Она даже не до конца осознавала, в чем собиралась признаться, какую истину отпустить, чтобы оправдать свой поступок. Мысленно Янмей вновь и вновь повторяла слова верности своей настоящей королеве, которую будет считать таковой, даже если та выйдет из клана Каннингем. Однако, как бы телохранительница себя ни переубеждала, она чувствовала, что теперь ее верность осквернена внезапным порывом чувства справедливости и доброты, который вылился в спасение Моники и объединение Хьюзов. Рейн видела, как в ней происходит неразрешимая борьба, и знала, что она будет длиться, пока в Янмей жива непонятная никому искренняя привязанность к Делинде. – Думаю, вам следует поговорить, – сказала Янмей и, не обронив больше ни слова, вышла из комнатки. После секундной тишины Моника прошептала: – Она странная, но чувствуется в ней не подавленная обращением Делинды доброта. – Да, – несмотря на минутную симпатию к Янмей, Рейн похолодела, – или это какой-то план. Кто знает, быть может, нас прямо сейчас подслушивают. – Я так не думаю. Она несколько месяцев поддерживала меня. – Она о чем-нибудь спрашивала? – Ни разу. – Моника села за стол. – Не думаю, что нам стоит беспокоиться. – Это ты попросила о встрече? – Нет, что ты. Я боялась выходить на связь с кем-либо из нашей семьи. – Получается, это инициатива Янмей. Но зачем? – Может, она хочет нам помочь? – Зачем? – не унималась Рейн, разводя руками. – Она годами служила Делинде. Так что это за порыв теперь? – Не знаю, но я чувствую, что ей можно верить. Рейн упрямо скрестила руки на груди и услышала легкий смешок тети. – Я могу ее понять. Я тоже работала на Делинду, и она, несмотря на свои капризы, внушает уважение. Противиться ей очень тяжело. Не все, кто участвовал в работе над горгонами, и не все, кто знал об их истинном предназначении, являются злодеями. Многие из них не могут уйти, потому что боятся. – Знаешь ли, после Второй мировой на судах надзиратели концлагерей внаглую утверждали, что их заставили там работать, и это учитывая, что сотни жертв заявляли о том, как этим людям нравилось их мучить. В британской армии, если брать наемников, полно бессовестных головорезов, которые пришли не только ради денег, но и ради удовольствия. Война высвобождает настоящую дикую сущность людей и дает им право безнаказанно сеять насилие. Так что это не оправдание. Она зло. Все они зло. – Однако ты до сих пор на их стороне, – нахмурилась Моника. – Почему же ты сама не уйдешь, если тебе не нравится происходящее? Германцы, если увидят, посчитают тебя таким же врагом, как тех, как ты выразилась, бессовестных головорезов. Они не увидят между вами разницы. Никто не увидит, пока вы носите одну форму и держите оружие. Пыл Рейн спал. Ей вдруг стало совестно за все сказанное, и она низко опустила голову. Взгляд Моники смягчился. – Это не так просто, я знаю. То, что ты в душе не желаешь причинять боль другим, уже говорит о твоей доброте. Видит бог, ты не хочешь вредить людям. – Однако, если меня в следующий раз отправят в бой, мне придется… – От обиды слова Рейн перетекли в шепот, и в горле застрял ком. – Эта война не закончится, пока Делинда не получит свое. Это треклятое ЗНР с ядром. Его нужно уничтожить. Моника тяжело вздохнула. – Боюсь, это невозможно. – Что значит «невозможно»? Откуда ты знаешь? – В закрытых архивах осталось немного информации о ЗНР. И у меня, как у члена научного сообщества Великобритании, был к ней доступ. – Почему уничтожить ЗНР невозможно? – Тревога и злость ударили Рейн в голову, и она повысила голос. – Не молчи, ну же! – Возможно уничтожить сам компьютер и пластину, но… Это все равно что сжечь мост. От этого объединенные им стороны никуда не денутся. Рейн видела по широко распахнутым глазам тети – это далеко не все, о чем она хотела сказать. Но также, несмотря на раздирающий ее интерес, она знала, что не является тем, кто должен услышать остальное. Она перевела дыхание и объявила: – Тебе необходимо встретиться с Сашей. 