...Сразу после подъема по бараку пошел слушок, что Алешка Рыскалов, живой и невредимый, стоит у ларька, ждет, когда Зойка начнет торговать. Первым у ларька появился мелкий шакаленок из саловской кодлы по кличке «Кепарь». Поглядел на стоящего у ларька Алексея, посвистел и приблатненной походочкой, вразвалочку, ушел докладывать, что, мол, сука буду, стоит гад, век свободы не видать! Потом появился Федька Косой, прошел мимо, только метнул острым взглядом в Алексееву спину, и у того сразу зашлось сердце: он узнал легкую, бесшумную походку опытного вора. Ночью к его нарам подходил Косой! Алексей стукнул костяшками пальцев по щиту, закрывающему ларечный прилавок. — Кому там не терпится?! — услышал он Зойкин голос. — Товар принимаю! Алексей обошел ларек сбоку, встал у дверей и сказал: — Это я, Зоя! Алексей! Дверь тут же распахнулась, и не успел Алексей войти в подсобку, как Зойка захлопнула ее за его спиной. — Жив?! — приникла она к его груди. — Пока жив, — невесело усмехнулся Алексей. Зойка увидела разрез на бушлате, всплеснула руками: — Как в воду глядела! Бандюги дешевые! Веришь, ночь не спала. Думала! — И что удумала? — Да уж удумала! — загадочно сказала Зойка. — Бабы — они знаешь какие хитрые! Хотя откуда тебе знать? Ты сейчас топай на работу, а после обеда сразу ко мне. Я сейчас расторгуюсь! С бригадиром твоим я словечком уже перемолвилась — отпустит! Дома я тебе все свои думки обскажу. Усек? — Заметано! — Все. Отваливай. ...Первое, что увидел Алексей, войдя в Зойкину комнату, — паспорт. Он лежал посреди стола, на самом видном месте, и положен был так с умыслом, с расчетом, что Алексей сразу увидит его. Паспорт был помят и замусолен до того, что почти не различался герб на обложке. Алексей раскрыл его и увидел мутную фотографию. Снимок был сделан, скорее всего, в автомате, где-нибудь на вокзале или в аэропорту. На фото можно было различить глаза да уши, ну еще разве нос! Не пуговкой, без горбинки, не длинный и не короткий. Нос как нос! Узнать владельца паспорта по этой фотографии было трудно, почти невозможно, но печать на ней стояла настоящая, «без липы», и даже неискушенному глазу было видно, что фотография не переклеена. Алексей прочел имя и фамилию владельца: «Сергей Константинович Поярков». Был он на два года старше Алексея. Так... Место рождения... Прописка... Штампа о браке нет... Настоящий паспорт! Документ! Откуда он у Зойки? И почему выложила на видное место? Алексей оглянулся на дверь, но Зойка была на кухне, колдовала у плиты. У дверей Алексей увидел висящий на вешалке мужской плащ. Синий, выгоревший, видно, что недавно постиранный. Внизу стояли ношеные, с рыжинкой, кирзовые сапоги, а на крючке висела солдатская зимняя шапка с вытертым мехом, без звездочки. Такие шапки носили вольняшки из поселенцев и расконвоированные — меняли у солдат охраны на водку. Чье это барахло? Гостит кто-нибудь у Зойки из прежних дружков? Предупредила бы! А если гость неожиданно заявился? Алексей вышел из комнаты, прошел по коридору, заглянул в кухню. Зойка стояла у плиты. Одна. — Зой! — окликнул ее Алексей. — Пришел? — обернулась Зоя. — Я сейчас. Прихватила тряпицей горячую ручку сковороды с жареной картошкой и пошла из кухни, кивнув на ходу Алексею: мол, идем, чего стоишь? В комнате она пристроила сковороду на подставку, достала вилку, толстыми ломтями нарезала хлеб, обернулась к Алексею: — Садись, ешь. Алексей сел за стол и взял в руки паспорт: — Откуда он у тебя? — Ты ешь, — отобрала у него паспорт Зоя. — Потом узнаешь! Села напротив, оперлась локтями на стол, обхватила щеки ладонями и сидела так, не отрывая глаз от лица Алексея. Между бровей у нее залегла морщинка, лицо как-то сразу постарело. Она взяла из лежащей перед Алексеем пачки папиросу, закурила, пуская дым к потолку. Когда Алексей отодвинул пустую сковороду, она полистала паспорт, вздохнула и сказала: — Жил человек — и нету. Все. Амба. Концы. — Ты обо мне, что ли? — нахмурился Алексей. — Живой пока. — О тебе речь впереди. — Зойка повертела в руках паспорт. — Я о нем. О Сережке Пояркове. Был тут такой бич! Шатался по белу свету, и прибило его в наш поселок. А зачем — сам не знает! Бич — он и есть бич! Пил он для своих лет несуразно! Молодой, можно сказать, парнишка, а закладывал убойно! Неделями не просыхал! Вот паспорт у меня и заложил за бутылку водки. Да, видно, не помогла ему эта бутылка проклятая, так из запоя и не вышел. Что бичу без денег делать? На всякую дрянь перешел. Нажрался какого-то лосьону и отдал богу душу! Утром нашли его на бережку. Холодный уже! Документов при нем никаких, да его и без документов каждая собака знает! Не одну неделю в поселке отирался. Опознали — и на кладбище. Никаких тебе вскрытий. Не Москва! Алкогольное отравление — и за счет родного поселкового Совета в ямку. Лежи, герой труда! А паспорт — вот он. Я про него и забыла. Глядишь и пригодился! — Кому? — Тебе! Кому же еще? Вон кирзачи от моего дурака остались, плащишко какой ни на есть, шапка. Не в арестантском бушлате тебе на станцию топать! — Погоди, погоди... — растерялся Алексей. — Ты что задумала? — Ты «барыню» перед саловской кодлой плясать будешь? — Не дождутся! — Ну вот! А они тебя приговорили. Не ножом, так удавкой! А то в лесу какую-нибудь «козу» подстроят. А тебе только жить и жить. Отрываться надо! — Бежать? — Бежать, Алеша. Прилепилась я к тебе, сам видишь, давно со мной такого не было. И что? Я с тобой натешусь в постели вволю, а тебя пришьют за милую душу! А мне в петлю лезть? Из-за своей бабской слабости парня погубила? В такие игры не играю! — На вахте после съема недосчитаются. И все. Сгорел! — На вахте все будет в ажуре. — Как? — Не твоя забота. Вас после съема по головам в колонне считают? — Ну! — Сойдется счет. — Да как он сойдется, если на одного меньше? — Сеньку-дурачка знаешь? Фитиль такой, доходяга, расконвоированный. Бегает по зоне, как у себя на дворе! Хочет — в поселок, хочет — обратно! Он за литруху спирта хоть в «запретке» спать ляжет! — И что? — А то! Говорю, не твоя забота! Ты переодевайся и дуй на станцию. Как раз к поезду попадешь. Ксива у тебя законная, но к кассе не подходи: там менты всегда ошиваются. Иди прямо в буфет, скажи Нинке-буфетчице, что ты от меня, и попроси кружку пива. Рубль есть? — Есть. — Она тебе вместе со сдачей билет сунет. Но, кроме пива, ничего. Слышишь? Ни грамма! — Понял. — На перроне не маячь, иди в вагон и сиди тихо, как мышь, пока поезд не тронется. Потом тоже особо не выступай! — Куда поезд-то идет? — А тебе не все равно? Билет у тебя до Свердловска. Где-нибудь там и выскочишь. Да, подожди... Зойка вышла из комнаты и тут же вернулась со свертком: — Яйца тут вареные, мясо, хлеб, огурцы... Денег у тебя есть хоть сколько? — Мне хватит. — Тогда все. Одевайся. — Подожди, Зоя! А бригадир? — Чего бригадир? — Знает он, что я к тебе пошел. Хватятся — стукнет! — Молчать он будет, как суслик в норке! Что же он на себя пособничество в побеге брать будет? Чурка, что ли, совсем? Тут кондеем не отделается, срок добавят! — А ты? Соседи меня видели... — Болт им, соседям! Мало ко мне мужиков ходит? Ну, еще разок помоями обольют! Не привыкать! Ладно, все! Посидим перед дорогой... И дай я тебя поцелую на прощание. Залеточка ты моя! — Зоя! — Все, Алеша. Иди. А то разревусь! Иди, прошу тебя! — Бахилы мои выкинь... И бушлат, — у дверей уже вспомнил Алексей.