рукам то ощущение смертной сухости, словно кожа стала бумагой, словно жизнь высасывалась из плоти. – Поднимайся! – Легче было бы поднять лошадь. Снорри оттолкнулся руками и поднялся на ноги к тому времени, как мертвецы до нас добрались. Нежити уже не было, так что они утратили скорость, но всё равно, их было много. Но численность, похоже, не имела значения. Снорри шёл через них, как коса. Это напомнило мне о моей славной победе над мальчишками с вёдрами в оперном театре. Снорри одолевал мертвецов, как принц Красной Марки одолевал напуганных уличных оборванцев. Топор – отличное оружие для такого дела. Меч это язык: он говорит красноречивым голосом насилия, отыскивает жизненно важные органы врага и убивает его. Топор же только рычит. Наносимые им раны разрушительны, а топор Снорри едва ли не каждым ударом отнимал голову или руку. Спустя две минуты норсиец стоял в центре устроенной им бойни, посреди пары десятков трупов, настолько изрезанных, что некромантия уже не могла сделать из них ничего опасного. Я пошёл за ним следом в тронный зал, бросая нервные взгляды через плечо, высматривая новых врагов, которые могли приближаться по коридору. У многих мертвецов в ножнах на поясах были мечи. Я взял тот, что с виду был выкован для дела, а не для представления. – Ты… в порядке? – Я осматривал зал. Снорри, покрытый чужой кровью, стоял, опустив голову и тяжело дыша. Он держал топор у бёдер – одна рука рядом с лезвием, другая на дальнем конце древка. Выглядел он неважно. Как и зал: каждая поверхность здесь была испачкана, трон свален, гобелены растоптаны, и всё воняло смертью и разложением. – Снорри? – Он выглядел почти как незнакомец. Он поднял голову, уставившись на меня из-под чёрных волос – непроницаемый, способный на всё. – Я… – Его первое слово мне с тех пор, как мы разделились в Аду. Для меня прошло несколько месяцев – сколько жизней по ощущениям прошло там? Из тёмного угла зала, из-под гобелена – на котором раньше была вышита серебром какая-то победа, и который теперь был заляпан кровью и грязью, – поднялся покойник и бросился на Снорри сзади, таща за собой вышитую ткань, словно знамя. Снорри, почти не глядя, ударил вбок, топор был словно продолжением его руки. Голова покойника отлетела, его тело запнулось, и он рухнул. – Я обрёл покой, – сказал Снорри, подошёл и заключил меня в воинские объятья. ДВАДЦАТЬ – Лиза! – я вырвался от Снорри, и чуть не споткнулся об один из истерзанных трупов, усеивавших пол большого зала Гертета. – Лиза! – Девушка, на которой ты хотел жениться? – Снорри сделал шаг назад, словно впервые обратив внимание на окружающее. – Надо бежать! – Я бросился в сторону главных дверей. – У меня семья в беде. Снорри закинул топор на плечо и направился за мной, перешагивая разбросанные части доспехов и изредка дёргавшиеся трупы. Огромные двери тронного зала Гертета косо перекрещивались – каждая висела лишь на одной петле. Я пнул левую створку, и она качнулась назад. Вестибюль напоминал роскошно украшенный склеп. – Боже. – Кто-то принял здесь бой – возможно, элита бабушки. Обезображенные тела усеивали залитый кровью пол, среди них валялось с дюжину болотных гулей, а многие мертвецы до сих пор были разбухшими и перепачканными вонючим речным илом. – В какой мы стране? – спросил Снорри из-за плеча. – Это дворец в Вермильоне. Мой дядя попробовал поиграть в короля. Получилось не очень. От главных дверей Миланского дома остались одни обломки, дерево посерело от сухой гнили, испорченное прикосновением нежити. Мы спустились по ступеням, Снорри со щитом, который он взял у мёртвого стражника. – Это ж вроде не в твоём духе? – посмотрел я на него, подняв бровь. – Стрелы гулей ещё меньше в моём духе. – И он пошёл за мной по лестнице. Несколько брошенных факелов продолжали гореть, окружая дом ореолом слабого света. Здесь всё было почти так же, как внутри. Изломанные трупы, разбрызганная кровь, полдюжины мертвецов на виду – они бесцельно бродили, по крайней мере пока первые из них не заметили нас. – Бежим! – крикнул я, бросаясь наутёк. Я остановился ярдов через десять, поняв, что Снорри не бежит за мной, и там, куда бегу я, темно. Я повернулся в его сторону. – Бежим? Снорри ухмыльнулся мне, демонстрируя все свои белые зубы в черноте бороды. – Не для того я столько времени ходил по Хель, – он умолк, пока яростным точно выверенным ударом отрубал голову первому мертвецу, добравшемуся до него, – чтобы убегать от этих жалких останков. – Следующего он не столько обезглавил, сколько пробил голову топором. Ещё двое бросились на него одновременно. У меня не было времени смотреть, как он с ними разбирается, поскольку служанка в порванном платье выбрала меня. Она неловко набросилась, торопливо ковыляя, седые волосы беспорядочно развевались, на шее виднелись фиолетовые синяки в тех местах, где её душили мёртвые руки. Я ткнул мечом ей в рот, и он вышел у неё из затылка. Скверное занятие. Я ещё пытался вытащить клинок, когда мимо прошёл Снорри. Служанка, даже с пробитой головой, слепо хваталась за меня. Пришлось мне отскочить, и она свалилась, молотя руками по земле. – Пойдём уже, – крикнул он мне через плечо. В одной руке он держал пару догорающих тростниковых факелов, освещая