Постучав, в гостиную зашла Джоан, горничная, с подносом, загруженным легкими закусками. – Вы не успели позавтракать. Саша не глядя махнул на стол рядом, и Джоан опустила поднос. Поправив юбки, она опасливо взглянула в его осунувшееся лицо и заметила печать усталости. – Я могу идти? – Как Астра? – Безутешна. Сидит в комнате вместе с Линой. – Линой? – Горничная. – А, точно. Прости, я подзабыл. – Вам стоит поесть и отдохнуть. – Да, тем более что времени на это теперь будет валом. – Уголки его рта приподнялись в измученной улыбке. – Меня, видишь ли, посадили под домашний арест и приставят охрану. – Но мы и есть ваша охрана. – Джоан неосознанно нащупала под верхней белой юбкой кобуру с пистолетом. – Или же они думают, что вы годами без нее сидели? – Не уверен, умеют ли они вообще думать. – Саша хлопнул себя по коленям, подошел к столу и закинул в рот пару виноградин. – Нет, они не доверяют вам. Джоан приподняла брови, на ее высоком лбу проступили упрямые складки, и она пробубнила: – Не люблю политику. До второй половины прошлого века ею – простите, Ваше Высочество, – занимались только надменные белые кретины мужского пола. Саша улыбнулся ее забавному замечанию. А ведь он даже не мог вспомнить, когда в последний раз говорил с прислугой дольше минуты. С людьми, с которыми ему приходилось работать и которым он платил, – прислугой и охраной в одном лице, учеными, курьерами – он придерживался рабочих отношений, не любил размывать личностные границы, углубляться в чужие внутренние миры. Его не интересовало никакое мнение тех, кто был с ним только из-за денег, если только оно не касалось работы, и друзей в них он не мог увидеть. Однако сейчас именно такого общения ему не хватало. Лицо его на мгновение просияло, а затем вновь омрачилось напоминанием о серьезности ситуации, в которую он попал. Он чувствовал себя почти проигравшим в незримой борьбе за Анко: ученые по указке Бундестага напишут любое заключение, чтобы оставить ее тело в своей лаборатории для исследований, и Саше, с его подпорченной репутацией, в очередной раз не доказать, что они лгут. «Может, оно и к лучшему, – успокаивал он себя. – Быть может, их жалкие потуги извлечь из этого что-то полезное и увенчаются успехом». Но что-то не давало Саше покоя. Не мог он просто отдать Анко им на растерзание, пусть и знал, что придется. Он вдруг вспомнил тело бабушки, оставшееся в стеклянном «гробу» на вражеской базе, и с легким удивлением отметил, что его недолго это волновало. Бог знает, что они сделали с ее телом, а он даже не пустил ни одной слезинки из-за ее утраты и трагичности судьбы. Впрочем, он еще никого никогда по-настоящему не оплакивал. Ни отца, ни мать. Мамина шкатулка. Точно, нужно в нее заглянуть. Саша вышел в парадный вестибюль и при виде спускающейся Астры застыл у подножия лестницы. Она была в шелковом пурпурном халате, с растрепанными распущенными волосами и совсем побелевшей кожей. Саше не верилось, что было время, когда ее осунувшееся лицо не выражало скорби. Казалось, пока Астра не подошла к нему вплотную, она не замечала его присутствия. – Нужно похоронить Анко, – произнесла она шепотом. – Нельзя держать ее в лаборатории. Отрешенный вид Саши и его молчание посеяли в ней тревогу. – Боюсь, ничего не выйдет. Астра смотрела на него отупевшим от горя взглядом, пытаясь осознать услышанное. – Что это значит? – Бундестаг хочет забрать ее. Я ничего не смогу с этим сделать. Глаза ее стали круглыми, как у совы. Она открыла рот, но жгучие слова застряли в горле. – Посмотри мне в глаза. Не исполнив ее просьбы, он лишь ниже опустил голову. – Я думаю, так будет