— Не все, — быстро отреагировал я, садясь в прежнюю позу, — я не так выразился… — Зачем? Я же вижу, ты не привык менять своё мнение в угоду кому-либо. Говори, как есть. Мне просто интересно, почему ты так решил? — Не знаю. Тогда, в первую нашу встречу, мне показалось, что ты держишься как будто отстранённо от нас, даже специально увеличиваешь и усложняешь дистанцию. — И с чего тебе это показалось? — допытывалась Лайза. Я так заразился её желанием докопаться до сути, что поджал ноги и развернулся к ней: — С того, как ты разговаривала — сдержанно, ни мимикой, ни жестами не выдавала даже простейшего человеческого расположения. — Я выдержал паузу. — Ты даже не поздоровалась! — А чего ты ждал, Мэтью? — она вспылила. — По-твоему, посещая свои объекты, я должна… нет, просто обязана подходить к каждому из работников, дружески хлопать их по спине, смеяться вместе с ними над пошлыми анекдотами, а уходя не забыть договориться встретиться вечерком, чтобы пропустить по бокальчику? И как они будут воспринимать меня после такого? Была в её словах неоспоримая правда. — Ты представляешь, в каком мире я вращаюсь? В мире серьёзных и не признающих соперничества мужчин! Да, так уж сложилось, что сфера строительства и большого бизнеса — это преимущественно мужская территория, и раз уж я выбрала для себя эту область в качестве профессиональной, то должна действовать по её законам. Я с самого зачисления в университет привыкла бороться, отстаивать и защищаться. Я просто не могу выглядеть и вести себя проще, потому что в моём окружении это сразу примут за слабость. Я только год как завершила учёбу. Здание, над отделкой которого ты трудишься — это моя первая работа такого масштаба. Идея, конечно, появилась ещё несколько лет назад, но продумать всё до мелочей и осуществить её я могу только сейчас. Это огромная ответственность, которая меня по-своему мотивирует, но и ограничивает во многом, диктует жёсткие правила. В этом признавалась девушка, которая по моим неточным подсчётам была всего года на три-четыре старше меня, а уже заслуживала восхищения. Я совсем не хотел вызвать в ней такую бурю эмоций, и уж тем более доводить её до той степени откровенности, о которой — я видел это — она уже успела пожалеть. — Это было первое впечатление. Я мог подумать всё, что угодно, ведь я тебя плохо знал. — А теперь знаешь хорошо? — бунтующие искорки в её глазах сменились хитрющими. — Если учесть, что ты показала мне свой любимый уголок у океана, думаю, что узнал получше. Лайза снова обратила свой взор на водную стихию. — К сожалению, я не могу бывать здесь, когда захочу. У близких не всегда есть время, а одной как-то… Она не закончила. Я предположил, что под «близкими» она имела в виду прежде всего Дугласа, и наверняка по-настоящему близких людей, с которыми она могла бы разделить радость единения с миром, далёким от больших денег и безжалостных мужчин, было не так много. Мы выехали обратно ближе к вечеру. Времени было предостаточно, и, хотя много о чём мы проговорили там, на берегу, оставшийся путь тоже было чем занять. Узнав про мой давний план побывать в других странах с целью изучения, она охотно вызвалась стать моим проводником по городу, который знала с детства. Лайза сама предложила сопровождать меня по выходным, признавшись, что Дуглас часто отсутствует, так как его фирма строит объекты не только здесь, но и в соседних городах, и вопросы сотрудничества требуют от него личного присутствия. К тому же он вёл активную общественную жизнь по всей стране и за её пределами, Лайза же не готова была в самом начале своей карьеры надолго оставлять проекты — большинство из них только-только запускались в работу. Поначалу мне было неловко соглашаться на такое бескорыстное и заманчивое предложение, ведь я считал, что этим напрягу человека, а возможно ей вовсе станет скучно наблюдать мою отрешённую физиономию, уткнувшуюся в очередную достопримечательность или копающуюся в телефоне и справочнике, но Лайза уверила меня, что часы, проведённые в компании молодого учёного (так она назвала меня), пойдут ей на пользу больше, чем просиженные в пустой квартире между телевизором и кофемашиной. Дальше мы снова говорили в основном обо мне: я веселил её историями из своей школьной и студенческой жизни, делился впечатлениями от подмеченных мною различий между жизнью здесь и в России, а она всё спрашивала и спрашивала, не переставая удивляться тому, сколько всего интересного упускала за чертежами и таблицами. Мыслями я отвлекался только на то, что считал абсолютно нереальными несколько часов, проведённых за общением с этой незаурядной для меня во всех смыслах девушкой, ведь при других обстоятельствах мы вряд ли даже пересеклись бы — я уж не говорю «соприкоснулись» — на жизненном пути. Лайза высадила меня на парковке, с которой начался наш сегодняшний экспромт-вояж, и я сразу отправился домой, так как рабочий день на объекте уже закончился. Что она скажет Дугласу, когда он сегодня вернётся домой и поинтересуется результатами наших «изысканий», я не поинтересовался, но в случае необходимости готов был поддержать какую угодно её легенду. И я был безмерно благодарен ей за то, что теперь знал: вопреки моим ожиданиям, на берегу океана, по крайней мере в той его части, которую так преданно любила Лайза, росло очень мало пальм. *** Если бы Андрюха знал, где я провёл подходивший к концу день, он точно думал бы, что весь вечер я занят прокручиванием каждого её жеста, взгляда, что любое её слово в свою сторону я преувеличенно воспринимал за растущую симпатию. Что и говорить, на площадке при появлении Лайзы всегда поднималась волна мужского интереса, многие не стеснялись выражать его вслух после её ухода (в сугубо «кулуарных» беседах). Обрывки фраз время от времени доносились и до меня, но стоит подчеркнуть, что высказывания ребят не были оскорбительными, наоборот — они были полны восхищения. Конечно, каждый выражался при этом, как умел, но никто не допускал неуважения или панибратства по отношению к Лайзе — она как будто оказывала на окружающих неведомое даже для себя самой воздействие, исключающее всякое пренебрежение и бесцеремонность. Может были те, кто разделял по отношению к ней моё первоначальное впечатление, но не заметить её грациозную недосягаемость было просто невозможно. К великому разочарованию Андрея и всего мужского пола, которое они могли бы испытать, заглянув в мои мысли, я терзался муками совести. Это было так! Потрясение (далеко уже не первое!) от общения с Лайзой прошло и сменилось невнятными соображениями о том, чем было вызвано такое её «увлечение» мной и долго ли мне ещё посчастливится наслаждаться непозволительно тесным для подчинённого общением с ней. Именно наслаждаться: в том, что я получаю колоссальное удовольствие, я признался себе ещё по пути на пляж. И вот, когда Лайзы не было передо мной, яркие эмоции, орошённые океаническими брызгами, настырно попирались голосом совести. Мне было трудно даже разговаривать с ребятами, сознавая, что они сегодня вкалывали в то время, как я разглядывал окрестности пригородов из окна презентабельного авто, управляемого красивой девушкой, и в придачу к её улыбке, которая ещё долго будет выплывать перед моим мысленным взором, я получу оплату за полную рабочую смену. Я реально ощущал себя так, как будто прогулял пару с такой же легкомысленной одногруппницей вместо того, чтобы корпеть с остальными студентами над общим заданием. Такие ребята встречались на нашем потоке, и я сам негласно осуждал их за проявление эгоизма. За ужином на все расспросы я что-то бурчал, делая вид, что занят пережёвыванием пищи, и мои ответы свелись к тому, как большую часть дня — между передвижениями по городу — я просидел в машине и прождал Лайзу. Ещё меня преследовал груз своего рода мужской несостоятельности: поездка была приятна обоим, не спорю, но катались мы на автомобиле Лайзы, да и расплачивалась на кассе в супермаркете она. Меня это задевало. Не скажу, что я был настолько обеспечен, чтобы организовать достойный выезд за город, но определённую лепту в расходы на общий отдых мог внести. Я успокоил себя, рассудив, что это было всё же не свидание и не я выступил с инициативой прогулки. Вышло у меня посредственно, но продолжать убиваться не имело смысла. Ночью я опять и опять, не беспокоясь о том, сколько удастся поспать, возвращался к нашим с ней разговорам, моментами вспоминал то из увиденного в пути, что особенно впечатлило, и представлял, как было бы здорово отправиться с ней на экскурсию уже в эти выходные. Наше сближение я тогда воспринимал как свершившийся и вполне естественный факт, почему-то совсем не принимая к сведению замужний статус Лайзы, зато отдавал себе отчёт в том, что демонстрировать окружающим ставшие приятельскими отношения мы ни в коем случае не должны. *** Не пробыв в чужой стране и месяца, я ощущал себя невероятным счастливчиком. Обеспеченный жильём и работой, располагавший временем, которое мог использовать в личных целях, в дополнение ко всему я получил от Лайзы приглашение уже в эти выходные совершить совместный поход по тем достопримечательностям города, которые ещё не видел, а по её заверениям, о существовании наиболее увлекательных из них я даже представления не имел. Приглашение поступило по телефону, так же мы сговорились встретиться недалеко от дома, в котором нам снимали квартиру. Я подъехал бы и куда-нибудь ближе к месту проживания Лайзы или в любое другое, удобное для неё, но я не стал навязывать свои условия, пусть и продиктованные моей врождённой галантностью. Шагнув к перекрёстку, на другой стороне я заметил Лайзу, и понял, что мы снова будем передвигаться на её автомобиле: облачённая в лёгкий костюм, состоящий из бледно-голубых брюк и пиджачка с укороченными рукавами, накинутого поверх чёрного топа, она стояла перед капотом своей сверкающей машины. На худеньком запястье поблёскивали металлические часы с чёрным браслетом, а из-под штанин свисали кожаные завязки чёрных босоножек — это я разглядел, когда подошёл почти вплотную. И не мог не отметить, что даже на неофициальный променад выходного дня Лайза оделась — не изменяя себе — стильно. Я растерялся в поиске подходящих слов, которыми бы можно было выразить моё неудобство насчёт того, что она вновь выступает в роли водителя, только на этот раз при жадном до знаний иностранце. Но что я мог предложить? Оплатить ей проезд в автобусе или своевременно придерживать за локоток каждый раз, когда она будет подворачивать уставшую от многочасовой ходьбы по городу ногу на высокой платформе? О том, чтобы взять такси на весь день, я даже не заикнулся, поскольку для меня это грозило полным разорением. Поэтому я поступил благоразумно — с переполняющим меня чувством почтения к проявленному ею благородству поздоровался: — Привет, Лайза! Как настроение? — Привет! Как видишь, отличное. Я вся в трепетном ожидании: не каждый день погружаешься в историю! — она подмигнула. — А как ты? — Всё хорошо. — Я посчитал уместным сообщить ей последние новости: — Новую плитку уже привезли, и мы начали укладывать с того же места. Смотрится очень колоритно! — Я знаю, — улыбнулась Лайза, очевидно, польщённая тем, что я оценил её вкус, и открыла водительскую дверцу. С этого началась наша экскурсия, которая не только вывела меня на новый уровень знаний, но и подарила массу положительных эмоций, поскольку время, проведённое с таким остроумным, терпеливым и предприимчивым гидом, как Лайза, пролетало поистине незаметно; мне даже хотелось задержать его, чтобы растянуть отдельные моменты. Если бы вы только видели, как непринуждённо и открыто она не только общалась со мной, но и обращалась к прохожим и случайным попутчикам. Да-да, походить пешком, безусловно, пришлось, на автомобиле мы передвигались только до отдалённых пунктов назначения. Лайза не отказала мне, когда