Она усаживается на него – медленно, мучительно и так приятно, что он боится никогда не спуститься с этих высот блаженства. В ее глазах – те самые слова, которые ему так отчаянно хочется произнести. Но и это почти признание. Он способен целую вечность учиться любить ее вот так, и все равно хотеть большего. Однако все заканчивается гораздо раньше, чем он надеялся. Притянув ее к себе на грудь, он бормочет ей в ухо «прости». Она смеется и укладывает голову ему под подбородок. – Не надо. Пожалуйста. Вместе они слушают, как волны бьются о берег. Его сбивчивое дыхание постепенно выравнивается, подстраивается к ритму прибоя и упорному шепоту «Маргарет, Маргарет, Маргарет». За считаные минуты она засыпает, и он дает ей поспать, пока небо не наливается рассветным оттенком лаванды. 30 Охота начнется через каких-нибудь три часа. После возвращения в гостиницу Маргарет и Уэс прокрались в номер, стараясь не шуметь, чтобы приняться за сборы. Она заплела волосы и облачилась в официальный охотничий наряд: белую водолазку, бежевые бриджи, коричневые сапоги для верховой езды. Ее черный жакет висит на спинке стула, который она заняла в столовой гостиницы. Она сидит за столиком, беспокойно ломает печенье, принести ей которое выразила настойчивое желание Аннетт, и ждет, когда спустится Уэс. За окном сбоку от нее открывается вид на воду – темно-серую, расписанную под мрамор беспокойными белыми гребнями волн. Океан сейчас выглядит совсем не тем, возле которого она лежала сегодня утром и слушала, как ровно бьется под ее ухом сердце Уэса. Даже сейчас ей кажется, будто она все еще видит сон. Она опасается, что приятную боль у нее внутри смоет надвигающийся шторм, а немыслимо яркое счастье отнимут у нее еще до того, как кончится этот день. В тишине гулко звучат шаги. Уэс, радостно вздрагивает ее сердце. Но к столику подходит не Уэс, а Ивлин. – Мама. Ивлин в твидовом костюме, ее золотистые волосы заплетены в свободную косу, которая изгибается на плече змеей. Теперь, когда ее глаза не затуманены ни отчаянием, ни усталостью, она выглядит более вменяемо, чем когда-либо за долгие годы. Почти такой, какой запомнилась Маргарет со времен, предшествовавших трагедии, которая разрушила их семью. – Мне надо поговорить с тобой. – У меня есть всего минута. – Мне больше и не нужно. Сердце Маргарет чуть не выскакивает из груди, Ивлин садится напротив нее. Воздух вокруг них сгущается, дышать становится труднее. – Не надо было тебе уходить, Маргарет. И долго ты собираешься прятаться от меня? Маргарет упорно смотрит на запонки матери, не доверяя своему голосу. – Я беспокоилась за тебя. Что хорошего может выйти из побега с ним? – Он порядочный человек. – Не лучше остальных. Они приходят и уходят, как только получают то, что хотели. Наверное, я слишком опекала тебя, если ты этого не понимаешь. Твой отец… «Ты истинная дочь своего отца». – Я не хочу слышать о моем отце. И не хочу выслушивать то, что ты собираешься сказать про Уэса. – А почему бы и не прислушаться к голосу разума? Ты же образованная девушка. Хоть мы и переживаем трудные времена, фамилия Уэлти кое-что значит. А этот Уинтерс – он… – Ивлин делает неопределенный жест. – Он шпана. Если он что-то и может предложить тебе, так только неприятности. Он тебя погубит, если уже не погубил. Гнев жарко вспыхивает в ней. – Что я решаю, это не твое дело. – Я твоя мать. Разумеется, это мое дело. – Ты уже показала мне, что это значит для тебя. На лице Ивлин проступает неподдельная обида – ее достаточно, чтобы Маргарет пожалела о своих словах. Ее мать наклоняется над столом, словно собирается взять ее за руку. – Это значит для меня все, что только возможно. Все, что я делаю и делала прежде, – только ради моих детей. «Детей». Не ребенка. – Я люблю тебя, Маргарет. Я старалась заботиться о тебе, как только могла, но этого, видимо, было тебе недостаточно. Только поверь мне: я знаю мужчин вроде Уэстона Уинтерса. Они учились у меня. Я любила их. Он бросит тебя сразу же, как только у него с тобой все будет кончено. Или после охоты, или после того, как он женится на тебе ради моей усадьбы. – Ты ошибаешься. – Он тобой пользуется, – умоляюще твердит Ивлин. – Неужели ты этого не видишь? Какой интерес он может представлять для тебя? Что он дал тебе, кроме обещаний и красивых слов? Может, сейчас он и любит тебя, но что будет через год, когда он заскучает и потеряет покой? Я поняла это в тот же момент, когда увидела его. На мир он смотрит так, словно хочет заглотить его целиком. Мать облекает в слова ее худшие опасения, те самые, от которых она отгораживалась с тех пор, как поняла, что он любит ее, даже стоя под дулом ее ружья. И теперь Маргарет не в силах избавиться от страха перед тем, что ждет ее за пеленой