– Тебе лучше знать. Думаю, лучше именно тебе представить меня. А еще лучше подумать об этом, когда тот самый день настанет. Но порой мне кажется, что этого и вовсе не произойдет. – Александр вновь до самой шеи закрыл халатом костлявую грудь. Каспар подошел к нему так близко, что стоило бы Александру подняться на цыпочки, их губы встретились бы в поцелуе. Под пушистым веером его темных ресниц он не видел, с какой печальной нежностью Каспар смотрел куда-то вниз, а затем, аккуратно раздвинув халат так, что выглянули шрамы, спросил: – Зачем ты прячешь их от меня? Ведь я видел их множество раз. – Что-то изменилось. – В тебе или во мне? – В нас обоих. Но особенно во мне. Каспар, казалось, и без слов разгадал причину его терзаний: – Ты стесняешься своего тела и не любишь себя, так? Как и говорила Тереза, твоя любовь к себе не должна зависеть от любви к тебе окружающих. Даже моей. В первую очередь именно ты должен любить себя. – И как начать? Просто любят обычно за что-то. Любовь заслуживают. – Это не совсем так. Особенно когда речь о любви к себе. Она сама придет к тебе со временем. – Каспар взял его за плечи. – Это трудно, я знаю. Но ты уже начал. Александр посмотрел на него. Сколько любви и страха было в его широко распахнутых сиреневых глазах! – Возможно, это прозвучит банально и даже смешно, но я чувствую любовь к себе, когда ты проявляешь ее ко мне. Я чувствую себя нужным и особенным, и это одно из лучших чувств, которые я испытывал. Я словно зажигаюсь изнутри. По-настоящему живу. И я хочу, чтобы это длилось постоянно. Хочу чувствовать это больше. Сильнее. Я хочу… Он замер. Огонь воодушевления в его глазах угас под накатившей волной всепоглощающей нежности. Но было что-то еще. Что-то несовместимое и удивительное для него. Оно загорелось в Александре так сильно и неожиданно, что от испуга у него закружилась голова. Невыносимым жаром обдало все подрагивающее от желания тело, и он не заметил, как прильнул к губам Каспара. Новый поцелуй, но в этот раз они чувствовали, что он не похож ни на один из всех, что разделили. Воздух стал раскаленным. На несколько секунд все вокруг растворилось, и дробь усиливающегося дождя стала далекой и приглушенной. Не осталось ничего, кроме Каспара в его объятиях. Александр отстранился. Шумное горячее дыхание обжигало его шею. Каспар, почти напуганный его порывом, обхватил его обожженные румянцем щеки и заглянул в томные глаза – в зеркальную тьму зрачков, почти полностью поглотившую сирень радужки, точно хотел в чем-то убедиться или получить ответ на немой вопрос, который не осмелился бы произнести. Но Александр все равно услышал его. Уголки его рта на мгновение поднялись в улыбке, и он прошептал: – Возьми меня. В голове не осталось ни одной ясной мысли – все стало блеклым и неразличимым. Стыд растворился с новым неторопливым поцелуем, с прикосновением к шее, лаской, спустившейся к напряженному плечу и подхватившей ворот халата так, что тот соскользнул вниз, к сгибам локтей, и когда Каспар приподнял его за бедра, неодолимое желание стерло остатки страха. Узел пояса ослабевает. Халат соскальзывает на пол. Холод простыней под спиной вызывает отрезвляющую волну мурашек. Их затуманенные взоры ненадолго встречаются, словно они желают увековечить этот момент – момент нежности, неодолимого влечения и пугающей уязвимости. Было в ней что-то непостижимое и невероятное. В сладостном томлении проходят секунды, пока они вновь не прижимаются друг к другу, чувствуя тепло своих сплетенных обнаженных тел. Их губы сливаются в долгом поцелуе. Жарко. Тело трепещет от обжигающих поцелуев и нежных ласк. Достаточно осознания того, кому принадлежат прикосновения, чтобы свести ими с ума. Ноги, скованные приятной слабостью, сплетаются вокруг бедер, и они непроизвольно подталкиваются друг к другу. Горячее частое дыхание словно