— Мэтью, ты у меня дома. Я держу тебя за руку. На этот раз она позволяла всё. В этом я мог быть уверен. Я застёгивал рубашку, сидя на краю кровати и, хотя старательно подводил каждую пуговицу к петле, не сразу справлялся, так как не мог поверить, в то, что случилось между мной и Лайзой. Моя голова отказывалась думать о чём-то другом. Лайза вошла в комнату. По-кошачьи подкравшись сзади по кровати, обхватила руками, прижалась и положила голову мне на плечо. Через рубашку я почувствовал жар её обнажённого тела и прикрыл глаза. — У тебя было много женщин? — шепнула она мне на ухо. Я моргнул и продолжил возиться с пуговицей: — Нет. — Что тогда? Природный талант? — Лайза приподняла бровь и расплылась в улыбке. Не дождавшись ответа, она ослабила руки, встала с кровати и выпорхнула из спальни. Мне было приятно её признание, пусть и не прямолинейное. Но оно неосторожно развеяло романтичный настрой, вызвав воспоминания о моём, собственно, небогатом опыте. Я имею в виду отношения с подругой двоюродного брата, с которой мы через полгода мучительно, но честно объявили друг другу, что лучше будет расстаться, тем более она созналась, что пошла на интрижку со мной в надежде подобраться ближе к моему брату, годами не отвечавшему ей взаимностью. И ещё в памяти пронеслось несколько встреч на продавленной общежитской кровати с девчонкой из параллельной группы университета. Вот, собственно, и всё. Однако мне вдруг стало неловко перед Лайзой за то, что я испытывал влечение к кому-то до неё. Меня поразило, как свободно Лайза говорила о моём прошлом — так открыто задала этот вопрос. Интересно, а сколько мужчин было у неё? Или до меня она знала только мужа? Эти мысли почему-то сильно задевали меня — современного, далеко не невинного парня. Я помрачнел, думаю, что и внешне, застегнул последнюю пуговицу и стал разглядывать комнату. Подумать только: я провёл незабываемые часы в объятиях Лайзы, и всё это происходило в окружении предметов, многие из которых принадлежали Дугласу. Я обводил глазами фотографии, зеркало, ночник, журнал на прикроватной тумбочке. Меня даже резануло мыслью, что я оказался здесь по одной простой причине: Дуглас ввиду обстоятельств не вернулся домой, и мне посчастливилось занять «вакантное» место. Я мысленно растоптал это унизительное предположение, потом встал и переместил свой взгляд на съёжившуюся постель и разбросанные поверх неё подушки. Всё это время до меня доносился голос Лайзы — она беззаботно щебетала что-то — казалось, совсем издалека. Я стремительно вышел из спальни. Когда Лайза провожала меня у двери, я нежно поцеловал её на прощание, не заводя докучливого разговора, но для себя точно решил, что больше сюда не вернусь. *** Вдали от всего, что напоминало о семейном положении Лайзы, даже от неё самой, мне легче думалось о наших встречах, о совместном будущем, которое я уже призрачно начал себе представлять. Я с исступлённой негой предавался волнующим воспоминаниям, и пребывал в абсолютной уверенности, что нас связывала искренняя любовь. В том, что по-настоящему полюбил Лайзу, впервые в своей жизни полюбил, я был убеждён. Причём чувства во мне крепли с самого первого дня, когда я только увидел её. Мне становилось не по себе, когда размышлял, чем всё могло закончиться, если вспомнить, с чего началось наше знакомство! Откладывать неприятный разговор надолго я не стал, и, когда Лайза позвонила в обеденный перерыв, чтобы договориться о следующей встрече, я перебил поток её безукоризненных идей, перемежавшихся ласковыми «отступлениями», которые, не скрою, находили отклик в моём сердце. И всё-таки я собрался с духом: — Лайза, я больше не хочу бывать у тебя дома. — Почему? — запнулась