я озвучил названия тех мест, которые хотел посетить в первую очередь, а заодно и сопроводила к памятникам и в заведения, которые, по её мнению, тоже заслуживали моего внимания. В этот день мы, помимо скульптур и архитектурных сооружений, посещали сувенирные и антикварные магазинчики, зашли в частную библиотеку, два раза поели в довольно самобытных местечках, где я настоятельно заплатил за нас обоих. Я даже уговорил Лайзу съесть булку, начинённую порезанными овощами и густым соусом, что было для неё преодолением себя! Как ни старалась она «сохранить приличия» в общественном месте, когда принялась откусывать с «безопасного» края, соус вытек самым неожиданным образом и запачкал её подбородок, брызнул на щёку. Я не поверил своим глазам, но Лайза даже не смутилась и демонстративно сделала вид, что такое случается повсеместно, а я, заливаясь беззвучным смехом, вынул из бокса, стоящего на столике, несколько салфеток и стал заботливо, но деликатно вытирать её лицо. Она нисколько не противилась, и всего-навсего, отложив булку, шёпотом попросила меня скрытно осмотреть её пиджак на предмет наличия на нём следов конфуза в виде жирных капель и потёков, чтобы самой не привлекать к инциденту внимания официантов и людей за соседними столиками, которых она в это время будет озарять приветливыми улыбками. Лайза была неподражаема! За всё время, что мне посчастливилось видеться с ней, она вела себя то как состоявшаяся, не сгибаемая в своих принципах женщина, то проявляла все черты шаловливой, с примесью избалованности девчонки. Никогда и ни с кем я столько и от души не смеялся, как с Лайзой. В определённые моменты от неё можно было ожидать чего угодно. Расскажу, как она разыграла меня, когда мы ходили от памятника к памятнику. Наблюдая, с какой скрупулёзностью я задаю ей вопросы, изучаю надписи и сравниваю их содержание с путеводителем, который то и дело вынимал из рюкзака, она начинала с жаром описывать мне события и легенды, связанные с этим местом, могла даже подвести к какой-нибудь скамейке и в лицах передать развернувшееся здесь чрезвычайное происшествие, которое случилась так давно, что никто, даже старожилы, не помнят точных дат. С каким участием она встречала мою эмоциональную реакцию! И только спустя какое-то время, не в силах дальше сдерживать свой слезоточивый смех, призналась, что большинство из этих историй она здорово приукрасила или попросту выдумала. Я не мог на неё сердиться — в этом заключалась часть её характерной уникальности, которая притягивала меня всё больше и больше. Преодолевая метры шагами, а километры на колёсах, под гомон людских голосов или глухой звук кондиционера, мы говорили и на отвлечённые темы, не связанные с историей города. Так я узнал, что родители Лайзы перебрались за границу сначала потому, что её отца перевели сюда по работе. Решение об окончательном переезде было принято, когда он открыл здесь собственное дело. Я поинтересовался, где именно они жили в России, она назвала город, но в силу возраста, в котором уехала из страны, не сохранила в памяти подробностей и рассказывала о том периоде со слов родителей. На мой вопрос, как её семья общается с родными, Лайза ответила, что близких родственников у них не осталось. Она смутно помнила ещё из детства, как к ним приезжали в гости русскоговорящие то ли друзья, то ли дальняя родня — тогда-то она и слышала в доме уже забытую речь — однако регулярных контактов родителей с прежними знакомыми не припоминала. Я обратил внимание, что Лайза всё ещё не может правильно выговорить моё имя и устойчиво продолжает обращаться ко мне «Мэтью». Пользуясь моментом, я решил уточнить: — Ты совсем не говоришь по-русски? — Мне негде. И не с кем. Если в моём словарном запасе к трём годам и имелся с десяток родных слов, то после переезда они полностью улетучились. Мы ведь здесь сразу оказались среди англоговорящего населения, мама и папа быстро завели знакомства с местными