21 На следующее утро солнечный свет будит Уэса словно ударом дубинки по голове. Первое, что он замечает, – что лежит поверх одеяла полностью одетый. Второе – что его тошнит, и так сильно, что даже мысль о попытке сесть вызывает лишь желание сдохнуть. Когда же он наконец отваживается разлепить веки, взгляд упирается в нетронутый стакан с водой на тумбочке. Еще никогда он не питал к себе такой лютой ненависти, как сейчас. Его мысли будто затянуты мутной пленкой, ему требуется несколько мгновений, чтобы сообразить, где он находится. Все его книги лежат на письменном столе, распластанные вверх обложками. Смятые рубашки свалены кучей в углу комнаты. А вот и заметка, которую он уже несколько дней не может расшифровать, – обрывок бумаги, приколотый к столбику кровати; на нем нацарапано: «Мож попробовать даббавить Х?» Хорошо еще, он добрался до дома и уснул в своей постели. Потом рука наливается болью, и он вспоминает, где провел прошлый вечер и чем занимался. Оскорбил Аннетт – опять. Врезал Джейме и при этом, скорее всего, сломал себе треклятую руку. Сделал предложение Маргарет, хоть и весьма туманно. Сколько выходок из перечисленных можно оправдать опьянением? Как минимум, предложение, решает он. В нем виноват не только он. От мучительного стука в висках Уэс стонет и тянет на голову подушку, отгораживаясь от слишком яркого солнца. Пожалуй, лучше бы Джейме его прикончил. Тогда он, по крайней мере, познал бы забвение. И не мучился бы, вспоминая обиженное лицо Аннетт, не думал бы с щемящей тоской, что слишком глубоко увяз в отношениях с Маргарет Уэлти. Грохот ружейного выстрела отдается у него под черепом. Он пытается зарыться поглубже, вжаться в матрас, чтобы заглушить звуки, но они оглушительны и настырны. Маргарет наверняка таким способом наказывает его. Откинув одеяло, он пошатываясь подходит к окну и отдергивает шторы. Она стоит на краю двора и целится из ружья в мишени, которые расположила у границы леса. Стеклянные бутылки, битая посуда и консервные банки висят на ветках и стоят на обугленных пнях секвой. Она стреляет, и бутылка разлетается на множество осколков, как фейерверк. Стреляет снова, и разбивается тарелка. Каждый выстрел сотрясает его до мозга костей. Но отвести глаз он не может. «Что я вообще здесь делаю?» Что может быть нужно от него такой девушке, как она? Правилами разрешено зачаровывать оружие для охоты, но, пока он наблюдает за Маргарет, ему кажется, что сделать лучше ее стрельбу просто невозможно. Ничего подобного он никогда не видел, прекрасны даже ее еле уловимые несовершенства. Ее сосредоточенность, твердость ее руки… Они притягательны. Она сама притягательна. С трудом оторвавшись от окна, он решает первым делом избавиться от кисло-шерстяного привкуса во рту. Дважды вычистив зубы, он встает под душ и смывает с кожи шероховатое ощущение морского воздуха и спиртного. От горячей воды зеркало запотело. Он вытирает его, чтобы разглядеть свое лицо. Выглядит он так же паршиво, как чувствует себя, – болезненно-бледный, с тенями под глазами. Как всегда, ему не нравится собственный слишком округлый и гладкий подбородок, но, когда он поворачивается к свету, на нем видна легчайшая тень щетины. Вот он, итог нескольких дней надежд и ожиданий, и этого ему достаточно, чтобы испытать удовлетворение, – достаточно, чтобы взбить на щеках крем для бритья и достать одну из бритв с рукояткой слоновой кости из отцовского бритвенного прибора. Закончив бриться и выпив столько воды, чтобы слегка унять похмельный сушняк, он направляется в лабораторию. За неделю, прошедшую после демонстрации, он сумел выделить эссенцию подъемной силы, чтобы зачаровать нить, а потом вшил ее в конский потник. Вероятно, на нить попало и несколько капель его крови. Починкой одежды занимается в основном Кристина, так что он слегка разучился управляться с иглой. До начала охоты осталась неделя, можно придумать еще что-нибудь. Но он никак не может отделаться от беспокойных мыслей о том, что изготовленной им пули недостаточно. Если для убийства того самого хала требуется только алхимически заряженное оружие, почему же его до сих пор не убили? Действительно ли божественны демиурги – спорный вопрос. Но то, что они бессмертны, – факт, а значит, они скорее всего принципиально отличаются от других углеродных форм жизни этой планеты, от существ из плоти и крови. Для того чтобы уничтожить что-либо алхимическим способом, надо знать состав того, что уничтожаешь. Если они хотят заполучить хоть какой-то шанс убить хала, он должен выяснить, что он такое. Странные алхимические тексты Ивлин лежат на письменном столе, дразнят его непереводимыми