— А чего решать? — усмехнулся Поярков. — Нашли, выходит? — Выходит, нашли, — согласился Тимохин. — Ну и чего решать? — нагловато прищурился Поярков. — Вагонзак, этап — и здравствуй, дорогая! — Давай без конферансов, — оборвал его Тимохин. — Слушаюсь, гражданин начальник! — все с тем же блатным прищуром глянул на него Поярков и надолго замолчал. Когда подъезжали к поселку, спросил: — А жене что говорить? — Не знает она? — обернулся к нему Тимохин. — Того, что вы знаете, нет, — буркнул Поярков. — Выдумай что-нибудь, — помолчав, сказал Тимохин. — На курсы повышения квалификации едешь. — И на сколько же лет? — Считай. Четыре недосидел да еще пару лет прибавь. Вообще-то, не я тебя судить буду. Может, и скостят. — Как же! Дождешься от вас! — зло сказал Поярков. — Где разбираться со мной будете? — В твои родные края поедем. К морю. Соскучился небось? — Во сне вижу, — признался Поярков. — Только не так я хотел с морем свидеться. — Так уж сошлось, — сказал Тимохин. — Это верно, — согласился Поярков. — Видать, от судьбы не уйдешь! — От закона, хочешь сказать? — А мне это все едино, — отозвался Поярков. — Но кое-кто на ваши законы... Ладно! Не будем! — На Гулыгу намекаешь? — догадался Тимохин. — Хотя бы... — Сидит твой Гулыга, — жестко сказал Тимохин. — Правда? — обрадовался Поярков. — Врать не обучен, — буркнул Тимохин. — Тогда ладно! Судите меня по новой! — махнул рукой Поярков, помолчал и тоскливо, негромко, будто самому себе, сказал: — Не выдержать мне шесть лет в зоне! Или уголовники пришьют, или сам на запретку кинусь! Ты пойми, начальник! Я все эти годы человеком себя считал. Старался быть человеком! А теперь опять... Поярков замолчал. Когда подъехали к дому и остановились, Тимохин сказал водителю: — Ты нас здесь подожди, Костя. — А долго? — спросил Костя. — Сколько надо, столько и будешь ждать, — жестко ответил Тимохин. — Как скажете... — вздохнул водитель. — Нам бы до темна обернуться! — Успеем, — пообещал Тимохин и повернулся к Пояркову: — Веди в свои хоромы! — Вам бы такие! — огрызнулся Поярков. — Да ты не обижайся, чудак! — улыбнулся Тимохин. — Шучу ведь... — Тогда извините, — ответил Поярков. — Думал, всерьез... Пошли!.. — ...Знакомься! — сказал жене Поярков. — Ирина! — Тимохин. — А по имени-отчеству как? — спросила Ирина. Тимохин не сразу, но ответил: — Виталий Иванович. — Виталий... — повторила Ирина. — Красиво! — Вы это серьезно? — не поверил Тимохин. — Какие же шутки? ! — улыбнулась Ирина. — Что красиво, то красиво! А он вот... — она кивнула на Пояркова, — Серега! Разница! — Никакой я не Серега! — в сердцах сказал Поярков, надевая чистую рубаху. — Серега, Серега! Алексей я! — Да ты что? Трезвый вроде? — забеспокоилась Ирина. — Шутит он, — вмешался в разговор Тимохин. — Ничего я не шучу! — оборвал его Поярков. — Был Серега, и весь вышел! И не Поярков я! Рыскалов я!.. Алексей Рыскалов! Хватит, насережился! — Чего это с ним? — встревоженно посмотрела на Тимохина Ирина. — Или с головой что? Заболел никак? — Ничего я не заболел! — крикнул Рыскалов. — Скоро сама все узнаешь. Захочешь — требуй развода! С алиментами только туго будет! Поехали, начальник! Я готов! — Он вам напишет, — попытался успокоить Ирину Тимохин. — Или я напишу. Не волнуйтесь! — Вовка где? — спросил Рыскалов. — Где ему быть? — всхлипнула Ирина. — На речке, наверное... — Поцелуй его за меня. Пошли, начальник! И первым шагнул к дверям. ...По всем существующим правилам Рыскалов должен был ночевать в КПЗ, потом его ждала камера в пересыльной тюрьме, а когда подберется этап, в душном вонючем вагонзаке он отправится «по принадлежности», в город, где его судили. Тимохин же оставил его ночевать в своем гостиничном номере, благо диван был свободен. Что такое набитый сверх меры вагонзак летом, Тимохин представлял достаточно хорошо, вспомнил, что где-то читал о том, что в исключительных случаях возможен провоз заключенного в обычном вагоне с положенными по инструкции мерами предосторожности, — решил для себя, что это именно тот случай, не сдал Рыскалова на этап, а добился двухместного купе, чтобы везти его «по-человечески». Он не хотел признаваться даже самому себе, что ему чем-то нравится этот парень с открытым лицом и натруженными рабочими руками. Что делать двум попутчикам в тесноватом купе поезда в дальней дороге? Не пить же подполковнику милиции с заключенным? Разговаривали. О прежней жизни Рыскалова Тимохин знал почти все. Интересовал его лагерь и особенно побег! — Женщина одна помогла, — коротко сказал Рыскалов. — Отчаянная баба! — Спал, что ли, с ней? — грубовато спросил Тимохин. — Это само собой, — неохотно ответил Рыскалов. — Не в этом дело... Любила она меня... — А ты? — Я тоже, наверное... — А жену любишь? — Сына больше. — А она тебя любит. — Вы-то откуда знаете? — Слепому видно! Без памяти любит. — Она не меня любит, — усмехнулся Рыскалов. — Сережку Пояркова. А вот меня такого — не знаю... Полюбит ли? — Все будет у вас как надо! — убежденно сказал Тимохин. — Такая ждать будет. И никого близко к себе не подпустит!