жителями, так что меня окружала английская речь. Родители старались говорить только на английском языке, чтобы мне было легче адаптироваться. Они даже Лайзой меня стали называть, так как здесь для окружающих это звучало привычнее и было приемлемее. Так меня стали называть и в школе, и в университете. Конечно, ведь всем я представляюсь как Лайза. Своё имя я произношу крайне редко — в, скажем так, публичных случаях, например, при оформлении каких-нибудь документов. — Лайза — больше похоже на сокращённое от твоего — Лиза. — Родители рассказывали, что чаще всего так меня и называли с рождения, до переезда. — Не возникало желания официально сменить имя? — Зачем? Это ведь моя история, — Лайза улыбнулась, а её глаза выразительно добавили: «Тебе ли не понимать?..» Потом она рассказала, что познакомилась с Дугласом, когда училась: он принимал участие в конференции, проводимой на базе их университета, и Лайзе как одной из самых перспективных студенток выпала возможность побеседовать с ним и другими выступающими лично. — Дуглас поглощён тем, чем занимается. Строительство для него — это всё, его ниша. В этом мы похожи и готовы были с первых минут сесть за обсуждение тех проектов, которые я успела наметить для дальнейшего — уже практического — освоения профессии. Он сразу озвучил вопрос моего будущего трудоустройства, и я не задумываясь приняла его визитку. С тех пор мы начали общаться на профессиональные темы. Потом сблизились. Родители, которые всегда поддерживали мои стремления к архитектуре и получению соответствующего образования, были рады знакомству с человеком, который разделял мои взгляды. У нас с Дугласом сразу наметились общие цели и планы, он многому учит меня и открыл такие перспективы, о которых я даже не мечтала. Брак мы заключили в прошлом году. Про Дугласа Лайза говорила охотно, но не распространялась на сугубо личные темы. При этом, когда упоминала о нём, в голосе её звучало неподдельное восхищение: — Я очень ценю его ум, поражаюсь его устремлённости и работоспособности, умению организовать всё наилучшим образом. На людях он кажется замкнутым, в чём-то излишне осторожным, но он просто сгусток идей и решений. Он многое сможет сделать. На этом Лайза завершила экскурс в историю своего замужества и переключилась на мою семью. Прохаживаясь мимо старых и только что выстроенных зданий, Лайза поведала мне о том, что привело её в профессию. Оказывается, она ещё школьницей увлекалась историей создания как старинных, великих памятников архитектуры и зодчества, так и современных сооружений. И по сей день она считает все их носителями мирового исторического наследия независимо от периода создания. Она много читала о становлении современной архитектуры, посещала открытия новых объектов. — Изучение истории — это очень познавательно и увлекательно. Но по мере взросления для себя я решила, что хочу именно создавать историю, хочу оставить на её страницах такие вот послания настоящим и будущим поколениям, — она обвела рукой здания, которые нас окружали. Благодаря нашим встречам я узнавал о Лайзе всё больше и больше, но с каждым разом она становилась ещё непостижимее. А мне так хотелось её узнать! Нестерпимо быстро пролетел день, который никогда не сотрётся из моей памяти. Как и то, насколько близкими стали совершенно далёкие друг от друга люди. Выходя из автомобиля Лайзы, я представил, что мы вообще могли бы жить на одной улице, столкнуться в школьном коридоре, сесть рядом на собрании в университетском актовом зале. Но нет, наша встреча должна была состояться, оставляя позади с блеском сданную сессию, через преодоление тысяч километров, пересекая языковой барьер. И поскольку она произошла, я не мог найти ей никакое иное объяснение, кроме волеизъявления самой судьбы. Шагнув в квартиру, я почти оглох от перекрикиваний суетившихся парней и девчонок, которые уже собрались уходить, но, как я понял, не могли прийти к единому мнению — куда отправиться