– В ней? – Простите, в нем, – тут же поправилась королева. – Причина до смешного примитивна: люди алчны и жестоки. Вот и все. – Но ведь есть же способ остановить Четвертую мировую, верно, мистер Марголис? Вам об этом известно лучше всего. Он задержал на ней долгий, задумчивый оценивающий взор – даже не моргнул ни разу и не шевельнулся, точно остановилось время, пощадив лишь дым его выкуренной на треть сигары. – Возможно. – Уголки его рта дрогнули в улыбке. Он ткнул в папку. – И это – первый шаг. * * * В это время большой зал заседаний, напоминавший церковную залу, заполнялся высокопоставленными гостями и послами из разных стран, большую часть которых составляли те, кто заявил о нейтралитете. Анджеллина, проникшая в парламент через черный вход, пробиралась по широкому, но забитому людьми проходу меж рядов. – Рискну предположить, что вы снова сбежали. – О, Саша! Он поднес палец к губам. Анджеллина тут же умолкла, улыбнулась и села рядом. – Я здесь под фальшивым именем и не хочу привлекать к себе особое внимание, учитывая, что должен находиться в замке под арестом. – Ха, не удивлена, что вас никто не узнал. В этом шелковом костюме с белой рубашкой, еще и с распущенными волосами и зелеными линзами вы похожи на даму. Вы бы еще шляпку надели! – С трудом, но сочту за комплимент. К слову, это настоящий цвет моих глаз. – Ох, вот как. – А вы сюда как попали? – В отличие от вас, под настоящим именем и через черный вход. – И как же вас пустили, если вам запретили приходить? – А никто здесь об этом не знает. Саша вскинул правую бровь и устремил взгляд на пустующую трибуну перед флагами стран-союзниц Делиуара, включая флаг Германской империи. – Как вы себя чувствуете? – О чем вы? – чуть придвинулась принцесса. – О том, что внутри вас. – По-прежнему вижу странные видения и сны. – Как ваше физическое состояние? – Все хорошо. – Может, болит голова, отказывают конечности?.. – Слава богу, нет, а почему вы так интересуетесь? – Просто. «По вам не скажешь», – вспоминая предыдущий разговор, Анджеллина решила не интересоваться его удрученным видом. – Мы рано пришли. – Саша встал. – До заседания еще полчаса. Может, пройдемся? – Хорошо, раз вы хотите. Они вышли на балкон на втором этаже с обратной стороны здания, откуда открывался вид на пустой сад через дорогу от них. Саша собрал волосы в низкий узел, оставив челку и выступающие по бокам пряди. Несмотря на припекающее солнце, в тени действовали свои правила, и Анджеллина, одетая в белый брючный костюм с зеленой брошью на груди, поежилась от порыва холодного ветра. Саша выступил вперед и положил руку на каменные перила. Анджеллина остановилась в пяти шагах от него. Ей хотелось поговорить с ним, но она не знала, какие подобрать слова, чтобы не вызвать в нем неприятных чувств. Довольно того, сколько она доставила их в прошлый раз. Не отводя взора от сада, Саша заговорил медленно и тихо, и потому Анджеллина внимала каждому его слову: – Не знаю, почему говорю об этом именно вам… Я вообще, как оказалось, не понимаю многих вещей. – Конечно, – начала она приподнятым голосом. – Ведь вы еще так молоды… – Я сказал об этом не для того, чтобы вы меня поддержали или пожалели, – перебил он Анджеллину. – Я стал замечать, что не понимаю то, что испытываю. Эти чувства словно противоречат моей природе. Они мне неприятны, но, когда накатывают, я чувствую, как сильно, почти до боли колотится сердце, и со мной происходит что-то странное. Знаю, для вас, человека явно романтичного, подобный анализ собственных эмоций кажется странным, потому что для вас они в порядке вещей. – Саша глубоко вздохнул и выдержал паузу. – Когда… умирала Анко, я не мог смотреть ей в глаза. Я изо всех сил делал вид, будто ничего не происходит. Она говорила и говорила, а я молчал, словно разучился говорить. Я не знаю почему. Бабушка тоже умирала у меня на глазах, но после я практически не вспоминал о ней. В обоих случаях я вел себя как эгоцентричный подлец, а они… Я не понимаю, почему, но, умирая, они просили меня помнить их. – Пока нас помнят, мы живем. – Нет, – затряс он головой. – Все это сентиментальный бред. – Знаете, что на самом деле сентиментальный бред? Ваш страх любить и страх принимать чужую любовь. Поднявшийся холодный ветер растрепал волосы Саши. Когда порыв ослаб, он убрал пряди с лица и продолжил все тем же ровным тоном: – Недавно я узнал пренеприятную правду о своем происхождении, после которой больше не смогу воспринимать свою жизнь как раньше. – Он ухмыльнулся. – Передо мной поставили жестокий выбор, от которого зависела не одна жизнь. И я не уверен, что принял верное решение. – Он развернулся к ней боком, продолжая смотреть куда-то вниз. Глубина печали, поселившаяся в его глазах, тронула Анджеллину до легких мурашек. – Этот выбор – ничто по сравнению с тем, насколько чудовищный выбор заставили сделать