Я покосилась на ее сумку, где лежала колдовская книга. Марион всегда носила ее с собой. Мы с Фи даже в руках ее ни разу не держали. Меня это, впрочем, вполне устраивало. Мне нравилось думать, что наши магические способности возникают ниоткуда. Что это сила, доступная лишь храбрым девушкам со светлыми сердцами. Я не понимала, почему Марион так зациклилась на Астрид и все время стремилась напомнить нам, что та существовала на самом деле. Что это не какая-то абстрактная фигура, а настоящая женщина и, возможно, не очень-то и добрая. Я поежилась. Говорят, когда мурашки пробегают по коже, это значит, что кто-то в будущем прошелся по твоей могиле. А может, я просто вспомнила, что колдовство не безобидно и история его стара как мир. * * * Я все пытаюсь вспомнить, как все началось – начало конца. Однажды вечером я ехала на велосипеде под железнодорожным мостом, на руле раскачивались пакеты из супермаркета, и меня чуть не подрезал «форд фейрлейн». Я резко свернула, чтобы избежать столкновения. Продукты высыпались на тротуар. – Эй ты, козел! – крикнула я. – Я из-за тебя яйца разбила! Водитель показал мне средний палец. – Иди мамочке пожалуйся! – рявкнул он в открытое окно. У меня слетела цепь. Я оттащила велик на тротуар и бросилась за машиной; в голове бушевала слепящая ярость, раскаленная добела. Я выставила руку, и шина на заднем колесе лопнула, как грохнувшаяся с высоты тыква. Автомобиль занесло, и он, виляя, понесся по Гленвуд-авеню. Я не произнесла ни слова. Мне казалось, я вообще ничего не сделала. Но тело дрожало, как всегда после колдовства, и головная боль уже подкрадывалась, вонзаясь в мозг острой булавкой. Подрезавший меня придурок вырулил в полосу и уехал, но мой мозг все еще рисовал страшные картины – груда искореженного металла, кровь на тротуаре. В тот момент я совсем не чувствовала себя девушкой, у которой есть дар. Я чувствовала себя ребенком с динамитной шашкой в руках. А потом случился вечер любовного заговора. * * * Фи легко влюблялась. Ей нравились девушки, которые много матерились, девушки с бритыми головами, девушки на велосипедах, сновавшие в пробках, как рыбки в ручье. Но раньше она никогда не осмеливалась заговорить с этими девушками. Магия все изменила. После того, как мы занялись колдовством, Фи впервые поцеловалась; за первым поцелуем последовал второй – с барменшей из клуба «Радуга», девчонкой с розовыми волосами, короткой стрижкой и ожерельем из татуированных гиацинтов на шее. Правда, вскоре та узнала, сколько Фи на самом деле лет, и перестала с ней разговаривать. Тогда книга колдуньи впервые показала нам любовный заговор. Ингредиенты для него напоминали составляющие свадебного букета: ленты, розы, лаванда. Казалось, с такими ингредиентами эта магия не может быть злой. – Даже не знаю, – сказала Фи и провела рукой по волосам. – А как работает любовный заговор? Ей будет казаться, что она меня любит? Биохимия мозга изменится? Не хочу, чтобы меня любили не по-настоящему. – Вся магия настоящая, – ледяным тоном ответила Марион. – А любовь – это и есть биохимия мозга. Состояние, близкое к опьянению. Магия гораздо более настоящая, чем любовь. К тому же… – она прищурилась и взглянула на книгу, – Астрид не стала бы показывать нам заклинание, если бы мы не были готовы. Итак, мы собрали розовые бутоны и приготовили красивые и ароматные ингредиенты зелья. Я затаилась в баре, увидела, как барменша пьет газировку через соломинку, схватила соломинку и смылась. Впервые, колдуя, мы не были единодушны, и это было очевидно. Я ощущала явное сопротивление, чувствовала ветерок с запахом серы, нарушавший равновесие сил. В середине заклинания Фи вдруг