24 Преддверие Александр стал забывать белый зал, в котором однажды встретил ныне покойного Уильяма Дэвиса, премьер-министра США. Что-то изменилось здесь, но в памяти сохранились лишь обрывки воспоминаний о деталях окружения, и ему не с чем было сравнить увиденное. Он лишь чувствовал, что теперь и зал, и люди стали немного другими. Его окружали официанты с серебряными подносами, загруженными бокалами шампанского, столики, полные благоухающих дорогим парфюмом гостей в изысканных свободных нарядах из струящейся ткани двадцатых годов прошлого столетия, – подобные любила носить его мама. Казалось, никто его не замечал. Он выглянул на балкон, найдя взглядом столик, за которым обычно сидел мистер Дэвис. Никого. Печальная мелодия скрипки заглушала гул голосов людей. Композиция была Александру незнакома, но спустя минуту нахождения в зале он стал замечать, как нарастает ее ритм и люди вокруг словно двигаются быстрее. «Это все только в моей голове». Как бы ни пытался он себя в этом убедить и тем самым успокоить, волнение лишь нарастало. – Простите, сэр, – Александр остановил официанта, – прошу прощения за странный вопрос, но не напомните, какой сейчас час и день? Тот уставился на него, точно увидел покойника. – Да, конечно, – в легком смятении взглянул официант на наручные часы, – тринадцать пятьдесят одна. Четырнадцатое апреля. – А год? – Две тысячи тридцать девятый. «Значит, я в будущем, – оцепенел Александр. – В гипотетическом будущем. И мистер Дэвис в нем уже давно мертв». – Извините, сэр, – начала официант неуверенно. – Да? – Не сочтите за дерзость, но не напомните свое имя? Готов поклясться, я не видел вас в списке гостей. – Александр Каннингем. – Он тут же пожалел о том, что назвал настоящее имя. Юноша изменился в лице. Рука с тяжелым подносом дрогнула, и он едва не обронил бокалы. – Какое удивительное совпадение, – прошептал он одними губами, стараясь сохранить приветливый вид. – Простите, если не понял вашу шутку. Вы ведь действительно очень похожи на него: и лицом, и одеждой. Только сейчас Александр заметил на себе сиреневый мундир с серебряной вышивкой и белые перчатки. – О чем вы? – Осознание того, что это лишь сон, освободило его от неловкости, и он спросил напрямую: – Что вы хотите сказать? Я действительно Александр Каннингем. На вытянувшемся лице официанта появилась смесь испуга и стыда. – Извините, не понял, что вы просто его тезка. Не желаете шампанского? – Я не пью, спасибо. А где сейчас Александр Каннингем, о котором все знают? Официант улыбнулся ему натянутой и вежливой улыбкой. Король называл такую улыбку «я хочу закончить разговор». – Александр! Это был Саша. Он подошел к нему сзади, схватил за руку и резко развернул к себе. – Что ты здесь делаешь? – Что происходит? – Александра напугала его тревожность. – Идем, скорее! Германский принц потянул его к выходу из зала. Мелодия меж тем нарастала, сея бо́льшую тревогу. Казалось, вместо струн скрипачи использовали его натянутые до предела нервы. Они пересекли порог, и свет ударил королю в глаза. Стало прохладно. Всюду слышался ленивый шум прибоя. Легкие заполнил влажный воздух. День клонился к своему завершению. Никогда не забыть ему песчаный берег океана, увиденный им в Нейроблоке, но, как и тогда в зале, он чувствовал, будто в этот раз что-то изменилось. – Саша? – Александр оглянулся. Ни души. – Где ты? Внезапно со стороны усеянного колышущейся травой пригорка раздался писк. Александр прислушался. Нет, то был не писк, а нежное протяжное мяуканье котенка, которое становилось громче. Казалось, он вот-вот выглянет над пригорком. Стоило королю сделать шаг в его сторону, как все, что его окружало, провалилось в тьму.