становится громче нарастающей дроби дождя, пока не переливается в едва слышные, а затем становящиеся все громче стоны. Слеза скатывается по виску. Пальцы впиваются в бедра, оставляя после себя розоватые дорожки. На считаные секунды каждая клеточка наполняется сладким жаром, и они чувствуют, как растворяются друг в друге. Теплая волна ударяет в голову, протяжный высокий стон вырывается из груди, тело прошивает судорогой наслаждения, и после остается только приятная неконтролируемая дрожь. Разум накрывает блаженная истома, заставляя забыться. Александру кажется, что он вот-вот лишится сознания. Веки тяжелеют, и так хочется отдаться тягучему сладкому сну. Но Александр с усилием выдергивает себя из объятий подступающей дремы и тянется к Каспару, к его шумно поднимающейся груди, на которую кладет голову, слыша бешеный ритм любимого сердца. Они хотят что-то сказать, но мысли все еще не разобрать. Жар медленно спадает с их тел. – Я так счастлив, – шепчет Александр. Каспар обнимает его и целует в макушку. – Все будет хорошо. Впервые король действительно уверен в этом, и впервые за много дней он засыпает спокойным сном. 20 Жестокая истина Саша зашел в зал собраний Бундестага, провожаемый осуждающими уничижительными взорами и репликами. Смысл их был одинаковым: «По его вине победу можно приравнять к поражению». Депутаты не осуждали его план, потому что британская предательница доказала его действенность, но они едва сдерживались от публичных обвинений в безрассудстве и самонадеянности шестнадцатилетнего парня, из-за которых он чуть не погиб. С виду Саша оставался равнодушным к их шепоткам, ни разу не повел головой, смотря ровно вперед, что лишь больше злило недовольных обвинителей и укрепляло в них убежденность в его высокомерии и бесчеловечности. Клюдер встал возле тумбы. Взоры членов имперского правительства, председательницы Бундестага и совета старейшин были не менее осуждающими, но с нотками снисхождения и жалости не столько к его потере и ранению, сколько к последствиям трагической битвы. – Саша Клюдер, – заговорила Карла Шварц, и депутаты стихли. Голос ее звучал словно раскатистый гром. – Вы ослушались нашего с госпожой канцлером приказа… – Приказа? – нахально вскинул он бровь. Никто не успел возмутиться, когда тишину сотряс голос Карлы: – Не время паясничать! – Молнии засверкали в ее глазах, ноздри надулись от возмущения. – Ранее мы договаривались, что сами найдем человека, который осуществит ваш план, а позже было принято решение нанять целую команду. Вы же, – уж не знаем точно, какими причинами руководствуясь, – взяли все в свои руки, проникли во временный штаб, проигнорировали все приказы, будучи, вероятно, уверенным, что в одиночку справитесь с целым отрядом солдат в горгонах. Из-за вашего нахождения в городе мы не могли активировать мины и провести обстрел с воздуха. И какой же итог? Преподнесли им наших солдат на блюдечке. Они погибли, спасая вас. Их родным даже нечего хоронить… – Я, безусловно, виноват в том, что… произошло. – В опущенных глазах промелькнул тревожный блеск. – Но лишь отчасти. У вас, если закрыть глаза на Теру Гарсию, которая тоже догадалась убить врагов с помощью интенсивности звука, не было шансов на победу. У британской армии с самого начала было преимущество, и нам нечем на него ответить. – А как же ваши высокотехнологичные роботы? – донесся женский голос от члена имперского правительства. – Они не роботы. Они люди, просто не из плоти и крови. – Романтизация ваших роботов неуместна. Поговаривают, одна из них, та, которую в итоге уничтожили, снесла горгону руку одним ударом ноги. Судя по записям, они обе отличались нечеловеческой силой, с которой, в сущности, могли бы противостоять врагу. – У вас есть еще такие роботы? – Карла схватилась за ручку. Саша взглянул на нее исподлобья и заговорил ледяным