закричала, потянулась под рубашку и нащупала подвеску, которая всегда висела у нее между ключиц – крестик ее матери. Она дернула за него, порвала тонкую цепочку и отшвырнула распятие в угол. – Дай зеркало, – дрогнувшим от боли голосом произнесла она. Она оттянула рубашку и увидела тонкий крестообразный отпечаток на месте распятия. Не свежую рану, а бледный шрам. Тот выглядел даже красивым и напоминал брелок на второй цепочке – дешевой подделке под золото с осколком разделенного сердечка. Фи купила нам медальоны с осколками сердец на Максвелл-стрит. Я обняла ее, пригладила растрепанные волосы, а Марион тем временем подобрала крестик в углу и завернула его в кусочек черной бумаги, который достала из своей бездонной сумки. – Пусть здесь полежит, – она убрала сверток в ящик стола. – Начнем сначала. – Марион, нет, – сказала я, по-прежнему обнимая Фи. Ее лицо напряглось. – Нет? – Не стоило нам браться за это заклинание, – твердо произнесла я. – Давайте чем-нибудь другим займемся. – А чем еще заняться? – Марион обвела руками комнату и весь город, погрузившийся в сумерки, словно показывая, что нечем там больше заниматься, если в этом не присутствует хоть капля магии. – Серьезно, чем? Фи отстранилась, взглянула на Марион холодным взглядом. – Это был мамин крестик. Он был на ней, когда она умерла. Марион хотела было возразить – я видела это по ее глазам. Потом подумала и отступила. – Ладно, – сказала она и больше к этой теме не возвращалась. Все как будто наладилось. Мы послушали музыку, погадали на Таро. Но когда наутро Марион ушла, мы с Фи переглянулись, я кивнула, и мы обе поняли: что-то изменилось. * * * Мы больше не хотели заниматься по книге колдуньи. Нам надоело, что Марион ревниво, по капле, делилась с нами ее мрачными дарами, а те словно призрачные следы уводили нас дальше в туман. Не может быть, чтобы Астрид Вашингтон была единственной учительницей. Кроме ее магии, должна была существовать другая. Не говоря ни слова Марион, мы обратились к другим источникам. От корки до корки прочли учебники по колдовству, пособия по лекарственным травам и некрономиконы, купленные в книжных лавках размером с чулан. В маленьких независимых книжных магазинах находили размноженные на ксероксе самиздатные брошюрки по ведьмовству со смазанной типографской краской. Познакомились с другими интересующимися, а те стали приглашать нас на сборища в парках, подвалах и круглосуточных барах, где мы тихонько сидели в уголке. Наши искания часто заводили нас в тупик, но порой нам удавалось узреть проблески настоящей магии.[7] Нам нравилось колдовать, не чувствуя на себе пристальный взгляд Марион. Фи обнаружила в себе способности травницы. Она превратила отцовский огородик на подоконнике в настоящие джунгли. Он перекинулся на деревянное крыльцо, выходившее на заросший сорняками пустырь. Она ездила к курандеро в Пилсен и возвращалась с пучками трав и рецептами на клочках бумаги из мясной лавки.[8] Магия оказалась не таким уж редким и тонким ремеслом, как мы думали, а в нашем городе, как выяснилось, было полным-полно скрытых мистиков, обычных людей, в чьем сознании глубоко на подкорке хранились древние знания. Мы выуживали у них крупицы информации. Старый еврей с крылечка дома в Роджерс-парке поделился обрывками ярких воспоминаний об обрядах, которые практиковали в его родной восточноевропейской деревне. Официантка из Андерсонвилля вспомнила жуткий норвежский стишок, который они повторяли, когда в детстве прыгали через резиночку, а таксист родом из Западной Африки рассказал случай с куклой вуду, от которого у нас волосы на голове встали дыбом. Так постепенно мы узнавали, что мир магии не ограничивался страницами книги Астрид, а представлял собой гораздо более обширную и древнюю вселенную.