– Вообще-то, я пришел тебя поздравить. Наконец ты навлекла на себя гнев родителей! Но я-то думал, ты хоть повеселилась вчера. – Он уставился на мое отражение. – Знаешь, на кого ты похожа? На ту смешную собачку наших соседей, когда она съела пчелу и у нее раздулась морда. Ты хоть не пострадала? Что с тобой случилось? Я отпихнула его от раковины. – Пчелу съела. Хватит вонять на меня своим дыханием, а то мне голову мыть придется. Хэнк выдохнул мне прямо в макушку, загоготал и ушел. Меньше недели назад он вернулся домой из колледжа, закончив первый курс, а я уже была сыта по горло. Он съедал всю еду из холодильника, а если его просили что-то сделать – убрать ботинки, помыть тарелку, – ныл, что у него каникулы. Мне бы никто никогда не позволил так себя вести. – Айви, ты спишь? – позвал папа с первого этажа. – Спустись на секунду. Он стоял, опершись о столешницу, в своих ужасных велосипедных шортах из спандекса, и ел мюсли. Когда я вошла, он улыбнулся и тут же поморщился. – Ох, милая, твоя губа! Вот мелкий ублюдок. Я пожала плечами. Нейт и впрямь был мелким ублюдком, тут не поспоришь. Например, он не вносил неправильных ударений в словах, и стоило ошибиться, накидывался на тебя, как кот на таракана. В середине разговора мог вытянуть палец вверх, достать блокнот и начать записывать, а я стояла рядом, как дурочка. «Прости, – с притворно виноватой улыбкой говорил он. – Возникла идея для рассказа.» Однажды я заглянула в его блокнот и прочла одну из таких «идей». «Волшебный остров, где умирают все мужчины, кроме одного. Становится объектом сексуального поклонения/богом?». Но в нашей школе в него были влюблены все девчонки. И когда он пригласил меня пойти с ним куда-нибудь, я, естественно, согласилась. У него заранее сложился мой выдуманный образ – не так уж хорошо быть тихоней, люди думают, что все о тебе знают. Но мне это нравилось, хотя я не признавалась в этом даже Амине. Мне нравился этот выдуманный образ. Нейт думал, что я на самом деле крутая, а я лишь притворялась; думал, я молчаливая, а я на самом деле просто боялась ляпнуть что-нибудь не то. Папа, должно быть, принял мою гримасу за похмелье, потому что вручил мне свою чашку кофе. – Давай обсудим то, что случилось вчера. – Я была неправа, – с ходу выпалила я. С папой было легко, он просто хотел, чтобы мы брали на себя ответственность за свои действия. Хэнк готов был оправдываться до посинения, но я научилась папе подыгрывать. – Но я не знала, что Нейт выпил. Мы договорились, что он будет трезвым водителем. Папа кивнул. – Для начала неплохо, но ты все равно должна держать ухо востро. Ты сама должна за всем следить, никто за тебя это не сделает. И то, что случилось вчера… – он покачал головой. – Милая, на тебя это совсем не похоже. Я могла бы согласиться и уйти. Но мне почему-то стало обидно. Может, потому что я только что думала о Нейте и его выдуманном представлении обо мне. Неверном представлении. – Не похоже на меня? – спросила я. – А что, по-твоему, на меня похоже? – Я просто хочу сказать, что нам повезло. Девочка нам досталась умная. Переживать за тебя не стоит. В отличие от твоего братца. – Он наклонил голову и скорчил смешную гримасу, видимо, подразумевая, что, когда мальчики попадают в беду, это весело. То ли дело девочки. – Не перехвали ее, Роб. Она еще доведет тебя до инфаркта. Раз двадцать. У входа в подвал стояла мама. Мы с папой вздрогнули – не слышали, как она вошла. Ее волосы были распущены, а белок левого глаза покрыт тонкими красными сосудиками, словно кто-то прошил его красной нитью. – Дана, – отец шагнул ей навстречу, – что ты делала в подвале? Она проигнорировала его вопрос. – Айви, как губа? Обезболивающее пока не подействовало. Губа сильно болела. – Нормально, – соврала я. Мать подошла ближе и осмотрела мой ушиб. Она стояла слишком близко. От нее странно пахло. Резко и пряно, какой-то травой. Но в сад она пока не выходила – в такую-то рань. Она сверлила меня взглядом. – Сегодня никуда не пойдешь. – Что? Почему? – Ты наказана, – она испытующе взглянула на меня и перевела взгляд на отца. В вопросах воспитания она всегда ему уступала, но вела себя при этом насмешливо, иронично, будто мы – детишки из песочницы, которых нельзя принимать всерьез. – Я наказана? – Я повернулась к папе. Он неуверенно взглянул на меня. – Если мама сказала… – Но ведь каникулы! Я ничего не сделала! – Ну… ты села в машину с пьяным водителем. – Я не знала, что он пьян! – В следующий раз будешь внимательнее, – сказала мама и выпятила губы. – Надеюсь, ты бросила этого тупицу. Я покраснела, испытывая и досаду, и самую малость торжества. – Ага. Бросила. – Вот и молодец, – пробормотала она и направилась к выходу. – Эй, – папа ласково положил ей руку на плечо и развернул к себе лицом. – У тебя что, мигрень начинается? В его голосе звучало обвинение. И он был прав; теперь и я заметила. Мигреней у мамы не было уже давно. И я уже забыла, как обвисал ее рот и дергался глаз, когда у нее болела голова. – Все у меня в порядке, – ответила она. – Правда. Я уже позвонила Фи. Фи была маминой лучшей подругой. Они были близки, как сестры. И когда у мамы начиналась мигрень – а это бывало не так уж часто, – тетя Фи приносила настой из корешков с уксусом, который они с мамой пили вместо лекарств. – Я не то хотел… – Папа осекся и отошел назад. – А знаешь, неважно. Поступай как хочешь. Он чмокнул меня в висок. – Попозже поговорим. Я еду кататься. Когда за ним закрылась дверь, я взглянула на маму. – Папа на тебя злится? – Не переживай, – коротко ответила она. – Я пошла наверх. – Мам. Подожди. Я жаждала ее внимания. Мне было мало того, что она вчера меня дожидалась, потом запретила выходить, то есть показала, что ей не плевать на меня и не плевать на то, с кем я встречаюсь. Мне хотелось, чтобы она задержалась, поговорила со мной еще. Вот только о чем? – Вчера, когда я пришла, ты сказала, что тебе приснился плохой сон. Она чуть опустила подбородок. Это был даже не кивок. – Сон был обо мне? – выдохнула я. – Айви, – ее голос был мягким. Непривычно мягким. – Зря я тебе… это был просто сон. Но я вспомнила, что вчера она совсем не выглядела сонной, а была взбудоражена и напугана, причем еще до того, как увидела мою разбитую губу. – А что тебе приснилось? Она ущипнула себя за переносицу и зажмурилась. – Темная вода… Бегущая темная вода. И… – И что? – мой голос прозвучал как издалека. Ее глаза резко распахнулись. – Ничего. – Она попыталась улыбнуться. – Фи сказала бы, что вода снится к переменам. Но у нее все сны к переменам. Я не улыбнулась в ответ. Перед глазами возникла девушка из леса, она стояла на коленях в ручье с черной водой. – Мам, – робко начала я, – я… Она нажала пальцем на глазницу. – Не сейчас. Правда. Мне нужно прилечь. И я позволила ей уйти, а сама, как всегда, стала думать, что сказала не так и что надо было сказать, чтобы она осталась. Глава третья