Но даже если Маргарет здесь, он не уверен, что готов смотреть ей в глаза. Его тянет к ней, даже просто к общению, и от этого сам себе он кажется маленьким, жалким и ранимым. Теперь, когда отхлынул прилив алхимии и адреналина, он мучительно сознает всю свою неопытность. Выполнение трансмутации открыло в нем некий шлюз, и теперь он спешит вновь задраить его наглухо. Он не желает хотеть Маргарет. Не желает хотеть того, кем поглощены его мысли, кто чего-то ждет от него, кто причинит ему боль возможным отказом. Ему хочется чего-нибудь полегче. Того, кто не вынудит его чахнуть и сохнуть, или же пересматривать свои взгляды на мир, или чувствовать. Он хочет… – Уэс! Никогда еще голос Аннетт Уоллес не звучал слаще. Крутанувшись на каблуках, Уэс оказывается лицом к лицу с ней. Ее волосы тщательно уложены гелем в локоны-штопоры на висках, такие ровные и глянцевые, что он едва удерживается, чтобы не дернуть за один. – Вот так встреча, не ожидал! У вас выходной? – Если бы! У меня перерыв, но мне захотелось поздороваться. – Привет, – говорит он. – Позвольте составить вам компанию. – Вообще-то я… – На мгновение она смущается, но тут же овладевает собой. – А вам разве не надо быть на демонстрации? – Техническую часть я уже закончил. Судейство следующего этапа начнется не раньше чем через тридцать минут, и я свободен и скучаю. Так что вы говорили? Умоляю, не томите. – Вы готовы сопровождать меня ближайшие тридцать минут? – Это будут лучшие тридцать минут в вашей жизни. Может, посмотрим судейство вместе? В зависимости от его результатов мне может понадобиться утешение. Она невольно улыбается, чего явно не собиралась делать. – Не могу. Отец взбесится, если я не вернусь вовремя. – Ну и пусть, тем лучше. Идем. И ночь молода, и мы тоже. – Ладно, хорошо, – она тычет в него пальцем. – Но только пока я не увижу, что вы сотворили. А потом мне в самом деле понадобится уйти. Это его вполне устраивает. Времени как раз хватит, чтобы заглушить весь шум у него в голове. – Благодаря вам я стал счастливейшим из смертных. Аннетт фыркает и берет его под руку. – Какой же вы смешной. Уэс чуть не испускает дух прямо на месте, но собирается с силами, чтобы спросить: – Правда? – Да. – Холодный ветер пролетает по улице, насыщенный солью и обещаниями, и путает ей кудри. В таком виде она мучительно прелестна. – До сих пор не верится, что вы уговорили меня. – Хотите сказать, раньше вы никогда не опаздывали на работу? Долго же вам еще скатываться по наклонной. И никогда не удирали из дома поздно вечером? – Удирала, конечно! – притворяясь возмущенной, она прикладывает ладонь к своей груди. – В таком случае кое-какие представления у вас имеются. Куда пойдем? – Да здесь идти-то особенно некуда. Уэс шутливо толкает ее плечом. – И чем же вы обычно занимаетесь? – Многие у нас пьют где-нибудь у пристани. Иногда мы прыгаем с утесов. – С утесов, значит? – Это совсем не так увлекательно, как вам кажется. Не то что танцы и вращение в высшем свете, к какому вы наверняка привыкли в большом городе. Уэс размышляет, не признаться ли ей, что ему и его друзьям подобные развлечения не по карману. Подумывает, не объяснить ли, что он, скорее всего, – худшее, чего боится ее отец: банвитянин без официального образования и хоть каких-нибудь перспектив. И не рассказать ли, что он живет в многоквартирном доме в Пятом Околотке, где даже близко нет шикарных клубов, которыми она бредит. Но это неизбежно испортит обоим настроение. Он просто составляет ей компанию, их время ограниченно. Лучше пусть и дальше верит, что он – искушенный, светский, состоятельный юноша, за какого она его приняла. – Сделайте одолжение, просветите. Меня так легко впечатлить. Она вздыхает. – Вы уже пробовали уикдонское мороженое? – Я бы не сказал. – Вот и хорошо, – говорит она таким тоном, словно выслушала трудное признание. – Идем. Сначала они стоят в бесконечной очереди за мороженым, затем следуют к полю за остальными толпами зрителей, подтянувшихся к сезону охоты. Под руку они бредут по колено в траве, пока не находят подходящее местечко возле утеса над океаном. Лунная дорожка дрожит на воде, почти черный песок окаймлен кружевом морской пены. Они усаживаются на траву, Уэс краем глаза наблюдает за Аннетт, у которой на пластиковой ложечке тает мороженое. Свое он приканчивает меньше чем за минуту, насыщенный мятный вкус все еще ощущается на языке. – Странно видеть здесь столько народу, – говорит она. – Да уж. Население городка увеличилось чуть ли не в пять раз. – Не в этом дело. Иногда мне нравится приходить сюда одной. – Ему кажется, что она пытается объяснить ему что-то важное, но он не в силах разгадать смысл ее грустного взгляда. – Порой я сижу здесь и гадаю, что там, по другую сторону этой воды. – Острова Ребан. Она легонько шлепает его по руке. – Вы же понимаете, о чем я. Он виновато усмехается. – Неужели вы никогда не покидали Уикдон? – Нет. Никогда. Но хочу, больше всего на свете. Кажется, здешние места выжимают из меня жизнь. Все, что есть в них. Гостиница. Мои родители. Даже мои друзья. Вряд ли хоть кто-нибудь из них что-то понимает, когда я пытаюсь объяснить. Они родились здесь и здесь умрут. Вот и все. – Так почему же вы не уедете? – У отца не выдержит сердце. А может, я просто трусиха. Как представлю, что весь путь до большого города проделаю сама по себе… Нет, это выше моих сил. – Это не трусость, – вдалеке мигает в сумерках маяк. – Одиночество – страшная штука. Может, даже самая страшная в мире. – А вы выбрали самый одинокий и тоскливый уголок во всем Уикдоне. – Она бросает на него сочувственный взгляд. – Как вы только справляетесь? О чем ему сейчас хочется думать меньше всего, так это о Маргарет. И, как это ни странно, только о ней его и тянет думать. – Да знаете, я сам себя развлекаю. Он умолкает в нерешительности. Вероятно, Аннетт – единственный человек в городе, способный честно рассказать ему о Маргарет и ее матери. Но даже мысль об этом отдает предательством. Однако Маргарет неохотно распространяется о себе, и, если она решительно настроена держать его в неведении, как еще ему удовлетворить свое любопытство? – Впрочем, если вы не возражаете, я все-таки спрошу… Семья Уэлти, кажется, почти не участвует в жизни местного общества. Интересно, почему? – А-а… – Ее губы кривятся от неловкости. – Ну, Ивлин затворница. Когда умер брат Мэгги, она перестала выходить из дома. А потом, когда ушел ее муж, вроде как спятила. Честно говоря, жаль мне Мэгги. Ей трудно живется. Все это ему уже известно – кроме упоминания, что ее отец ушел. Но сказанное все равно ничего не объясняет, разве что дает понять одно: жители Уикдона сторонятся горя, как заразной болезни. – Если вы ей сочувствуете, почему же не дружите с ней? Он сам удивляется резкости в своем голосе. Аннетт тоже не ожидала ее, потому что моргает с искренним беспокойством, широко раскрыв глаза. – Вы же сами сказали в тот раз. Приятной компанией ее не назовешь. Друзья ей не нужны. – Чепуха. – Вот именно, чепуха. Всем нужны друзья, даже Маргарет. Даже если она в этом не признается. – Так объясните: значит, вот почему Харрингтон цепляется к ней? Потому что она ему неприятна? – Нет, – на этот раз, судя по тону, она защищается. – Джейме цепляется к ней потому, что он ксенофоб. – Сразу видно, – бормочет Уэс. – Но при чем тут Маргарет? – Вы, наверное, не знаете. Ее отец был ю’адир. Для меня это не имеет значения, но народ здесь настолько косный, что… – Голос Аннетт утихает, сливается с размеренным плеском волн и гулом толпы. Маргарет – ю’адир. Столько деталей сразу встают на свои места, и Уэс чувствует себя идиотом, потому что раньше не догадался, и страшно жалеет, что спросил. Но ведь Маргарет ничего ему не говорила. Почему? Даже после знакомства с его семьей. Даже после его вопроса о том, почему Джейме с таким дьявольским упорством изводит ее. В Пятом Околотке ю’адир насчитывается немного. Если родители Уэса бежали из Банвы еще до рождения Мад, спасаясь от голода, то большинство иммигрантов-ю’адир прибыли на берега Нового Альбиона несколькими десятилетиями ранее, в поисках убежища от погромов на их родине. Но несмотря на то, что здесь ю’адир пробыли дольше банвитян, Уэс знает, как их ненавидят. Их лавки и дома сжигали. Изобретатель автомобиля публиковал статьи о том, как ю’адир манипулируют глобальной экономикой и финансируют все войны на протяжении веков. Ему становится тошно от осознания, почему все эти люди так презирают Маргарет, от мысли, сколько она натерпелась в одиночку за долгие годы. Если бы он только знал, он бы… а даже если бы и знал – что тогда? Он не может сделать ровным счетом ничего, чтобы защитить ее от этих людей, ведь он едва способен защититься сам. И все же это возмущает его. С какой стати она убеждена, что должна сносить все в одиночку? Она что, боится, как бы он не подумал чего, или?.. – Эй! – Аннетт кладет ладонь ему на руку. – С вами все хорошо?