— Дай мне время, Аня. Я должен сам пережить этот период. — Нет, мы должны пережить это вместе! — Не мешай мне, пожалуйста. Я должен пережить это сам, — настойчиво повторил Даня. «Не мешать? Я ему мешаю?» — похолодела Аня. Ничего более ужасного Даня никогда ей не говорил. Конечно, они порой спорили, как всякие супруги, но Даня никогда не позволял себе резких и грубых слов. — Как скажешь, — пожала плечами Аня. Весь её запал погас и сошёл на нет после просьбы Дани. Даниил встал, вымыл бокал и чашку, и вышел из кухни. — И что теперь делать? — тихо спросила Аня у той пустоты, которая осталась после ухода мужа. — Как вернуть моего Даню? * * * По поводу того, что именно послужило импульсом к переменам, произошедшим с ним, Даниил не соврал. Всё началось месяц назад, когда он побывал в больнице у того самого несчастного сослуживца. Сначала он узнал обо всём, а уже потом увидел воочию, в каком состоянии может оказаться ещё несколько дней назад выглядевший абсолютно здоровым и счастливым человек. Да и сам Даниил в больницу пришёл одним человеком, а вышел из неё совсем другим. Он думал о доверии, о призрачном и хрупком счастье, и вспоминал, вспоминал себя таким, каким он был пятнадцать лет назад. Выводом из тяжёлых раздумий стало следующее: нельзя позволять одному человеку иметь такую эмоциональную власть над другим. Абсолютную, всепоглощающую. Нельзя, потому что в ином случае тот, кто зависит, в любой момент может оказаться на са́мом краю. А он, Даниил, всегда был зависим от Ани, с того самого момента, как впервые увидел её на остановке. Она сразу стала его воздухом, его водой, его солнечным светом, его энергией… А он? Был ли он хоть когда-то настолько ей необходим? Почему это случилось именно с ним? Вокруг тысячи тысяч семей, и многие супруги давно стали чужими друг другу людьми. Одни остаются рядом по какому-то молчаливому соглашению, другие — по инерции, третьи — ради детей. Четвёртые вообще не остаются, легко разбегаются. Много ли тех, кто прожив друг с другом два десятка лет, готов сказать: «Я рядом с ним (или с ней), потому что это мой воздух»? А он готов. Однажды закрыв глаза на увлечение Ани, Даниил в течение долгих лет не задумывался об этом, а месяц назад задумался. Задумался и решил, что он нужен детям живым и психически здоровым, а потому необходимо стать неуязвимым. Создать личный щит, броню. Ведь мало ли что? Вдруг Аня опять увлечётся кем-то, прецедент-то имеется, а он, Даня, не готов. Это раньше он отвечал только сам за себя и мучился в одиночку, а сейчас — нет, всё не так. С этих мыслей началась придуманная Даниилом внутренняя борьба за независимость. В идеале, конечно, было бы неплохо вообще стать циником и перестать испытывать нежные чувства к Ане, но на такое Даня не замахивался, понимая, что стремление выполнить невыполнимое усиливает ситуацию неуспеха. Для начала он решил всё же закрыть для себя тему пятнадцатилетней давности, поставить точку. С этой целью и был сделан никому не нужный тест. Сделан и оставлен в шкафу так, будто спрятан, но непременно был бы обнаружен Аней. Разговор должна была затеять жена. Пока Даня ждал, времени даром не терял, а вырабатывал новую линию поведения. Весьма успешно, судя по всему, поскольку Аня сказала, что он на себя не похож. Оказалось, что отстранённым, в меру равнодушным и вечно занятым быть довольно просто. Теперь понятно, почему многие семейные мужчины придерживаются именно такой линии поведения: никто тебя не трогает лишний раз, а соответственно, и весь негатив «отскакивает» от тебя. * * * Пока Даниил занимался самовоспитанием (а точнее, самоперевоспитанием), Ане приходилось выдерживать не только натиск собственных мрачных мыслей, предчувствий и тревог, но и отвечать на неудобные вопросы родных и близких. В один из вечеров, когда Даня задерживался на работе, а Илья играл в онлайн-игру у себя в комнате, Аня и Маша