— А где Жура с Хохлом? — огляделся Полетайка. — Замели, — отвел глаза Кононов. — Только ты смотался, за ними «воронок» приехал. — Наследили, значит... — нахмурился Полетайка. — Говорил я вам, чтоб не лапали чего не надо! Пили небось на деле? — Бутылку раздавили, — виновато кивнул Кононов. — Дурачье! — покачал головой Полетайка. — Гроши при них? — В казне. Тебе только долю отдал. — Хоть до этого додумался! Полетайка отломил от буханки корочку, пожевал. Кононов опять подвинул к нему кружку с водкой, но Полетайка снова отставил ее. — Всех заложат! — вздохнул Кононов. — Жура с Хохлом не заложат! — возразил Колька Салик. — Опера этого не знаешь! — осадил его Кононов. — Он их наизнанку вывернет! — Щелкнул колодой карт и предложил: — Сыграем? — Давай, — пожал плечами Полетайка. — Делать все равно нечего. Он отодвинул в сторону консервную банку, пригляделся к газете, еще больше помрачнел, аккуратно оторвал от нее клочок и спрятал в карман. — Чего углядел? — спросил Кононов. — Чего надо, то и углядел, — хмуро сказал Полетайка. — Откуда газетка? — А кто ее знает? — отмахнулся Кононов. — Кто-то из пацанов притащил. — Заместо скатерти? — криво усмехнулся Полетайка. — Не читать же? — засмеялся Кононов. — Мечу! — Банка не вижу, — сощурил глаза Полетайка. — Сотня! — На деньги не играю, — сквозь зубы процедил Полетайка. — Что ставишь? — Бычкова. — Чего?.. — растерялся Кононов. — Оглох?! — хрипло крикнул Полетайка. — На опера играю! Карты всем!.. Он вытащил финку из буханки и с силой метнул ее в оборванный угол газеты, рядом с собой. Оглядел притихших мальчишек и угрожающе сказал Кононову: — Ну?!.. Кононов, стараясь удержать дрожь в пальцах, медленно сдал карты. ...На столе у Бычкова лежала записка: «Иди паровозом. Кичи не будет. Расчет с наваром». Что означало: бери все на себя, тюрьма малолетке не грозит, доля твоя будет увеличена. Записка эта насторожила Бычкова тем, что уж очень от нее попахивало профессионально-воровским жаргоном. Его подопечные пацаны не прочь были щегольнуть блатными словечками, но написавший это послание владел воровской «феней» в совершенстве. Писать так мог или опытный вор, пахан, или тот, кого он обучал, кто был с ним всегда рядом и бегал не в «шестерках», а на равных делил с ним риск, удачу, провалы, бродячую, с оглядкой, жизнь, отчаянную воровскую гульбу и серую, как зола, скуку. Тихонов расстрелян. Никто из местного «взросляка» с малолетками не повязан. Это установлено точно. Остается — Полетайка. Только он, прошедший всю «школу» Тихоньки, мог написать эту записку. Адресована она была Журавлеву, и обнаружили ее в изнанке шерстяных носков, которые тот просил ему передать. Бычков записку Журавлеву на допросе прочел, но Журавлев заявил, что знать не знает, кому она написана и как попала в носки, переданные ему родной сестрой. Ничего другого Бычков не ожидал. И Журавлев и Хохлов, порознь и вместе, Полетайку не называли, о похищенных из магазина на Некрасова деньгах и драгоценностях говорить отказывались, требовали их предъявления, что же касается коробочки из-под часов, на которых были обнаружены отпечатки пальцев Журавлева, то он, ухмыляясь, просил записать в протокол, что, мол, коробочку в руках держал, но была она уже пустая. Так ничего не добившись, Бычков отправил их обратно в камеру. Была у него мысль на очной ставке Журавлева свести с Полетайкой, а Хохлова с Кононовым. Вдруг да не выдержат нервишки, начнут топить друг друга и прояснят картину. Но