Бычков схитрил и расставил своих сотрудников там, где была наибольшая вероятность появления мальчишки, попавшего вечером в большой город, — у тиров, у киосков с мороженым и газированной водой, у цирка и кинотеатров. Полетайка нигде не показывался, и Бычков с тревогой думал о том, что Тихонька со своим подручным вполне могли выбраться из города до того, как были перекрыты все выезды из него. С невеселыми этими мыслями Бычков вышел из Нардома, направился мимо зоопарка к Неве и медленно пошел по набережной. У гранитного парапета застыли с удочками в руках заядлые рыболовы, в вечернем сумраке темнел силуэт парусника, стоящего на приколе у стенки Васильевского. Бычков засмотрелся на парусник и не заметил, как рядом с ним встал у парапета худенький подросток в матросском тельнике и в бушлате не по росту. — Дядя Витя!.. — тронул он Бычкова за рукав пальто. Бычков обернулся. — Соколов? — вгляделся он в лицо подростка. — Игорь? — Ага! — улыбнулся парнишка. — Почему не в Славянке? — Драпанули! — весело объяснил Игорь. — На «Чапаева»! — Культпоход, что ли? — поинтересовался Бычков. — Через заднюю дверь! — усмехнулся Игорь. — И много вас таких? — хмурился Бычков. — Человек десять наберется, — деловито посчитал на пальцах Игорь. — Кононов здесь? — Нет! — замотал головой Игорь и опять засмеялся: — В карты продулся! Без штанов сидит! — Ему это полезно, — усмехнулся Бычков. — А ты что же... погулять решил после сеанса? — А я всегда сюда прихожу, — сказал Игорь. — На парусник смотрю. Вот бы на таком поплавать! — Поплаваешь! — пообещал Бычков. — Ночевать где будете? — В колонию двинем. Холодно в подвале. — Двигай тогда, а то поздно! Будь здоров! — И вы не кашляйте! Игорь побежал к чернеющей невдалеке громаде моста, но с полдороги вернулся и, запыхавшись, сказал: — Я пацана этого, хромого, видел... Ну, художника! С девчонкой! — Скажи пожалуйста! — поднял брови Бычков. — Кавалер! И где же они прогуливаются? — У «Титана» толклись! — сообщил Игорь. — Тоже, наверно, на «Чапаева» канают! — Вполне! — задумчиво протянул Бычков. — Очень даже возможный вариант! Ладно, двигай, а то замерзнешь!.. Проводил глазами удаляющуюся фигуру Игоря и бегом бросился догонять громыхающий на повороте к мосту трамвай. ...Кинотеатр размещался в огромном старом доме, двери из зала вели в темный двор, и, выходя после сеанса, люди тесной толпой шли к воротам, на ходу зажигая спички, закуривали, приглушенно переговаривались. Оказавшись на улице, щурились от света и расходились к трамвайным и автобусным остановкам. Хельга и Колька Полетайка по двору шли молча, когда же вышли на ярко освещенный проспект, Хельга, вытирая платком мокрые глаза, остановилась у круглой афишной тумбы. — Ревешь, что ли? — спросил Колька. — Коровы ревут, — шумно высморкалась Хельга. — Я плачу. — Да это же кино, дурочка! — удивленно смотрел на нее Колька. — Все равно жалко! — заправила волосы под вязаную шапочку Хельга. — Как они его... Из пулемета! — Чья сила, тот и «Барыню» пляшет! — насупился Колька. — А вообще-то, конечно... — Помолчал и добавил: — Хочешь, я тебе его нарисую? — Кого? — не сразу поняла Хельга. — Чапаева. — А сможешь? — засомневалась Хельга. — Мне на человека раз посмотреть — все. Срисовано! — заявил Колька. — Чапаева я с закрытыми глазами вижу: папаха, бурка, усы, шашка... Лошадь еще! — Конь! — поправила Хельга. — Ну конь! — согласился Колька. — Потопали? — Потопали! — засмеялась Хельга. Бычков, стоящий под аркой дома, отступил в темноту, выждал, когда Хельга и Колька минуют ворота, сунул в рот папиросу и зажег спичку. Погасил он ее не сразу, а только после того, как из подъезда дома на противоположной стороне улицы вышли Толя Васильев и девушка в белом пуховом берете. От входа в кинотеатр к Бычкову уже торопился Саша Чистяков. Прикурил от папиросы Бычкова и негромко спросил: — Видели, Виктор Павлович? Хромает! — Видел, Саша. — Он?! — Похоже, что он! — кивнул Бычков. — Толя с Людой его повели. Метистов и Ананьев сменят. Машина где? — За углом. — Поехали!.. ...