лучше. – Для кого? – Для империи. Это на самом деле не так важно, как… – Не так важно? – Астра шагнула вперед и прорычала: – Я так и знала, что ты видишь в нас не более чем бездушный хлам, который можно подарить какому-нибудь сборищу ученых для экспериментов! А мне на секунду показалось, что ты нами дорожишь. Ни черта подобного! Ты боялся потерять нас, потому что потратил кучу сил и времени на наше создание. Потому что мы своим существованием согревали твое раздутое ученое эго. А теперь, когда в Анко больше нет прока, хочешь выжать из нее последние соки! – Астра перевела дыхание и, больше распалившись, схватила Сашу за грудки так, что ткань рубашки затрещала в ее кулаках. – Ты ни слезинки по ней не пролил. Засунул ее в гроб и в лабораторию. Что, сам хотел ее на запчасти разобрать, но тебе предложили условия лучше? Когда она умирала, даже смотреть на нее не желал! В нас с Анко больше человеческого, чем в тебе! А ты… – Она плакала и злилась, и на лице ее отразилась борьба между болью и яростью. Испытывать их вместе ей было невыносимо. – Ты просто монстр. Бездушный эгоист, каких поискать! Ты всегда таким был! Она отпустила его и убежала на улицу, в сад. Саша схватился за перила и неспешно поднялся к себе в кабинет, стараясь отогнать размышления о разговоре с Астрой подальше и отвлечься загадкой Авроры. Шкатулка матери покоилась в нижнем ящике ее рабочего стола и была наглухо закрыта на замок. Саша вспомнил о массе для создания ключей, которая завалялась в его кармане, вытащил ее из коробочки и запихнул в замочную скважину. Когда масса приняла форму ключа, он вскрыл замок, откинул его на стол и медленно поднял крышку. На бархатном дне, собранные в кучу, лежали драгоценности, – кольца с большими камнями, ожерелье, цепочки, серьги с рубинами и золотой браслет. Под дном он нашел сложенную бумагу и флешку. Он захлопнул шкатулку, зашел в свою комнату и включил компьютер. Пока содержимое старенькой флешки выгружалось на экран, Саша с опаской развернул бумагу. В глаза бросилась таблица, разделенная на три столбца. Первый столбец с непонятным набором букв и цифр. Во втором и третьем только цифры. Затем его взгляд упал на названия каждого столбца, и ледяной холод окатил его с головы до ног так, что он вскочил с места. Сердце едва не выпрыгивало из груди, в душе зародился протест. Нет, этого не может быть. Нет, черт возьми, нет! Жизнь пролетела у Саши перед глазами. Он искал в обрывках воспоминаний доказательства содержимому листка и, к собственной досаде, зацепился за пару из них. – Черт! – Его руки тряслись так, словно он замерз: накативший от ошеломления холод терзал его тело. На экране отобразилось содержимое флэшки – одна-единственная аудиозапись. Саша знал, что, услышав ее, больше не сможет воспринимать свою жизнь как прежде. Пока же он неустанно переубеждал себя в достоверности увиденного, но всякий раз, перечитывая написанное на листке, сдерживался от желания разорвать его на десятки кусочков. В надежде услышать опровержение он запустил запись и сел на кресло. – Привет. – Это был голос матери. Саша стал забывать, каким нежным и журчащим он был. Ему вдруг вспомнились ее каштановые волнистые волосы, хрупкое тело в летнем платье, зеленые кошачьи глаза и очаровательная улыбка, покорявшая и мужчин, и женщин. На записи ее голос звучал отстраненно, с опаской: – Я совершила большую ошибку… Я… – Она всхлипнула. – Я не знаю, с чего начать. – Говори как есть. – Больше всего Саша боялся услышать голос именно этого мужчины. Только он никогда не слышал его таким взволнованным. – Я вступила в Creatio Azazel. И поначалу все было хорошо, но