себе путь, на остатках смолы угасали языки пламени. Я пошёл впереди, ожидая, что из темноты на нас выскочит какой-нибудь ужас, и чем дальше мы шли без нападений, тем хуже было чувство ожидания. Но наконец мы оказались перед Римским залом, и никто нам не противостоял, ни живой, ни мёртвый. – Кто внутри? – спросил Снорри. – Только Лиза? – Я точно не знаю, Лиза, её сестра Миша, моя новорождённая племянница. – Как маршал города я должен был собирать людей и идти на стены. Лиза умрёт, как и все остальные, если основные силы прорвутся снаружи в город. Но чёрт с ней, с логикой, мне нужно было узнать, что с Лизой всё в порядке, и что все они живы. Или по крайней мере увидеть, что они мертвы, и знать, что больше ничего не сможет их спасти. Парадные двери стояли распахнутыми, в зале за ними было темно. Я шёл впереди и увидел кровь на лестнице – всего лишь пятно, где кто-то, наверное, упал и ударился головой. Кончиком клинка я открыл дверь слева. Свет догорающего факела Снорри слабо освещал длинный коридор, индусские статуи отца и вазы в нишах через равные промежутки. В нескольких ярдах лежала голова Толстого Неда и таращилась на потолок с выражением некоторого удивления – возможно оттого, что он умер на службе, встретив быстрый и жестокий конец после столь долгой битвы против того, что пожирало его изнутри. Ещё одно доказательство того, что никто из нас не знает, чего ожидать. Я оглянулся в поисках его костлявого трупа, но нигде его не увидел. Тут я вспомнил о маленьком кусочке орихалка, который валялся в недрах моего самого глубокого кармана. Подумал, не поискать ли его. Сзади замаячил Снорри с поднятым факелом, и, когда я отступил в сторону, он прошёл мимо меня. Отсутствие источника освещения – неплохое оправдание, чтобы отправить северянина вперёд, так что я оставил орихалк на месте. – Лиза! – прогремел Снорри. – Лиза! – Тссс! – Я неистово дёрнул рукой. – Что? – Они узнают, что мы здесь! – В этом и смысл. ЛИЗА! Понятно, что смысл был именно в этом, но идея вызывать врага на себя противоречит огромному количеству прочно укоренившихся инстинктов, и часть меня по-прежнему хотела заткнуть Снорри рот. Снорри шёл впереди по вестибюлю. Здесь не пахло домом – в воздухе витал кислый аромат, вонь смерти, причём скорее старой, чем свежей. У дверей должен был стоять человек, но Альфонса я видел перед Миланским домом, приписанным к страже Гертета, должно быть и Дубля туда забрали. – Лиза! – Прогремело очередное объявление. Снорри оглянулся на меня. – Здоровый дом! – Как будто я не говорил тебе всё время, что я принц. – Я махнул ему рукой идти дальше. – За теми дверями поверни налево. И попытайся не убить слуг. – Впрочем, если нам встретится Балесса, то в опасности окажется уже Снорри с дымным факелом руке. Пачкать потолок кардинала не разрешается. Тогда я вспомнил, что этим утром мы обратили в дым моего отца, и на меня опустилась неожиданная печаль – моя собственная, а не дар нежити. Странно грустить о смерти того, о ком никогда не беспокоился при жизни, и эта грусть сама решает, в какой момент подкрасться – обычно в самый неподходящий – но так уж получается … возможно, мы печалимся по утраченным возможностям, по разговорам, которые открыли бы все невысказанные слова, и по тому, как всё должно было быть. – Куда теперь? Я помедлил. Это действительно большой дом. – Наверх. Проверим старые комнаты Дарина. Пока мы взбирались по лестнице, я уловил отдалённый звук громких ударов, словно кто-то стучал в дверь? Здесь было тихо, за исключением этого грохота, хотя трупы и некроманты всегда ведут себя тихо – до того мгновения, пока не выскочат на тебя из темноты. – Наверху налево. Факел Снорри угасал, плясали тени, и нетронутая темнота кишела ужасами. – Беда. – Он использовал короткое слово, сильно преуменьшив большую катастрофу. На четырёх или пяти верхних ступенях застыл липкий водопад крови. Пол усеивали части тел, тёмные пятна крови виднелись так высоко на стенах, что это казалось невероятным. – Дворцовая стража. – На некоторых кусках оставались достаточно большие обрывки формы, чтобы опознать их. Должно быть, людей убили, потом оживили, и наконец разорвали на куски. На краю пятна света факела над телом в доспехах скрючилась тёмная фигура. Снорри сунул факел мне в руку. Двигаясь медленно, он пропускал древко топора в руке, пока ладонь не остановилась у обуха, а потом сделал то, что я бы посоветовал делать лишь в самую последнюю очередь. Он положил его. – Что? – Я видел, как тёмная фигура прекратила то, чем бы она там ни занималась, и посмотрела в нашу сторону, словно колебалась, напасть на нас или убежать. Снорри проигнорировал меня, взялся за кромку своего круглого щита и высвободил вторую руку из ремней. Потом две вещи случились одновременно: фигура в тени бросилась прочь, а Снорри метнул щит, словно диск. Металлический обод ударил тварь по затылку, и та свалилась. Мы бросились вперёд, Снорри подхватил свой топор. Болотный гуль распластался возле залитого кровью тела в очень блестящих доспехах. Сложно сказать, кто это был – лицо было съедено напрочь. Снорри перевернул гуля ногой. В зубах твари застряли тёмные жёсткие усы и несколько неприятных на вид кусочков плоти.