сегодня за новыми знакомствами и острыми ощущениями. Скинув обувь в ворох чужих ботинок и босоножек, я протиснулся вглубь комнаты и, добравшись до своего дивана, стал выкладывать содержимое рюкзака на письменный стол. — Матвей, а ты с нами не идёшь? — раздался голос Ирмы, которая крикнула мне, выглядывая из-за чьего-то плеча, и направилась к двери. Я отрицательно мотнул головой, даже не задумываясь, увидела ли она мой жест. Толян, который в это время выворачивал рукава джинсовки, объяснил доступнее: — Да оставь ты его. Он же сейчас конспект о проделанной экскурсии сядет составлять. Под общий хохот — ровно до тех пор, пока не захлопнулась дверь — я продолжал вынимать из рюкзака вещи. Под конец попался яркий брелок — его купила Лайза в одной из сувенирных лавок и сунула мне в руку со словами: «Подарок в память о нашей прогулке. И о поездке на пикник». Он представлял собой непонятно что, напоминал застывший сгусток расплавленного стекла. Сейчас, когда я поднял брелок, придерживая за цепочку, и посмотрел на него в потоке солнечного света, пробивающегося из окна, фигурка оказалась миниатюрой ананаса и озарилась множеством бликов, похожих на свечение, которое «излучала» Лайза в тот день у океана. Я улыбнулся. Воскресенье я провёл дома. Предыдущий день выдался таким насыщенным, что требовалось «переварить» его. Не мешало также восстановить силы, которые были необходимы на моей работе. В квартире нашей после обеда было не шумно, но привычно многолюдно. Денис показывал девчонкам фокусы, которые сам придумывал, Толян только что вернулся с пакетом незатейливой провизии к вечерним посиделкам, я помогал Андрюхе разобраться с настройками в телевизоре, так как сегодня все нацелились посмотреть взятый в прокате фильм. И словно в стороне ото всех, с отрешённым видом, на моём диване полулежала Ирма. Одну за другой она переворачивала страницы краеведческого альбома, который на днях я всё же извлёк из ящика стола, но была озабочена, по-моему, не иллюстрациями, а тем, вижу ли её за этим занятием я. Прикольная она была, эта Ирма. Ручаюсь, она чувствовала бы себя одинаково уверенно и среди курильщиков на задворках сельской дискотеки и в центре светского раута, притом без внимания она не осталась бы ни там, ни там. Весело было наблюдать интригующие взгляды, которые она бросала в нашу с Андрюхой сторону, как игриво, как будто невзначай, покачивала ногой, закинутой на другую, и старалась при этом остаться незамеченной. Я решил подыграть, поэтому не смотрел на неё предельно открыто, а так, «вприглядку». Когда на экране появилась заставка кинокомпании, все стали беспорядочно занимать места: кто-то устроился за столом, другие двумя группами рассаживались на наших с Андреем диванах — телевизор висел на стене ровно посередине между ними. Ирма осталась на моём диване и, придвинувшись к краю, выжидательно посматривала на меня, но подошедший Толик плюхнулся прямо рядом с ней, а я сел следом за ним. Толя вручил раздосадованной Ирме пачку попкорна — это выглядело как извинение — и больше я с ней во время киносеанса не «встречался». Ушла она с подругой пораньше, стараясь не тревожить остальных зрителей, так как той нужно было выспаться перед утренней сменой. *** С друзьями я обменивался сообщениями почти каждый день, а вот домой — родителям — звонил, но реже. Разговаривал в основном с мамой; она охотно слушала про мои походы по городу, расспрашивала о том, в каких условиях я живу, насколько тяжёлой оказалась работа, кто меня окружает. Я терпеливо давал подробный отчёт, но про Лайзу не упоминал. Мне было неудобно рассказывать о том, как я провожу время в компании замужней девушки и даже позволил себе поцеловать её в споре. Папа бы этого не одобрил, не говоря уже о маме! А так я с удовольствием сообщал о продвижении работ на нашем объекте, про изучение новой местности, о её жителях, интересовался тем, что происходит в семье, у близких и соседей. И каждый раз не мог