сегодняшнего дня. Возможно, им уготована жизнь вместе – настолько хорошая, как мечтает он. Но эта жизнь может оказаться и ужасной. Уэс, жаждущий того, в чем отказал себе ради нее. И она, его жена-шелки, в беспощадном скопище Дануэя. Оба они, бедные, ожесточенные, пойманные в капкан. «Он заскучает. Будет врать. Он тебя бросит». Он уже показал ей обе стороны себя: любящую и злопамятную, честолюбивую и бескорыстную, необузданную и беззаветно преданную. И то и другое – это он. И всегда им останется. Ей нельзя вновь совершить ту же ошибку, нельзя воспринимать как целое всего одну его половину. Если и есть законы алхимии, в которые она верит, то прежде всего этот. – Я вижу в нем себя. Типаж, который заинтересован скорее в том, что может получиться, чем в том, что есть. Но к тебе это не относится, Мэгги. Его амбиции изнурят тебя. – Он хочет быть алхимиком не ради исследований. Он стремится стать политиком, чтобы помогать людям. – Ты только послушай себя! – Ивлин пожимает ей руку. – Если ты показывала ему мои записи, значит, ему известно, как получить первовещество. Если ты победишь, то получишь хала. И пока он у тебя, это всегда будет искушением для него. Политика – не что иное, как бюрократическая каторга. Но как думаешь, что произойдет, когда он осознает весь потенциал философского камня? Какой идеалист откажется от власти, позволяющей осуществить любую мечту? Не найдется среди живых человека, который, имея в пределах досягаемости власть, равную божественной, не попытается завладеть ею. У нее трясутся руки. – И как же я должна поступить, по-твоему? – Отдать лиса мне, – пальцы Ивлин больно впиваются ей в руку сквозь толстую ткань свитера. Глаза горят. – На этот раз я все сделаю как надо. Мы снова будем семьей. Семьей. От этого слова ее наполняет настолько острая тоска, что она вызывает тошноту. Как же долго она изнемогала и чахла, словно прикованная цепью в пустыне у самой границы оазиса материнского внимания. Услышать эти слова – все равно что сделать первый за долгие годы сладкий глоток воды. Если мать потерпит фиаско, ее страданиям придет конец. Этот хала – последний демиург, последняя возможность создать камень. Как только он исчезнет из этого мира, поиски Ивлин завершатся. Они в самом деле смогут снова стать семьей. Но пойдет ли все действительно по-прежнему, так легко, словно вернуться в прошлое – просто перевести стрелки часов? После всего, что обещал ей Уэс, сможет ли она довольствоваться тихой, уединенной и безопасной жизнью? – Подумай об этом. И удачи тебе сегодня, – с этими словами Ивлин отпускает ее руку, поднимается и оправляет жакет. Ивлин выходит в вестибюль в тот же момент, как по лестнице спускается Уэс. Оба застывают как вкопанные, едва встретившись взглядами. Кулак Уэса сжимается. Мир замирает. Воздух замерзает в легких Маргарет. Но выражение лица Уэса не меняется. Сунув руки в карманы, он продолжает путь к столику Маргарет, будто вообще не заметил Ивлин. Маргарет испускает прерывистый вздох и закрывает лицо ладонями. Ножки отодвинутого им стула скрипят, скользя по плиткам пола. Звук слишком громкий и фальшивый, у нее и без того звенит в ушах. – Что она тебе наговорила? – спрашивает он. – Вообще-то ничего. – Маргарет… – беспокойство в голосе Уэса и взгляд, брошенный на ее расковырянный, но несъеденный завтрак, для нее почти невыносимы. Ее сердце разорвется надвое еще до того, как кончится этот день. – Со мной все хорошо. Пожалуйста, не беспокойся за меня. Ей кажется, будто ее нанизали на провод под напряжением, и теперь ее трясет и она обезумела от страха. Ничто не может быть хорошо, когда все так неопределенно. Единственной определенностью в ее жизни всегда была одна и та же стержневая истина. Выживание – это в первую очередь верность тому, что ей известно. Оно означает борьбу всеми силами за то, что у нее есть, а не за то, чего ей хочется. Но прямо сейчас она не знает, что у нее есть, – вернее, знает не больше, чем чего ей хочется. Уэс берет ее за руки и прижимается к ним губами. На ее костяшках его губы такие мягкие и теплые. Волосы он пригладил, привел в порядок, теперь они блестят, как лак. Но несколько упрямых прядей выбились и падают ему на глаза. Порой он очарователен. Какая же дура, думает она, что влюбилась в него. Я люблю его. Ее не удивляет наконец сделанное самой себе признание. Оно воспринимается не как откровение, не как падение – только как ударная реплика некой жестокой, предсказуемой шутки. Она всего лишь дала миру больше возможностей ранить ее. – Ты готова? – спрашивает он. – Да, – Маргарет невольно улыбается. – А ты? – Куда уж больше, – он медлит. – Боишься? – В ужасе. Но это не страх перед хала. Она боится принять неверное решение, когда придет время. * * *