она. — Это ваша с Дугласом квартира. — В этом всё дело? — Да. Пойми меня правильно. Мне совсем не хотелось, чтобы Лайза подумала, будто я избегаю встреч с ней, и уж тем более чтобы она считала меня ловеласом, который, добившись близости, утратил к ней всякий интерес. Поэтому я старался изъясняться как можно тактичнее, но конкретно. Я уже и без того — по голосу — заметил, как она сникла, поскольку у Дугласа снова намечалась командировка и на днях выдавался свободный вечер, на который она возлагала большие надежды. Долго оправдывать свою непримиримость мне не пришлось — Лайза обладала умной и рассудительной натурой. Она только не могла взять в толк, как теперь устроить наше свидание в столь кратчайшие сроки. Действительно, не встречаться же в нашей с парнями съёмной квартире. Но тут я подоспел со своим предложением увидеться в отеле. Лайза, только услышав, на что я нацелился, запротестовала, я же заверил, что заранее продумал, где ей будет комфортно, и после того, как назвал отель, в котором можно было бы встретиться, она, поколебавшись, успокоилась. Она знала, где он находился, так как многие их деловые партнёры останавливались там, поэтому мы условились созвониться позже и назначить точное время. С отелем мне очень помогли девчонки из нашей компании. Они ведь работали в этой сфере и «отрекомендовали» несколько мест. Я, так сказать, собрал необходимые сведения ещё в воскресенье, когда мы вышли на вечернюю прогулку всей гурьбой, но вёл расспросы с подчёркнутым проявлением обыкновенного любопытства, так что подозрений к себе не вызвал. Кстати, в том отеле, куда я пригласил Лайзу, ни одна из них даже не работала, поскольку, как они утверждали, в его штат был жёсткий отбор на любую должность. В статусе отеля я убедился, когда по телефону предварительно уточнял цены. Только представьте, каково мне было, войдя во внушительный холл, увидеть Лайзу, уже приготовившуюся оплатить номер. Несомненно, она специально приехала чуть раньше. Я спешно подошёл к администратору и, обговорив детали, стал расплачиваться. Лайза смотрела на меня немигающим взглядом, в котором так и застыло: «Зачем ты так?» Конечно, для неё озвученная сумма была мелочью в кармане, а для меня — прорехой в распланированном бюджете, но вступая в отношения с такой девушкой, я принимал на себя обязательства по обеспечению её благополучия. Номер оказался шикарнее, чем я ожидал! Если бы тут побывали мои соседи по квартире, и будь мы чуточку полегкомысленнее, то, не раздумывая, каждую неделю скидывались бы с зарплаты, пусть и по очереди снимали его на сутки, чтобы прилипнуть к виду из окна и заказать еду в этом невообразимом месте! Стыдно признаться, но я на какое-то время так оторопел, словно забыл, зачем мы сюда пришли, и ходил по комнатам, трогая всё, открывая и закрывая, принюхиваясь и запоминая. Хорошо хоть камеру на телефоне при Лайзе не включил! Однако Лайза не разделяла моего восторга. Я сразу заметил, как неуютно она себя почувствовала, только шагнув за порог. Она, конечно, изо всех сил старалась делать вид, что наслаждается своим пребыванием здесь, со мной, но выглядела отнюдь не одухотворённой. Я видел, как она несколько раз провела рукой по простыням, прежде чем опуститься на кровать, и сделала это так, как будто ощупывала их; свои вещи Лайза сложила на столик, аккуратно подобрав, чтобы они не касались пола; в ванной комнате она маневрировала от раковины к душу с… нет, не брезгливостью, а опаской что ли, стараясь не прикасаться к ненужным предметам. Я не мог понять, в чём заключается причина такого её состояния, даже предположил, что отчасти поэтому она не любит сопровождать Дугласа в поездках. По итогу я решил, что на неё действуют