секретами. Она-то знает, думает Уэс. Наверняка знает. В чем бы ни заключалась эта истина, она настолько опасна, что ее понадобилось зашифровать. Он берет ручку и открывает одну из книг, озаглавленную «Mutus Liber» – «Книга без слов». Как и в «Хризопее», в ней полно причудливых рисунков. На каждой странице изображена очередная настораживающая диковина. Солнце с человеческим лицом. Наводящие ужас ангелы с крыльями, сплошь усеянными глазами. Люди, взбирающиеся по лестницам в никуда. Мертвые демиурги, уставившиеся на него белыми, как пустота, глазами. На страницах бордюры из сложных геометрических орнаментов и алхимических рун. Но в отличие от «Хризопеи» каждая иллюстрация здесь подписана неразборчивым почерком Ивлин. Она записала указания, но лишь каждое третье слово в них на альбионском. Должно быть, она разгадала шифр автора, только чтобы записать разгаданное собственным шифром. Странные люди эти алхимики, скрытные и своеобразные. Вечно они шифруют результаты своих исследований, оберегая их от глаз недостойных и вводя в искушение коллег, взыскующих истины. Уэс щурится, вглядываясь в манускрипт, в висках у него пульсирует острая боль. Чтение для него всегда почти непосильная задача, а на этот раз особенно. Эти записи не что иное, как беспорядочная мешанина цифр и слов на чужих языках, в том числе… На банвитянском? Наконец-то знакомые ему очертания слов. Уэс постукивает по каждому ручкой. Bás. Аthbhreithe. Óir. Уэс мало что понимает, поскольку его родители редко говорили на банвитянском даже дома, однако он усвоил достаточно, чтобы знать все основные метафоры, обозначающие этапы алхимического процесса. А дальше идут названия рун и ингредиентов. Со стороны Ивлин было умно скрыть свои исследования с помощью языка, известного мало кому из новоальбионцев. Читать он никогда не умел толком, зато хорошо разбирается в схемах. Имея даже небольшой фрагмент этого кода, он наверняка сумеет расшифровать его, дайте только срок. Ручку он откладывает лишь после того, как начинает ныть покалеченная рука. Моргая, смотрит на часы, уверяющие, что прошло уже два часа. Опять он потерял счет времени, а в качестве результата может предъявить лишь страницы, заполненные обрывками перевода, и несколько рисунков глаз, подозрительно похожих на глаза Маргарет. Уэс закрывает блокнот и массирует затекшие мышцы кисти. Недели слишком мало, чтобы понять, в чем тут смысл, если он есть вообще. Может, Ивлин так и не разгадала эту загадку, а может, сами манускрипты не что иное, как изощренная шутка. Нет, он должен взломать этот шифр. Если он не найдет способ убить хала, то лишится и ученичества, и возможности обеспечить семью. И тут он вспоминает, что уже неделю не звонил домой. Мать наверняка вне себя от тревоги. Уэс тащится в коридор и вглядывается в окно с подъемной рамой. Маргарет во дворе уже нет, и не слышно, чтобы она возилась в кухне. Но дверь ванной приоткрыта. Пар от нагретого душем воздуха валит в коридор, несет запах ее лавандового мыла. Уэс мог бы улизнуть из дома молча, но она наверняка захочет узнать, что он уходит. Может, в городе ей что-нибудь надо – или хотя бы она желает услышать от него слова благодарности за вчерашние заботы. Опасливо подступив к двери, он стучит. Из-за двери слышится шорох, щелкает замок. Потом в узкой щели возникает ее нос и один карий глаз. Пальцы охватывают край двери. – Привет, – говорит он. – Здравствуй. Подробности ночного разговора, признаться, он помнит смутно, но кажется, они расстались друзьями. От этой неопределенности его и без того сжавшийся желудок скручивается еще больнее. Может, это из-за истории с предложением она ведет себя так настороженно. Господи, как бы он хотел хоть изредка уметь держать язык за зубами. – Ну? – спрашивает он. – Так и будем говорить через дверь, или?.. Маргарет распахивает дверь, и Уэс старается не выдать разочарования. На ней халат в цветочек, наглухо запахнутый и подпоясанный. Волосы от воды потемнели, приобрели оттенок земли, кожа все еще розовая, разгоряченная душем. К этому моменту своей жизни Уэс практически забыл, что значит стесняться того, что неодет. Его сестры разгуливают по квартире в чем хотят: в клетчатых юбках и неприглядных передниках, в шелковых комбинациях и поясках с резинками, в мешковатых пижамах, банных полотенцах и платье с пайетками, которое у них одно на всех. Но вид Маргарет в состоянии, отличном от безупречного, застегнутого на все пуговицы, повергает его в ошеломленное молчание. Выглядит она уязвимой, более беззащитной, чем он когда-либо видел ее. На лице выжидательное нетерпение, словно она оценивает его реакцию или ждет, когда он отпустит какую-нибудь шуточку. А ему в кои-то веки нечего сказать. С раздраженным видом она поворачивается на каблуках. Дверь оставляет открытой, что он решает расценить как приглашение. И вот так оказывается в комнате Маргарет Уэлти. В комнате девушки. Которая ему не сестра. И это выбивает его из равновесия сильнее, чем он готов признать. Сама комната до ужаса неказиста. Вещей у Маргарет меньше, чем у него, а это кое-что значит, ведь ему принадлежит лишь гардероб с костюмами, заказанными по дешевому каталогу. Все здесь чистенькое и белое. Белые тюлевые шторы на окнах. Белые книжные полки над белым письменным столом. Белая кровать с четырьмя столбиками, разумеется, старательно заправленная. Уэсу вдруг нестерпимо хочется нарушить так любимый ею порядок. Хочется развернуть эти старательно заглаженные складки, смять верхнюю простыню, как галстук после долгого дня, хотя бы для того, чтобы позлить ее. Но тут он замечает ряд отполированных ружей на подставках над ее изголовьем и отказывается от недавних намерений. Маргарет присаживается на край постели. – Как себя чувствуешь? Почему-то ему кажется, что спросить она хотела не об этом. Он безвольно падает на стул возле ее стола. – Жутко, если от этого тебе легче. Спасибо за вчерашние заботы. Признаться, я помню их смутно, но надеюсь, я не слишком осрамился. Состроив гримаску, она перекидывает волосы через плечо и начинает заплетать косу. – Не больше обычного. – Ну и что это значит? – кисло осведомляется он. – Тебе что-то было нужно? – А разве мне нужен повод, чтобы поговорить с тобой? Знаешь что: не отвечай. Я собираюсь в город, позвонить маме, и хотел узнать, не надо ли тебе чего-нибудь, раз уж я все равно иду туда. Или не хочешь ли ты тоже пойти. – Конечно, – она перевязывает кончик косы. – Можем поехать верхом. – Верхом… – скептически повторяет он. – Тебе же надо за следующую неделю успеть научиться держаться в седле как полагается. – Знаю, знаю. – Ему требуется вся сила воли, чтобы не клюнуть на эту наживку – «как полагается». Если начистоту, похоже, она хочет, чтобы он помучился. – А еще – проверить, действует ли зачарованный потник, так что это даже к лучшему. Кстати, мне нравится твой халат. Прямо в нем и поедешь? – Нет. Если хочешь, надевай. Неужели Маргарет Уэлти прямо-таки заигрывает с ним? Пока он пытается прийти в себя, она одаряет его своей скрытной, редкой улыбкой. Слегка, самую малость самодовольный изгиб ее губ – и он сражен чуть ли не наповал. – Встретимся внизу. Целиком и полностью усмиренный Уэс берет седельный потник и плетется вниз, ждать ее. Когда она выходит из комнаты, она опять похожа на себя прежнюю: юбка до щиколоток, свитер с подвернутыми рукавами и заляпанные грязью ботинки. Она ведет его из дома к загону, где подзывает Отблеска. Тот прибегает галопом, как преданный пес, и до полусмерти пугает Уэса, замедлив бег лишь в самый последний момент. Животина фыркает, косит гигантским карим глазом, явно не доверяя Уэсу так же, как сам Уэс не доверяет ей. Маргарет накидывает Отблеску на голову недоуздок, привязывает повод к столбику ограды. Некоторое время она хлопочет вокруг коня, стряхивает пыль с его спины, застегивает ремни и пряжки седла. Закончив, хлопает Отблеска по шее и выжидательно оборачивается к Уэсу. – Готов? Нет. – Ага. Как забраться? Она подает Уэсу руку. – Влезай на ограду и перекидывай ногу. Ее рука, теплая и загрубелая от работы, помещается в его ладонь, как граммофонная иголка в бороздку пластинки. Уэс взбирается на ограду и перелезает на спину лошади. И оказывается гораздо выше, чем рассчитывал, – и в намного менее устойчивом положении, особенно из-за еле уловимого восходящего потока энергии от алхимизированного им седла. Тошнота обрушивается на него с новой силой, но, по крайней мере, теперь ему известно, что чары действуют. – Я пойду пешком и поведу его, чтобы ты прочувствовал, что значит ехать верхом. – Маргарет отвязывает Отблеска и пристегивает к его недоуздку чумбур. – Как ты там, ничего? Он вцепляется в поводья так, что белеют костяшки пальцев. – Лучше не бывает. С сомнением взглянув на него, она отпирает ворота и ведет Отблеска по дороге к Уикдону. Как только Уэс свыкается с ритмом конской походки, оказывается, что езда верхом удивительно успокаивает. Озаренные солнцем леса расстилаются вокруг них золотисто-коричневым узором. Он напоминает Уэсу Маргарет, яркую, как осень и земля. На полпути к городу она останавливает Отблеска. – Сдвинься назад. Я устала идти. – Ну ладно… – Едва он успевает подвинуться, как она плавно взмахивает на его место. Пока она усаживается, его вновь окатывает волна запахов лаванды и морской соли.