потом… Они предложили мне услугу… Обряды очищения. – Мама вновь громко всхлипнула. – И я… я… я не хотела. Я не думала, что все закончится этим. Саша в больнице. У него сильное сотрясение или что-то вроде того. Его сильно ударили, и теперь… Он стал другим, – прорыдала она. – Он уже не такой, каким был раньше. Его словно откинуло на несколько лет назад. Меня вспомнил с трудом. Врачи говорят, что это не лечится. – Она отдалась рыданиям, в то время как мужчина молчал. – Я не хотела. Так не должно было закончиться, понимаешь? Наконец мужчина глубоко вздохнул и заговорил тяжелым тоном: – В такие моменты я очень жалею о том, что не всеведущ. Зачем ты пошла на эти обряды? Чего тебе не хватало? Чего?! Денег? Мужчин? И того, и другого у тебя в достатке. – Он выдержал паузу и заговорил спокойнее: – Вот что. Мне все равно, как ты будешь это расхлебывать, но после больницы я забираю Сашу к себе. – Нет, не надо! Как ты ему все объяснишь? Как он будет без матери? – Лучше совсем без матери, чем с такой, как ты. – Прошу, оставь нас. Я что-нибудь придумаю… Мы с мамой что-нибудь придумаем! Она же гениальный ученый, уж получше любых медиков. Она и не с таким справлялась. Саша обязательно поправится. Прошу, только не забирай его! Тридцать секунд материнских рыданий, и затем ответ: – Хорошо. Но клянусь, если еще хоть один волос упадет с головы моего сына, ты его больше не увидишь. – Да, – отвечала она с небывалым облегчением. – Я обещаю тебе, что все наладится. Запись кончилась. Саша схватился за голову подрагивающими руками, и взгляд его упал на развернутый лист. Ребенок: Саша Клюдер. Предполагаемый отец: Дирк Марголис. Вероятность отцовства: 99,9999995 %. 21 Отчужденность Весть о смерти Анко дошла до Анджеллины после обеда и ранила ее до глубины сердца. Сдерживая жгучие слезы, она отпросилась у матери и в тот же день вместе с новой телохранительницей отправилась на частном самолете в Германскую империю. Они прибыли в замок Саши ближе к вечеру и были встречены Джоан. Чаю? Да, пожалуй, не помешает, раз Саша пока не готов спуститься к ним и принять соболезнования. Однако Анджеллина, проведя весь полет в отсчитывании каждой секунды и в немногих воспоминаниях об Анко, не собиралась ждать долго. Душа ее была неспокойна. Она сдерживала желание плакать до самых дверей в его комнату, а когда пришел час стучать, вдруг замерла. Ей еще не приходилось выражать сочувствие чужой утрате, и она не могла представить, как отнесется к ее словам человек вроде Саши. Принцесса помнила, что именно в минуты безудержной скорби человек раскрывается иначе, и это всегда вызывало в ней смешанные чувства. Видеть слезы сильных расчетливых людей, пугавших одним своим режущим взором, было больно и заставляло ее мысли метаться в растерянности. Вот и сейчас она боялась увидеть Сашу в слезах. Ведь тогда и она сама не сдержится и выплачет все, что накопилось. Дверь перед ней открылась решительной рукой – на пороге, удивленный ее появлением, стоял Саша. В красной рубашке с подвернутыми рукавами, жилетке, облегающих брюках и черных брогах. Волосы его были распущены. Ни слез, ни покрасневших глаз, ни намека на боль утраты! Казалось, он только что проснулся и потому так устало смотрел на Анджеллину, молчаливо выказывая свое недовольство ее присутствием. А может, его просто раздражали ее широко распахнутые, круглые, будто блюдца, глаза? Или лицо, так и говорившее: «Я пришла плакать»? И как она могла подумать, что Саша опустится до простого человеческого и вместе с тем примитивного для него выражения чувств! Атмосфера траура для Анджеллины мгновенно испарилась. – Э-э-э…