новизна ситуации и не остывшее ещё раздражение от нарушения мной первоначальных планов, и старался быть ещё обходительнее и ласковее, если это вообще было возможно. Я даже боялся утомить Лайзу своей заботой, и меня уж точно нельзя было обвинить в том, что я мог намеренно доставить ей неудобства. В машине, пристёгивая ремень безопасности, Лайза разоткровенничалась, хотя я не требовал никаких объяснений: — Мэтью, прости, но я не могу так. Это у меня ещё с детства. Для меня остаться где-то ночевать, пользоваться не своими вещами… Прости, пожалуйста, но я так не могу. И эти взгляды повсюду… Я не могу. Было заметно, как она стремилась не накалить обстановку, и всё же стало очевидным, какое облегчение она испытала от того, что мы больше не в номере отеля и у неё получилось выговориться. — Что ты предлагаешь? — спросил я с искренней готовностью найти решение проблемы. Лайза откинулась на спинку водительского сиденья и упёрла вытянутую руку в руль: — Не знаю. Давай потом, хорошо? Она примирительно сузила глаза, а я ведь даже не думал сердиться. Ей нужно было время. Я сам впервые пребывал в таком щекотливом положении и с каждой нашей встречей осознавал, как всё непросто. Совсем непросто. Я решил не давить, и в ответ на благодарную улыбку Лайзы принялся усердно растягивать свой ремень безопасности. *** Моя рабочая неделя завершилась, а из представителей застройщика на объекте так никто и не появился. Кого я хотел увидеть в первую очередь, вы уже, наверное, догадались. В субботу мой телефон молчал. Утром меня этим буквально парализовало: не было желания подниматься, планировать какие-то дела, куда-то идти. Я не стал звонить Лайзе. Во-первых, мне не хотелось, чтобы она оказалась в неловкой ситуации, что вполне могло произойти: я не знал, в городе ли Дуглас, но это было самым вероятным. Во-вторых, когда мы прощались, Лайза обещала, что непременно позвонит в самое ближайшее время. У нас оставался нерешённый вопрос, поэтому я был уверен, что так она и сделает. Но телефон не издавал ни звука. К обеду я перекусил хлопьями с йогуртом и мало-помалу стал придумывать себе полезные занятия. Я достал и разложил на столе бесчисленные календари, буклеты, брошюры, учебники и другую литературу, которую успел приобрести в процессе своих экскурсий и походов по магазинам. Перед собой я раскрыл ежедневник и, придвинувшись на стуле, стал дополнять прерванные записи, добавляя краткие пометки, что-то по памяти даже зарисовывал и изображал схематически. Сам отметил, что писать стал реже и короче с тех пор, как начал активнее общаться с Лайзой. Ругать себя за такое «послабление» было бесполезно — не помогло бы. Я бросил бы даже защиту диссертации, если бы услышал звонок от Лайзы. А его не было. Пацаны, привыкшие к моим заплывам в пучину познания, не беспокоили. Денис сегодня работал, поэтому некому было сыпать остротами в мою согнувшуюся спину. Терпению наступал конец! Больше невозможно было маскировать беспокойство под благовидным времяпрепровождением. Я сгрёб всё со стола, распихал по ящикам и полкам, а затем подошёл к двери и, надев туфли, схватил с вешалки ветровку. — Ты куда? — услышал я Андрюху, и только сейчас до меня дошло, что я собирался уйти, не проронив ни слова. — Пройдусь, — бросил я, поворачивая ручку. — А с нами не судьба? Мы же через час выдвигаемся к девчонкам. Они сами нас пригласили, ты забыл? — Да, забыл, — отрезал я. — Да что с тобой? — не унимался Андрей. — Хоть поедим нормально. Очевидно, последний аргумент он применил как единственный, способный возыметь действие, исходя из моего настроения. — Приятного аппетита, — попытался отшутиться я, так как признавал, что парни не виноваты в моём внутреннем