посланный за ними Толя Васильев вернулся ни с чем! Полетайка и Кононов с компанией из детколонии сбежали. Бычков со своими сотрудниками обошли все известные им подвалы и чердаки, но никого не обнаружили. Юрскому об этом Бычков еще не сообщал и теперь сидел и думал, с чем ему идти к нему на доклад. В тишине кабинета телефонный звонок показался ему необычно громким, и Бычков, вздохнув, — небось Юрский вызывает! — снял трубку. — Бычков слушает... Привет, Сергей!.. Какая девчушка? Так... Так... Да, пропусти, Сергей Иванович... Повесил трубку, убрал в ящик стола бумаги, хотел снова сесть за стол, но раздумал и остался стоять. В дверь робко постучали. — Входите, — шагнул к двери Бычков. Дверь распахнулась, и Хельга, прижимая к груди небольшой узелок, нерешительно остановилась на пороге. — Проходи, проходи... — подбодрил ее Бычков. — Не стесняйся! Хельга кивнула, но продолжала стоять, оглядывая кабинет. — Садись, — указал ей на диван Бычков и, дождавшись, когда Хельга неловко присела на самый краешек, сел рядом. — Рассказывай, с чем пришла? Хельга вздохнула, будто собираясь с силами, положила на колени узелок, развязала его и, расправив края, сказала: — Вот!.. На платке лежали пачка денег, золотые дамские часы, браслет и серьги. — Так... — сказал Бычков. — И что сие значит? — Это Коля вам сдает... То есть государству... Добровольно... — не глядя на Бычкова, сбивчиво ответила Хельга. — Это какой же Коля? — щурясь смотрел на нее Бычков. — Уж не Яковлев ли? — Я его фамилии не знаю... Может быть, и Яковлев... Такой совсем невысокий, он еще прихрамывает... Неужели вы не помните? — Помню, — ответил Бычков. — Только не он эти вещи и деньги сдает. — А кто же? — опустила голову Хельга. — Ты, — усмехнулся Бычков. — Тебе ведь он их принес. Так или нет? — Так... — кивнула Хельга, и губы у нее задрожали. — Плакать только не надо, — тронул ее за плечо Бычков. — В подарок принес? — Да, — закусила губу Хельга. — А я сказала, что не возьму... Не могу я этого взять... — Догадалась, откуда они? — мягко спросил Бычков. — Он сам сказал, — открыто взглянула на него Хельга, и губы у нее опять задрожали. — Боюсь я... — Он что, знает, что ты сюда пошла? — насторожился Бычков. — Нет, — покачала головой Хельга. — Он ушел. А куда — я не знаю. За него я боюсь... И за вас. — За меня-то чего бояться? — удивился Бычков. — Я ему газету прочла... — очень тихо сказала Хельга, — Где про суд... И что приговор приведен в исполнение. Вы знаете про кого? — Знаю, — хмуро кивнул Бычков. — А Коля... Я его таким не видела никогда... — Хельга замолчала, не решаясь продолжать. — Грозился? — помог ей Бычков. — Сначала заплакал, а потом кричал... Страшно так... — Она закрыла глаза руками и всхлипнула. — Обойдется! — похлопал ее по плечу Бычков. — Мне знаешь сколько раз грозили? И ничего! Жив! — Очень он страшно кричал... — Хельга помолчала и робко спросила: — А можно записать, что это Коля вам деньги и вещи сдал? Через меня. Или никак нельзя? — Нельзя, — вздохнул Бычков. — А что принесла — спасибо. Хорошо сделала. — Кому хорошо? — подняла на него глаза Хельга. — Себе? А Коле? Ему не очень хорошо, да? — Ему, пожалуй, не очень, — согласился Бычков. — А может, и хорошо. Если поймет, что ты для него сделала. — Сейчас не поймет, — сказала Хельга. — Потом, может быть... У нас когда-то конь был. Молодой совсем. Жеребчик! Когда на него узду в первый раз надели, как бешеный стал. Подойти никто не мог! Так и Коля сейчас.