– Вы говорите, что для вас это не имеет значения, а на самом деле явно имеет. – Что?.. Уэс делает вдох, твердо решив не дать голосу дрогнуть. – Если вам не все равно, почему же тогда не дали ему отпор? Ведь вы были там, когда Харрингтон покатил бочку на иммигрантов и ю’адир, и ни слова ему не сказали. Если вам не все равно, как вы могли спокойно слушать его? Аннетт вспыхивает. – А вы видели, что было, когда вы дали ему отпор? – Ничего, – отрезает он. – Ничего не было. Он только продолжал изрыгать чушь и ненависть. Единственная разница в том, что они были бы направлены на вас. – И что я должна была делать дальше? Он же мой друг. Он видит, что она расстроена, но, не удержавшись, наносит новый удар: – Возможно, вам следовало бы завести друзей получше. – Не могу, Уэс, – у нее срывается голос. – Не могу. Я не могу быть лучше, чем он. – Что вы такое говорите? Конечно, можете. – Вам-то откуда знать? – Она судорожно вздыхает. – Джейме – сын мэра. Все мои друзья боготворят его, вероятно потому, что боятся, и не без причины. Вы еще не видели, насколько жестоким он способен быть, не видели даже близко. Жаль, что я не такая космополитка, как вы, но не вам с высот вашего положения осуждать или наставлять меня. То, как этот город обошелся с Мэгги, – грех. Но я не могу позволить себе стать такой же, как она. Пока я вынуждена торчать здесь, молчание – мой единственный выход. Мои друзья – все, что у меня есть. – Знаете, мои родители – иммигранты из Банвы. Там, в Банве, они были бедными фермерами, и здесь мы все еще бедны. Всю свою жизнь я имел дело с людьми вроде Харрингтона, так что – да, простите, что я осуждаю вас за беспокойство о том, что о вас подумают ваши глупые друзья. Мир гораздо больше этого города. – Он ждет от нее реакции, но она молчит. Злость и досада оседают горечью у него на языке. – Так что вот так-то. Аннетт часто моргает, встряхивает головой, словно пробуждаясь от сна. Даже в сумерках он видит, как в глазах ее блестят слезы. – Мне пора. – Боже… – бормочет он. От чувства вины сводит желудок: он терпеть не может, когда женщины плачут из-за него. – Простите, я не хотел… Позвольте хотя бы проводить вас. – Нет, – она встает и отряхивает юбку. – Я прекрасно дойду сама. Доброй ночи. Уэс смотрит, как она скрывается в толпе, потом со стоном плюхается обратно в траву. У него случались провальные свидания, но это достойно занесения в анналы. Вот теперь ему так же паршиво, как было до встречи с ней. А может, и хуже. Внутри бурлит гнев. Наверное, зря он сказал ей, что он банвитянин. Надо было отшутиться или сменить тему. Но за годы он уже отпустил столько шуток по адресу банвитян, что сегодня не выдержал бы, продолжая притворяться тем, кем не был. Открытую панораму неба перед его глазами вдруг заслоняет бледное, как луна, лицо Маргарет. – Аннетт выглядела расстроенной. – М-маргарет! – поперхнувшись, Уэс второпях садится. – Ты пришла! – А как же иначе? – Она складывает руки на груди. – Что ты ей наговорил? Ну и что ей ответить? «Мы говорили о тебе, и слово за слово…» Нет, о правде даже заикаться нельзя. Он чувствует себя негодяем из-за того, о чем узнал без ее согласия. Старательно придавая лицу бесстрастное выражение, он пожимает плечами. – Похоже, я перестарался, заигрывая с ней. Представляешь? Маргарет хмурится. – Ясно. – Следующий… – объявляет потрескивающий голос в микрофон, – Уэстон Уинтерс. – Твою ж… – Уэс вскакивает на ноги. С тех пор как он решил прямо здесь лечь и умереть, толпа, похоже, стала еще гуще. – Ближе нам теперь никак не подобраться. – Так давай отойдем подальше. – И прежде чем он успевает спросить, какой в этом смысл, она бросается бежать. Раздраженный, он следует за ней так быстро, как только может. Высокая трава колышется вокруг, Маргарет ведет его на вершину холма. Обзор отсюда лучше, хорошо видно, как кто-то выходит из толпы. Неизвестный вскидывает ружье, прицеливается в мишень, закрепленную на ветках корявого кипариса, и стреляет. Эхо разносится над полем, а потом воцаряется полная тишина: все напряженно ждут, когда рассеется дым. Деревянная мишень воспламеняется. Искры дождем сыплются с нее, сверкая, как светляки. Замотанный организатор охоты мчит к ней, крича и потрясая огнетушителем. – Есть! – Уэс хлопает в ладоши. – Есть, сработало! Ты это видела? Горящая мишень – оранжевый мазок на фоне ночи, и даже здесь, на холме, он видит его отражение в глазах Маргарет. Со спокойным уважением в голосе она отзывается: – Видела. – Еще раз, сколько мне надо набрать очков? – Сто пятнадцать, – без запинки отвечает она. К этому времени все возможные сценарии развития событий она пересмотрела тысячи раз. Вместе они наблюдают, как совещаются судьи и догорает огонь. Уэс навивает на пальцы длинные травинки и готов поклясться, что Маргарет затаила дыхание. Проходит несколько минут, и ведущий объявляет: – Судьи присуждают Уэстону Уинтерсу сто семнадцать баллов. Следующим у нас… – Маргарет, – выдыхает Уэс. Она сидит как каменная, словно и не слышала ничего. – Маргарет! – Он закидывает руку ей на плечи и прижимает ее к себе с такой силой, что они чуть не валятся кучей на траву. И только когда она издает сдавленный протестующий возглас, он приходит в себя, сознает, что обнимает ее, но, несмотря на это, слишком счастлив, чтобы забеспокоиться и разжать объятия. – У нас получилось! Маргарет ерзает, пока он не отпускает ее. Она раскраснелась, щеки приобрели теплый розовый оттенок, напомнивший ему летний полдень. – У тебя получилось. Извини, что сомневалась в тебе. Он усмехается ей. Она мягко улыбается в ответ, и у него чуть не перехватывает дыхание. Впервые за все время у него мелькает мысль, что, возможно – всего лишь возможно, – эта задача им по плечу. 18 День уже наполняет усадебный дом сонным золотистым сиянием, а Уэс все еще спит. Маргарет не винит его, помня, что вчера они вернулись домой к полуночи, да еще всю предыдущую неделю он почти не спал. И кроме того, после вчерашнего выступления он заслужил право проваляться в постели хоть целый день. Ей до сих пор не верится, что он справился. С трудом пробравшись через толпу, обступившую место демонстрации, она увидела как раз тот момент, когда алхимический свет озарил его лицо, ослепительный, как у падающей звезды. Впервые за много лет ее поразила мысль, что алхимия способна быть удивительно прекрасной. Пожалуй, она может не только причинять боль. И теперь, если сама она удачно отстреляется в своем состязании на этой неделе, они попадут в первый отряд. Получат самый реальный шанс на победу. У себя в комнате Маргарет застает Бедокура, который свернулся калачиком на ее постели и дремлет в лужице млечного света. Она уже собирается согнать его, но понимает, что не сможет. Благодаря Уэсу сегодня в ней преобладают нежность и надежда, и от этого ей странно. Хочется побыть с ним, а это уже никуда не годится. Плохо уже то, что она совершила непоправимое: позволила себе признать, пусть даже всего один раз, что их тянет друг к другу. Ее досужие фантазии о том, какое применение они могли бы найти этому пустому дому с его потайными нишами и согретыми солнцем уголками, – еще куда ни шло. Как и знания о том, каким беззащитным он выглядит, стоя над ней на коленях. Что опасно, так это трепет у нее в животе, который возникает, стоит ей вспомнить, как он обнимал ее прошлой ночью – так, словно ничего более естественного невозможно и представить. И его улыбка была при этом такой широкой и бесхитростной. Полной радости. Его свобода и легкость в проявлении чувств слишком напоминают ей о том, что она уже потеряла и может потерять вновь. Маргарет отпирает окно и подставляет лицо прохладным ласкам ветра. Отправляться на тренировку в стрельбе уже слишком поздно, сумерки могут застигнуть ее в лесу, но найти применение беспокойной энергии не помешает. Обидно будет, если Уэс ее обскачет. Она приносит ящик с инструментом из кладовой, снимает ружье с настенной подставки и устраивается на полу. Разборка и чистка оружия для нее что-то вроде религиозного обряда и задача, которую она способна выполнить с завязанными глазами. К тому времени, как она заканчивает смазывать металл и наводить лоск на ложу, голова у нее слегка кружится от запахов керосина и свинца. Дерево поблескивает в солнечном свете, золотистое и теплое как мед. – Бедокур! Он тут же вскидывает голову. Одно ухо завернулось. – Бедоку-ур, – тянет она, на этот раз игриво. Он смотрит на нее со своего места на постели, мягко постукивая по ней хвостом. Знает, что спать здесь ему не полагается, но вместе с тем понимает, что сегодня она раздобрилась. Хороший хозяин сразу приструнил бы его, а она не против время от времени дать псу проявить самостоятельность. Маргарет вешает ружье на плечо. – Пройтись хочешь? Он навостряет уши. – Ну же. Идем. Он спрыгивает с кровати и несется вниз по лестнице. Не удержавшись от смеха, Маргарет следует за ним. Снаружи тени удлиняются, солнце садится. Вдалеке сосны и ели перетекают через горные хребты и ползут к океану, как вязкий сироп. Маргарет направляется к загону за домом и зовет Отблеска, своего серого мерина. Он сразу же прибегает, но, заметив у нее в руках не угощение, а недоуздок, делает оскорбленный вид. Она привязывает его к столбику ограды, смахивает пыль с его спины и седлает его. Бедра у нее ноют после ежедневной многочасовой езды, но она заставляет себя сесть в седло и пускает мерина рысью. Приближаясь к границе леса, Маргарет решается оглянуться через плечо. Пора бы уже начать брать с собой Уэса, чтобы привить ему вкус к охоте, но сегодня ей надо сосредоточиться. И потом, он же распугает всю добычу на пять миль вокруг, как только откроет рот. – Бедокур, – командует она, – след!