раздрае — они даже не были в курсе того, что послужило ему причиной. — Совсем забыл: думал сегодня сходить в картинную галерею. Это далеко отсюда. Сейчас проверил свои записи — там как раз что-то намечается. «Что-то намечается!» Лучше было не дожидаться следующего вопроса, чтобы не пускаться в лабиринты своего словарного запаса в поисках подходящего названия для вымышленного мероприятия. Я, естественно, не пошёл ни на какие выставки, а прошатался по городу до самого вечера. Домой я вернулся на автобусе, так как уже окутанный сумерками обнаружил, что нахожусь в не знакомом мне районе. Я отчётливо помнил, как пил кофе из автомата, но совершенно забыл, ел ли хоть что-то. Все мои думки крутились вокруг одной единственной: «Почему она не звонит?» И сколько бы различных объяснений я ни находил сему факту, вполне реалистичных, я не смог отделаться от мысли, что Лайза, мягко говоря, осталась не в восторге от нашего свидания в отеле. На которое, между прочим, я её уговорил. Считай принудил! Я и представить себе не мог, что жительнице большого города, раскрепощённой и свободной от предрассудков — такой я воспринимал Лайзу — покажется чрезвычайно неприятным пребывание в одном из фешенебельных отелей. И в этом тоже была моя вина. Оказывается, я был недостаточно чутким, не проявил к своей девушке должного такта. Пенять можно было только на себя, особенно если Лайза больше вообще не позвонит и не появится на стройке. Как можно было картину взаимного счастья перечеркнуть одним банальным промахом?! Безусловно, Лайза заслуживала возвышенного к себе отношения, а я поступил как эгоист, думая прежде всего о собственном внутреннем спокойствии. Может, поэтому она решила больше не тратить своего времени на мужчину, который его явно не заслуживает. Вечер, проведённый в пустой квартире, стал своеобразным для меня наказанием: слоняясь из угла в угол, я прокрутил в голове столько нелицеприятных высказываний в свой адрес от лица Лайзы, что не оставалось ничего, кроме как попробовать смыть с себя клеймо непростительной оплошности струями плохо отрегулированного душа и лечь спать. Того, что Лайза позвонит в воскресенье, я уже не ждал. Этого и не случилось. Её жизнь шла своим чередом. Моя — под откос. Нет, я не запил, не поскандалил с соседями, не скрылся в неизвестном направлении. Но внутри у меня было такое ощущение, что ничего хорошего, светлого, а значит — связанного с Лайзой, уже не будет. Смирившись с наступлением неизбежной расплаты за зашкалившую самоуверенность, я тем не менее поддержал идею приятелей сходить в наш излюбленный бар, который находился возле работы, и воскресный вечер не ощущался таким уж унылым. По крайней мере пока мы шли вдоль улицы, по которой меня ещё недавно везла Лайза, чтобы показать, насколько я ей дорог. Теперь-то я понимал, что ввела она меня к себе домой не из беспринципности, а оттого, что посчитала достойным максимального к себе приближения. Я же не оценил её стремления, не оценил Лайзу… И, наверное, выражался так коряво, когда настаивал на встрече не у неё, как будто приглашал в отель случайную подружку из кабака. Я сам всё испортил. Бессильная надежда ещё теплилась в моей душе, но исключительно на правах болеутоляющего. В баре было шумно и людно. Не темно, но только за счёт частых вспышек светомузыки. Такие вечера мы считали особенными: кто хотел выпить и поболтать, спокойно занимали свободные места и подзывали официанта, горящие желанием подвигаться — добро пожаловать на танцпол, который, кстати, располагался повсюду, даже между столиков! Жаждущих знакомств и общения тоже не ждало разочарование — запросто можно было встретить не только новые лица, но и своих приятелей. Я, как обычно, занял позицию «пригубить и поговорить», и мы с Андрюхой и другими ребятами заняли сразу для всех длинный стол в конце зала, укомплектованный угловым диваном и стульями. Девчонки и правда встретили в кругу танцующих знакомую парочку и пригласили их присоединиться к нам. Вечер обещал быть насыщенным! Нам принесли напитки — в основном пиво и коктейли с тоником; не пила алкоголь только очередная подруга Андрея, которую мы видели впервые: ей надлежало быть в форме перед ответственной встречей, намеченной на утро понедельника, поэтому она заказала воду с лимоном. Андрей не переставал удивлять своей непосредственностью и лёгким отношением к жизни! Дома его терпеливо ждала девушка Алёна, с которой он за редким исключением каждый вечер перед сном переписывался не меньше часа (у него здесь был ноутбук, и я, случалось, засыпал, отвернувшись от мигающего экрана к стенке); она докладывала ему, что почти никуда не выходит из их съёмной квартиры, он же постоянно крутился с разными девчонками. Я постепенно влился в общее застолье и не заметил, как отключился от своих разбитых чувств. Когда где-нибудь оказывалась Ирма, практически все взгляды были устремлены на неё. Едва успели прокатиться первые аккорды мелодии (зазвучала популярная песня — ну очень «зажигательная»), а Ирма уже покоряла танцпол своей неуёмной харизмой. Ещё неделю назад я видел её с огненно-рыжей шапкой из волос на голове, а сейчас она размахивала блондинистыми прядями, из-под которых выглядывали тёмно-шоколадные покороче. Когда я только приехал в страну, она вообще ходила с разноцветными косичками ниже плеч. Как быстро она меняла всё — цвет волос и ногтей, стрижку, длину ресниц. И мне кажется, делала это самостоятельно, не прибегая к услугам профессионалов. Даже наряды её выглядели как продукт креативного самовыражения хозяйки: сегодня, например, она была в коротком топике, криво обработанный край которого стягивался под пышной грудью, и низкопосаженных на круглых бёдрах джинсах — в косых разрезах с бахромой из выбившихся ниток и украшенных вышивками и надписями, нанесёнными, по-моему, акриловыми красками. Одежда оголяла живот и, когда Ирма извивалась в танце, во впадинке пупка посверкивал блестящий камушек; похожий отсвечивал на пуговице джинсов. Повышенное внимание привлекали бесконечные цепочки и шнурочки на её шее, запястьях, лодыжках подкачанных длинных ног. Броский макияж не оставлял шансов даже тем, кто и после продолжительной борьбы с собой собирался, скрепив силу воли, пройти мимо — один взмах сиренево-голубых ресниц и закушенная губа, покрытая блеском цвета фуксии, пригвождали на месте. Танцевала она хорошо! Даже её походка состояла из лёгких покачиваний и перескоков. Когда подружки спрашивали, где она научилась так двигаться и откуда у неё склонность ко всему яркому, выразительному, она отвечала, что впитывала это с южным загаром с самого рождения. Нас, выросших вдали от раскалённых уличных термометров и обрывистых подступов к тёплому морю, она отчаянно жалела и чуть ли не каждого звала в гости. Все смотрели на Ирму, хотя вокруг неё кружились такие же молодые и развесёлые любительницы дискотек. Она знала о своём магнетизме и, ощущая всеобщее внимание, купалась в нём! Одни следили за ней с немым обожанием, другие — с откровенным желанием, сидящие за нашим столом — с тайной гордостью за то, что эта обольстительница пришла с нами. И как будто чувствуя последнее, она призывно вертела бёдрами в нашу сторону, посылала разгорячённые взгляды и изображала губами поцелуйчики. Когда в глазах начало рябить — от выпитого залпом и от мельтешения танцующих — я, кивнув Андрюхе на дверь, вышел из душного помещения. Там я полной грудью глотнул уличного воздуха и присел на ступеньки, ведущие в бар. Майка прилипла к телу, и я рукой стал потряхивать её за край выреза у горла, чтобы она просохла. Стук сзади, цокот тонких каблучков — и рядом со мной, на ступень ниже, опустилась Ирма. Она сцепила ладони в замок, обхватив ими свою коленку, и разглядывала меня из-под косой чёлки. Я отпустил майку и уставился на проезжую часть. — Тебе стало нехорошо? Или скучно? — Ирма изогнула шею и склонила голову, точно физически пыталась проникнуть в моё подсознание. Её тело густо лоснилось то ли от пота, то ли от обилия блёсток. — Просто душно, — надеюсь, не слишком бестактно ответил я. В голове гудело — гремели отголоски музыки, и каждое слово давалось мне с трудом. — Я-то подумала… — Ирма тряхнула волосами и, взъерошив их рукой, приняла ещё более доброжелательный вид. — Матвей, слушай, я уже догадалась, что дома тебя ждёт твоя девушка, и ты парень надёжный, верный. — По-моему, она цепко ухватилась за возможность оправдать моё безразличие к ней, и ждала ответной реакции, а приняв молчание за подтверждение придуманной ею же версии, продолжила: — Но почему ты совсем не даёшь себе расслабиться? Ты только подумай: мы молодые, свободные. Почему бы не позволить себе насладиться жизнью по полной? Ты посмотри, как все вокруг отрываются, не парятся! А я смотрел на выступ высотного дома, что стоял на углу, почти напротив. Вглядывался в темноту, растворяющую стены подъезда, и ждал, вдруг в рассеянном потоке уличного фонаря появится хрупкая фигурка в чёрном, с подлетающими от лёгкого ветра кончиками волос. Но нет, она сейчас там, высоко, в объятиях своего мужа, такая далёкая и такая моя. А совсем рядом сидела изнывающая от избытка неразделённой страсти Ирма, которая была мне абсолютно не нужна… Я встал и медленно побрёл вдоль витрин и столбов освещения. Вслед мне Ирма не то фыркнула, не то выругалась, и я ещё не успел дойти до поворота, как позади хлопнула дверь бара. *** Наполовину бессонная ночь проводила меня на работу не в лучшем виде, я даже бриться не стал. Внутренне ощущал, каким помятым, с опухшими глазами, предстал перед старшим прорабом и остальными рабочими. Трудился я, превозмогая внутреннюю усталость, и в конечном счёте меня отправили привести в порядок газон вокруг центрального входа. Возвращаясь из-за угла за очередной порцией мусора, я увидел, как мужчины в наглаженных рубашках и брюках, а впереди них Лайза входят в здание. Она успела скользнуть по мне отрешённым взглядом и скрылась вместе со всеми. Поначалу не хотел, но всё же замедлился и стал «пробираться» ко входу. Благо, меня никто не контролировал — работы и внутри хватало. Я надеялся услышать что-нибудь обнадёживающее или увидеть Лайзу поближе. Когда уже просто бессмысленно было копошиться на одном месте — примерно через полчаса — я отошёл за пустыми мешками, и в этот момент до меня донёсся её обволакивающий голос: — Я подожду вас снаружи, у входной группы! — Вашей любимой? — послышалось безобидное подтрунивание кого-то из мужчин. Я замер на месте, тем более здесь меня не было видно. Но Лайза обошла широкий выступ и нашла меня. — Вот ты где. Привет! — Лайза… — протянул я, забыв об элементарных приличиях. — Ты наказан? — она обвела взглядом пыльные мешки и садовый инвентарь, рассредоточенный по траве. — Нет, это… Это моя работа на сегодня. — И на завтра? — Надеюсь, нет. — Я перехватил её сочувствующий взгляд: — Предпочитаю заниматься чем-то более… созидательным. — Так что насчёт завтра? — Лайза скрестила руки, показав уголки локтей, и, щурясь от солнца, посмотрела в сторону, изображая заинтересованность чем-то вдалеке. — Что завтра? — не понял я. — Завтрашний вечер у тебя свободен?