тоном: – Они не роботы. Когда-то они были людьми, но погибли. Я лишь подарил им вторую жизнь, но это не дает вам права приравнивать их к груде подвижного металлолома с набором команд. Одна из них погибла, вытаскивая ваших солдат. Она умирала у меня на руках. Ее страх и боль были самыми настоящими, человеческими. – Простите. – Карла сняла очки. – И все же взглянем правде в глаза: роботы они или нет, их физическая сила несравнима с человеческой. Из чего вы сделали их оболочки? – Из металла, облученного энергией ЗНР. По залу прошлась волна шепотков. – Вы о том самом выбросе энергии много лет назад? Саша ухмыльнулся их неведению. Для германского правительства инцидент со взрывом в лаборатории ЗНР под бункером так и остался загадкой. Родители Саши сделали все, чтобы никто не узнал о том, что их сын хоть как-то к этому причастен. Однако все же находились те, кто узнал правду. – Да, о том самом неизвестном взрыве. – Почему вы выбрали именно такой металл? – возмущенно спросила член совета старейшин. – Вы не подумали о том, что его излучения могут быть смертельно опасными для окружающих? – Энергия ЗНР – это не ядерная энергия. Исследования показали, что облученные предметы не представляют опасности, и если бы вы знали, о чем говорите, у вас не возникло бы глупых вопросов, направленных на создание иллюзии участия в заседании. Глаза Карлы распахнулись от его наглости, и она прикрикнула: – Саша Клюдер! Немедленно извинитесь. – Не буду. Вы решили спустить на меня всех собак, сделать… козлом отпущения. Вы сами знаете, что, независимо от моего присутствия, вы бы продули. Нам всем крупно повезло с Терой Гарсией. Теперь британцы, зная о своей бреши, не спешат атаковать другие города с помощью горгонов, и мы сражаемся с ними на равных. Но так будет недолго. – Благо, Делиуар стал нашим союзником, – заговорил кто-то из членов совета старейшин. – А это значит, что мы… – Оттянем конец, не более. – Саша уперся руками в трибуну и зажмурился из-за занывшей шеи. – Мировому Совету, как я понял, плевать на наши беды. Дайте мне время, и я что-нибудь придумаю. – Нет, с вас хватит, – махнула рукой Карла. – С нашей стороны было опрометчиво позволять вам, подростку, самостоятельно решать дела государственной важности или даже участвовать в их решении. – Она на несколько секунд прикрыла глаза, тяжело вздохнула и заговорила с толикой снисхождения: – Из-за вашего гениального ума мы, признаться, порой забываем, что вы еще слишком молоды. Возможно, нам понадобятся ваши консультации, но не более, а посему… – Она встала. – С сегодняшнего дня вы, Саша Клюдер, будете сидеть в замке под охраной до следующего распоряжения. – Что? – Саша отклонился от трибуны. – Тело убитого робота мы забираем на экспертизу. – Я не позволю. – И выжившую мы забираем тоже. – Нельзя просто запереть Астру и ставить на ней опыты! – Мы понимаем вашу привязанность к ней, но она – признайте наконец! – не человек, и души у нее нет, как и гражданства ни в одной стране. Она создана вами. Значит, она вещь, а если быть точнее – опасное оружие, которое вы от нас скрывали. Мы вправе его конфисковать. Ваши роботы послужат на благо империи, и, кто знает, возможно, именно благодаря им мы найдем ключ к победе. После заседания Саша вернулся в свой замок в состоянии полной апатии и растерянности. Он сел в кресло в оформленной в бордовых тонах мрачной гостиной с наглухо задвинутыми шторами и бесцельно уставился на горящий камин. Живот до боли крутило от голода. Со вчерашнего дня ни крошки во рту. Впрочем, мысли о еде все реже посещали его голову, и тратить время на нее казалось Саше глупым. Эксперименты с вакциной от мужской болезни пришлось отложить. Мысли были заняты поиском решений новых проблем: как не отдать Астру? Возможно ли похоронить тело Анко, сокрытое в гробу в лаборатории? Как покончить с войной?