На следующий день, к вечеру, Бычков докладывал Коптельцеву и Юрскому: — Фамилия хозяина мызы — Виролайнен, звать — Тойво, судим по сто шестьдесят второй статье УК. До первого побега Тихонова отбывал срок в одном с ним лагере. После освобождения работает конюхом в колхозе. — Понятно, — кивнул Коптельцев. — Дочь? — Хельга Виролайнен, — заглянул в свои записи Бычков. — Пятнадцати лет. Не судима. Приводов нет. — Мать с ними живет? — Ушла. Дочь осталась с отцом. По собственному желанию. — Так... — Коптельцев повертел в пальцах папиросу, вздохнул и положил ее на стол рядом с пепельницей. — Значит, парнишка там обитается. А Тихонов? Тоже там? — Предположительно, — ответил Бычков. — А это, как говорится, то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет! — сердито сказал Коптельцев, опять потянулся к папиросе, но спохватился и принялся раздраженно постукивать пальцами по столу. — Точно надо знать! — Установим, Александр Алексеевич, — твердо пообещал Бычков. — Да уж постарайтесь! — буркнул Коптельцев. — А то поднимем шум на всю округу, а Тихонова давно и след простыл! Ну, мальчишку возьмешь... Можешь ты ему эти две кражи в ювелирных предъявить? — Предъявить-то я предъявлю. Доказать ничего не смогу, — невесело заметил Бычков. — Вот и выйдет, что гора, как говорится, родила мышь. А мне и без того конфузу хватает! Начальство с меня не слезает, а на мое начальство еще кто-нибудь повыше давит. Так что обкладывайте эту берлогу по всем правилам и дознавайтесь — залег он на зиму или, как медведь-шатун, где-нибудь шляется. Все вам ясно? — Так точно, — по-военному отчеканил Бычков. — Действуйте! За мызой уже наблюдали третий день. Дом стоял на юру, под окнами не росло ни кустика, впереди было голое поле. Оперативники укрылись в лесочке, который начинался сразу за огородом, где стояла баня. Подходить ближе опасно, чтобы раньше времени не спугнуть обитателей мызы. По утрам беловолосая девчушка открывала двери сарая и выпускала пастись козу, чуть позже выходил Колька и охапками носил в дом дрова из поленницы — топил печку; иногда в середине дня подъезжал на телеге хозяин мызы, девчушка принимала от него свертки с продуктами, мешок с хлебом, хозяин поворачивал лошадь и уезжал, чтобы вернуться к вечеру, но уже пешком. Лошадь и телегу оставлял на колхозной конюшне. Тихонька ни во дворе, ни у хозяйственных построек не появлялся. Если и выходил из дома, то, наверное, поздно вечером или ночью. Собаки хозяин не держал, и Бычков решил рискнуть — подобраться к окнам, когда наступит пора ужина, и попытаться разглядеть, садится ли за стол вместе с другими Тихонька. В субботу утром Колька натаскал дров в дом и в баню. Хозяин вернулся, как всегда, в сумерки, баня была уже готова, и первой в нее побежала девчушка со свертком белья под мышкой. Вышла она из бани, когда уже совсем стемнело, и различить ее можно было только по белому платку на голове. Девчушка прошла огородом к дому, и вскоре в той стороне засветился огонек. Хозяин мызы шел с фонарем «летучая мышь», за ним, прихрамывая, торопился Колька, а в человеке, идущем следом, Бычков узнал Тихоньку. — Вот он! — жарко выдохнул в ухо Бычкову стоящий рядом Ананьев. — Вижу, Коля, вижу... — шепотом ответил Бычков. — После баньки и возьмем. Чистенького!.. Дождался, когда свет фонаря замелькал в окне бани, и приказал: