— Ах скажите! — повернулась к нему Нина. — Жизнью он недоволен! Работой!.. А от кого это зависит? Да другой бы на твоем месте землю носом рыл! Все бы имел! — Квартиру, дачу, машину, японский телевизор! — подхватил Колесников. — Дачу необязательно, без японского телика можно перебиться, а квартира и машина элементарно необходимы! — Так уж и элементарно? — съязвил Колесников. — Слушай, Колесников! Не прикидывайся святым! — разозлилась Нина. — Хотела бы я посмотреть, как бы ты ко мне в коммуналке пробирался! Из всех дверей подглядывают, коридор длиннющий, по стенам велосипеды развешаны. Не дай бог, какой-нибудь упадет да по голове! На радость соседям! — Взрослый или детский? — очень серьезно спросил Колесников. — Кто? — не поняла Нина. — Велосипед. — Без разницы! — отмахнулась Нина. — Я, как тебе известно, на содержании ни у кого не была, хоть и не святая. Этот однокомнатный шалаш своим горбом вытянула. И на машину намолочу! — Техническими переводами? — поинтересовался Колесников. — Чем и как — это вопрос второй. Главное — результат! — По крайней мере, откровенно, — пожал плечами Колесников. — Вот именно! — непримиримо сказала Нина. — А ты в позу встаешь! В пятую позицию! Нина составила пятки вместе, прижала локти к бедрам, вывернув отставленные ладони, и походкой Чарли Чаплина прошлась по кухне. Колесников усмехнулся и спросил: — Ты все это серьезно? Или это так... Теории. — Какие к черту теории?! — зло крикнула Нина. — Практика это, Колесников! Жизнь! Нормальная причем. Какой-то ты, ей-богу, туркнутый. Ты открой очи, оглянись, посмотри кругом! Твой Парфенов небось из каждой загранкомандировки по системе привозит. И в комиссионный тащит. Вот тебе и машина! Уж он-то своего не упустит! А ты? Блаженный какой-то! Магнитофон подарили, так и тот вернуть хочешь! — Никто мне его не дарил, — буркнул Колесников. — На время взял. Для работы. — Ах, для работы! — передразнила его Нина. — Врешь ты, Колесников. Чего ж тогда он у меня болтается? — Так ты же... — Колесников даже задохнулся. — Ты же просила придержать... Записи какие-то фирменные выцарапывала... Переписать хотела! — Давно переписала! — отмахнулась Нина. — И молчала? Завтра же отнеси в представительство! — Ты соображаешь, что говоришь? — возмутилась Нина. — Я никакого отношения к вашим экспертным делам не имею, и вдруг — здрасьте! Что обо мне люди подумают? Сам неси. — Но я же улетаю ночным рейсом! — А мне-то что? Тебе этот магнитофон всучили — ты и расхлебывай! — Что значит «всучили»?! — вскочил Колесников. — Выбирай выражения! — Ах, ах!.. Извините за непарламентское высказывание. Вы у нас человек утонченного воспитания! Вы людям не хамите, не оскорбляете, матом пожилых людей не кроете! — Замолчи! — стукнул кулаком по столу Колесников. — На Лизу свою кулаком стучи! — огрызнулась Нина. — Лизу не трогай! — закричал Колесников. — Не смей! — Ну спасибо! — Нина сорвала с себя фартук, бросила на стул. — Спать со мной — это пожалуйста, а обсуждать твою благоверную — ни-ни! Вот и иди к ней! Она тебе чемоданчик уже собрала, бутербродов наготовила. Иди, иди! Не отсвечивай! — И пойду! — шагнул к двери Колесников. — Давай, давай! Топай! — подбоченилась Нина. — Два сапога — пара! Живете, как на Луне! — Как умеем! — уже из прихожей крикнул Колесников. — Да не умеете вы никак, — встала на пороге кухни Нина. — Полоротые! — Это мы еще посмотрим! — крикнул, надевая пальто, Колесников. — И смотреть нечего! — сунула шапку Нина. — До сорока лет дожил, а толку, как от козла молока! — Ну и дрянь же ты! — Колесников нахлобучил шапку и хлопнул входной дверью. Нина вернулась в кухню, села на табурет у стола и расплакалась. Колесников стоял над раскрытым, аккуратно уложенным чемоданом. Сверху лежали пижама и целлофановый пакет с бутербродами. Колесников невесело усмехнулся, вынул пакет, закрыл чемодан и прошел на кухню. Положил пакет в холодильник. Вынул из кармана пиджака записную книжку и ручку. Вырвав листок, написал: «Спасибо за бутерброды. Лечу самолетом. Георгий». Положил листок посреди кухонного стола и вернулся к себе в комнату. Когда за окном послышался сигнал автомашины, Колесников взял чемодан, надел в прихожей пальто и шапку, подумал и постучал в закрытую дверь: — Лиза... Елизавета Григорьевна... — Да? — послышался из-за двери женский голос. — Я уезжаю. — Счастливого пути. — Выйди хоть... Дверь не сразу, но распахнулась. На пороге стояла подтянутая, моложавая женщина. — Не ложилась? — спросил Колесников. — Как видишь. — До свиданья. Женщина пожала плечами и ушла в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Колесников покачал головой, вздохнул, поднял чемодан и вышел. Встречи и проводы деловых людей одинаковы во всех аэропортах мира. Колесников и Парфенов еще проходили досмотр, а у таможенного зала их уже ждали Вульф, Эллен Штайнер и стоящий чуть в стороне шофер, готовый подхватить чемоданы прибывших. Все было так же, как в Москве, когда западногерманских фирмачей встречали в Шереметьеве. За одним исключением. В холле, через который проходили прилетевшие и встречающие, сидел за стойкой бара Рудольф Герлах, а в настенном зеркале прекрасно были видны двери таможенного зала и несколько столиков, что стояли неподалеку от стойки. Потягивая виски, Герлах неприметно поглядывал в зеркало, наблюдая за встречей Колесникова и Эллен. Остальные, по-видимому, его не интересовали. Шофер понес чемоданы к выходу. Вульф, Эллен, Колесников, Парфенов, оживленно переговариваясь, направились следом за ним. Проходя мимо стойки, Вульф сказал что-то Эллен, та предложила: — Чашечку кофе с дороги? Вульф приглашающе указал на один из столиков, коротко бросив подбежавшему кельнеру: — Кофе, коньяк! Кельнер почтительно поклонился, скрылся за стойкой, тотчас же вернулся с подносом, на котором стояли чашки с кофе и четыре рюмки с коньяком. — Про́зит! — поднял рюмку Вульф. Парфенов выпил свою залпом, отхлебнул кофе и спросил: — Когда начинаем работать? — Завтра с утра. — Эллен вынула из сумочки записную книжку. — Три дня на знакомство с оборудованием. Непосредственно на производстве. Затем фирма-разработчик. Все вопросы по координации. — Сколько даете на это времени? — поинтересовался Колесников. Эллен перевела его вопрос Вульфу. Тот подумал и ответил: — На ваше усмотрение. Фирма не считает для себя возможным устанавливать какие-либо сроки. — Зато наша считает, — буркнул Парфенов, выслушав перевод. — Деньги? Или время? — чуть сощурилась Эллен.