наслушаться таких родных слов, выражений, которых, в принципе, и тут было предостаточно, но от сознания того, что слышу их издалека, что мама в это время находится там, в моей стране, среди дорогих мне людей и обстановки, на душе становилось волнительно-радостно. Я слышал, как в её голосе перекликаются сигналы материнской тревоги, и в то же время она не скрывала гордости за сына и разделяла восторг от моих успехов. Я представлял, как обниму её и отца, завалю их подарками, а потом мы вместе пойдём в гости к кому-нибудь из родных, и я буду вечер напролёт занимать всех историями о моём путешествии. Мне было, чем поделиться после поездки. Здесь — и на работе, и в кругу приятелей — постоянно что-то происходило, каждый день я бы назвал особенным, со своими памятными событиями. Но самые запоминающиеся, конечно, были связаны с Лайзой. Мне не удавалось видеть её каждый раз, когда она появлялась на объекте. Иногда, приехав, она вместе с остальными направлялась сразу на этажи выше или осматривала другое крыло, отдельно стоящие корпуса. Только по отзвукам женского голоса или когда замечал машину Дугласа на парковке, я мог догадаться, что она где-то рядом. В такие дни я испытывал щемящее чувство внутри, которому не мог подобрать определения; мне хотелось увидеть её хотя бы мельком, и было так важно знать, думает ли она о том, что я тоже тут, поблизости. Спасало то, что никто не мог прочитать мои мысли, особенно Лайза — подобные чувства даже у меня самого вызывали осуждение, я стеснялся их и не разрешал себе надолго предаваться им. Зато Лайза вроде бы не испытывала неловкости. В её наружности не проскальзывало и намёка на какое-то неудобство в моём присутствии. Более того, я обомлел, когда однажды она в одиночестве явилась на площадку уже во второй половине рабочего дня и как будто в порядке вещей дала прорабу указание освободить меня на оставшееся время для её служебных нужд. При этом она, не скрываясь, разговаривала с ним в присутствии ребят, и под конец беседы сделала акцент на том, что никто не справится с заданием лучше меня. В общем, мне дали время на то, чтобы ополоснуться в душе и переодеться — по словам Лайзы работа предстояла чистая — и я вслед за ней распрощался с охраной. Мы пересекли уже не одну улицу, а Лайза так и не озвучила задач, которые мне поручит. Вращая руль, она вела отстранённые разговоры про последние события в офисе, интересовалась, оказалась ли полезной информация, которую мне удалось собрать о городе и стране в целом, умилялась ситуациям, подсмотренным на пешеходных зонах и в соседних автомобилях. Не замечал до этого подобного коллапса, но сегодня весь город как будто состоял из сплошных заторов, и уже смеркалось, когда мы остановились на окраине малозастроенного района. Прямо от обочины в сторону тянулась абсолютно пустая местность, а дорога продолжала уходить всё дальше и дальше и вконец терялась из виду. Лайза подошла к самому краю, остановившись ровно на границе между асфальтом и насыпью. Она осмотрелась вокруг и несколько раз обернулась на ту часть города, откуда мы приехали. Видимо решив, что хватит уже держать меня в неведении, Лайза пояснила: — Настало время искать участки для новых объектов. Я решила кое-что для себя уточнить. Сказала она это довольно пространно. Было ясно, что меня, по сути, не во что посвящать, и мне не стоит забивать себе голову. — Чем я могу здесь помочь? — я с деловитой готовностью упёр руки в бока. Лайза издала вздох, переполненный нетерпимостью, но всё же ответила, указав через стекло рукой на бардачок: — Возьми измерительную рулетку. Я вернулся в салон, не с первой попытки, но справился с лакированным затвором и нащупал в относительно пустом углублении то, что было нужно. Я выбрался на улицу, поравнялся с Лайзой и продемонстрировал вытянутую линейку. Лайза снисходительно посмотрела на мои руки и кивнула головой вперёд: — Видишь прямо перед нами две небольшие возвышенности? — Да.