Александра. Сначала цена выбора была лишь моим предположением, но недавние новости расставили все на свои места. Я был прав. И я очень надеюсь, что никогда не окажусь в ситуации, чтобы понять Александра. Такая мука – быть рабом отупляющей примитивной потребности в любви. Я всегда относился к этому скептически. Даже с легким презрением – к людям, которые ради каких-то высоких ценностей, которые даже неосязаемы, жертвовали материальным. – Саша вновь повернулся к Анджеллине спиной, уперся руками в перила и склонил голову. – Но когда я думаю о том, что один из этих людей – Александр, я в корне меняю свое мнение. Ни на секунду не задумываюсь о том, насколько глупы его мотивы – а с точки зрения логики они глупы. Кажется, я уважаю его решение, даже несмотря на то что страдаю из-за этого сам. Никто не видит, что в этой войне он всего лишь в очередной гребаный раз выступает козлом отпущения. У меня была возможность убить Александра и тем самым помешать Делинде. Он был так беззащитен передо мной. Мне кажется, если бы я попытался это сделать, он бы не сопротивлялся – в таком отчаянии он пребывал. Тогда я даже не сразу вспомнил, как он спас меня в плену. Нет, что-то другое не дало мне даже задуматься о его убийстве всерьез. Я… жалел его. Не видел в нем ни угрозы, ни тирана, которого все боятся. Только несчастную жертву, уязвимостью которого пользуются все, у кого только хватает наглости. И когда я увидел Александра, то, как на него продолжают давить, морально разрушая, я испытал странную ненависть и не менее странное желание. Это было желание… – Саша дернулся. Анджеллина встала рядом. – Защитить? – спросила она тихонько. Он медленно кивнул. – Он не заслужил такой жизни. Я просто… хочу помочь ему, но не знаю как. Это тупик. – Желать защищать близких нормально. В конце концов, несмотря на войну, он остается вашим другом. Я рада, что вы поделились со мной своими переживаниями. Вам легче? – Вероятно, это было ошибкой. – Одно из лучших ваших решений. Он убрал руки в карманы. – Все, хватит. Не хочу, чтобы вы как-либо комментировали это. Мне просто нужно было выговориться. – Саша развернулся к выходу с балкона. – Скоро начнется. Нам пора. Они вернулись в зал и заняли прежние места. Люди к тому времени начали потихоньку утихомириваться. Журналисты заняли свои позиции на уровне ближайшего к трибуне ряда. – Кстати, – начала Анджеллина шепотом, – о каком выборе и решении вы говорили? – Передо мной поставили выбор: унижение в обмен на прекращение поддержки Дирком Делинды в финансировании войны. Анджеллина прикрыла раскрытый рот рукой. – Вы шутите? Зал зааплодировал, и Саша с Анджеллиной машинально подхватили рукоплескания. Лавиния вышла к трибуне и положила на нее папку. – Здравствуйте, дамы и господа. Сегодня в центре внимания находится нестабильная военная обстановка на территории Германской империи и вероятность новой войны. Хочется напомнить, что со дня начала Третьей мировой не прошло и пятидесяти лет. Ее застал основатель Делиуара – ныне покойный Джейкоб Аврахам. Вот что он писал об этом в своих дневниках: «После предыдущей войны человечество было уверено, что новое правительство, оглядываясь на плачевное прошлое, не допустит ее вновь. Ради чего погибли миллионы людей, по большей части безвинные жертвы единичных персон, стоящих у власти? Видит бог, мы не учимся на своих ошибках, и из-за убийства пары человек – пусть запланированного убийства – на чужих границах мы разозлимся и отправим на смерть еще десятки тысяч солдат, дабы те принесли нам победу, которая станет исцелением для нашего задетого эго. Ничего в нас не поменялось и вряд ли когда-то поменяется. Мы становимся умнее, образованнее, вежливее, толерантнее, но стоит прозвучать одному выстрелу, и следом сыпется град пуль. Мы вырезали целые народы за то, что они не похожи на нас; выгоняли коренных жителей с их земель; испытывали на мирном населении свое оружие; опустошали территории, закрывая глаза на печальное будущее, ссылаясь на то, что не станем его свидетелями. Кто-нибудь вспомнит, ради чего все это было? Мы продолжаем все это делать. Мы сделали все, чтобы слово “человек” даже в нас, людях, вызывало отторжение и неприязнь». Лавиния выдержала паузу. – Мистер Аврахам потерял всякую надежду на мир и осознанность людей. Но мы, новое поколение, не теряем веры. Ряд стран уже отказался от новой войны, поставив превыше всего благополучие и безопасность своих граждан. Делиуар стал союзником Германской империи, так как верил, что месть или что бы то ни было – это не повод для массовых убийств невинных людей. – И какое решение вы приняли, Саша? – продолжила Анджеллина прерванный разговор. Он словно не услышал ее слов. – Саша!.. Между тем Лавиния зачитывала с листа: – Однако ситуация осложнилась, и поэтому Делиуар как страна-участница делает первый шаг и объявляет о выходе из войны.