[9] Мы отдалились от Марион. Но и она отдалялась от нас. Явного разрыва не было, мы просто охладели друг к другу. После неудавшегося любовного заговора она все реже давала о себе знать, потом стала пропадать на несколько дней. Не являлась на смены в забегаловке. В конце концов мы решили проведать ее, зайти к ней домой, но она нашла нас первой. Она пришла в забегаловку в застиранном черном платье, на запястье сверкал медный браслет с крупным необработанным цитрином. И было в ней что-то новое, от ее ауры исходила угроза. С нашей последней встречи что-то в ней изменилось, теперь она действительно напоминала голодную страшную ведьму, какой когда-то мечтала стать. Мы хотели расспросить, чем она занималась, но она сама заговорила и, не умолкая, принялась твердить про ритуал, который открыла ей книга Астрид – заклинание для усиления магических способностей. Оно наделяло особой магической силой кровь, мочу, слюну, ногти и прочие ингредиенты, для сбора которых нужно было лишь собственное тело. В сумке перекатывались вымокшие под грязным городским дождем уродливые коренья, а еще лежали пучки травы, которую она теперь заваривала вместо еды. Кожа источала запах смолы и металла. «Есть кое-что еще, – сказала она. – Что-то, что я должна вам показать». Мы не хотели идти за ней. Накануне мы не выспались, до поздней ночи возились с моим отцом и от усталости еле держались на ногах. Но после смены все равно поплелись за ней до автобусной остановки. Стоял конец августа, и между нами двумя и Марион повисло напряжение, душное, как воздух. Сойдя с автобуса, мы не пошли к ней домой. Она повела нас по кампусу мимо учебных корпусов и лужаек с такой ярко-зеленой травой, что она казалась зловещей и искусственной, мимо лавочек с идеально-приторными фасадами, напоминающими декорации из фильма. Мы остановились у лавки для интересующихся колдовством и магией, каких в этом районе Чикаго было немало. Тут продавались стеклянные трубки и дешевые ведьминские наряды, украшения с поддельным лазуритом и перламутром. У лавки было странное название – «Между мирами». Перед входом я застеснялась, покосившись на симпатичных ребят из соседнего музыкального магазина, которые курили на тротуаре. В лавке пахло сандалом и было полно всякой всячины: курительных трубок, маек с прикольными картинками, настенных панно, окрашенных в технике тай-дай. Из подсобки вышла женщина и обняла Марион. – Привет, моя красавица. Женщина была белая, не старше тридцати, но похожая на старую панкушку. Загорелая дочерна, с ярко-голубыми глазами цвета кварца и пушистыми черными волосами. На ее кистях были вытатуированы звезды и треугольники. На нас с Фи она даже не посмотрела. По-прежнему сжимая Марион в объятиях, она спросила: – Книгу принесла? Мы с Фи коротко переглянулись, а Марион порылась в сумке и достала колдовскую книгу. Женщина тихо рассмеялась и протянула руки, ожидая, что Марион отдаст ей книгу. Но Марион не отдала. Тогда женщина наконец взглянула на нас с Фи. – Так это, значит, твой ковен. Я вздернула подбородок. – Кто это? И зачем мы пришли в ее дурацкий магазин? Хозяйка лавки снова рассмеялась, но Марион напряглась. Жилки на ее шее взбухли, и я занервничала. – Это Шэрон. Она тоже… практикует. – Так и скажи – ведьма, – Шэрон потеребила языком кольцо в губе. – Ничего плохого в этом слове нет. – Оно слишком ограничивает, – серьезно ответила Марион. Она всегда относилась к магии без капли юмора. – Мы не просто ведьмы. Мы – нечто большее. Я не хочу быть просто ведьмой. А ты? – Конечно, – ответила Шэрон, подумав. – Я тоже. Марион кивнула.