готовили ужин. Сначала Маша увлечённо рассказывала о каком-то новом проекте, задуманном её подругой-видеоблогером, а потом, выдержав паузу, спросила: — Мам, скажи честно, вы с папой что, разводиться собрались? Или у него любовница появилась? Аня, которая резала капусту и по привычке закинула небольшой кусочек в рот, закашлялась. Маша деловито постучала мать по спине, однако продолжала смотреть вопросительно. — С чего ты взяла, дочь? Что за странные мысли? — Потому что я вижу вас со стороны. Вижу, как вы общаетесь. — И что ты видишь? — Нуууу… вы оба такие, знаешь, покерфейс. — Что-что? — Лица у вас обоих слишком пресные, мам, непроницаемые. С такими лицами только в покер играть. И общаетесь, как два робота. Вы никогда такими не были. — Тебе показалось, Машунь. Всё нормально, всё так, как всегда. Папа очень устаёт, у него аврал на работе, а в остальном всё в полном порядке. «Интересно, как долго Даня ещё намерен „разбираться в себе“, а я „не должна мешать“⁈ Дети всё замечают, ведь они давно не маленькие». — Точно, мам? — у Маши в глазах мелькнуло неподдельное облегчение, хоть она и изображала, будто ей всё равно. — Точно, — заверила Аня, и сердце противно сжалось. — А то у Никитоса Калинина родители разбежались, — Маша вернулась к своему обычному насмешливому, немного вызывающему тону. — Да? — удивилась Аня. — Я не знала. — Да, он вчера рассказал. — И как Никита? Переживает? — Говорит, что нет, — пожала плечами Маша. — Угу, — задумчиво и грустно пробормотала Аня. * * * И всё же Маша поверила матери не до конца. Иначе как объяснить тот факт, что она подтянула на помощь тяжёлую артиллерию? На следующий день, когда Аня собиралась на обед, ей позвонила свекровь, Лидия Павловна, и сообщила, что она, дескать, совершенно случайно оказалась рядом с институтом. Не хочет ли Аня пообедать с ней? Аня, которая прекрасно знала маму Лиду, сразу всё поняла: Машуня настучала бабушке, а бабушка тут же пришла на помощь своей любимице. Маша — копия бабушки Лиды, и у них давным-давно основано общество взаимного восхищения и обожания. — Аня, что у вас с Данькой происходит? Свекровь взяла быка за рога, как только устроилась с подносом напротив Ани. Они пришли на обед в столовую самообслуживания. — Ничего, — пожала плечами Аня, избегая смотреть в глаза мамы Лиды. — То есть, у нас всё нормально. Как обычно. — Извини, Анюта, но вот сейчас я доверяю тебе гораздо меньше, чем Маше. А Маша встревожена. Аня вдруг поняла, что сил сдерживаться и сохранять этот самый Машкин покерфейс у неё больше нет, опустила голову, и в тарелку с супом упали сразу три слезы. — Анюта, что? — испуганно спросила свекровь. — Неужели загулял? Аня прижала к лицу платок и покачала головой. Рассказать всю правду она не могла, в том числе, о письме и о генетической экспертизе, потому ответила: — Не знаю, что случилось, мама Лида. Даня на себя не похож. Как заколдованный. Окружил себя стеной, и я не могу к нему пробиться. Видимо, кризис среднего возраста. — Ага, знаем мы этот кризис! — усмехнулась свекровь. — А у «колдовства» этого есть вполне конкретное имя. Разумеется, женское. Но ты, Анюта, не переживай, разберёмся. — Нет, я не верю, — опять покачала головой Аня. — Не верю. Даня сказал, что у него нет никого. — А то они все сразу признаю́тся, что есть, да? Не знала, что ты такая наивная, дочка. Может, это и хорошо, конечно, — такое простодушие. Ты, главное, не переживай и не кисни. Вида не подавай, будто знаешь. А я всё выясню. — Как это? — Обыкновенно, Анюта. Вспомню былое, тряхну стариной. Знаешь, сколько прошм…овок я в своё время от своего Гены отвадила? Ууууу… — свекровь махнула рукой. — Постоянно держала руку на пульсе. Везде у меня были глаза и уши. А как иначе, Анюта? Гена мой — мужчина очень интересный, да ещё врач. А женщины очень любят мужчин-врачей, между прочим, даже если эти врачи — чужие мужья. И некоторые в этой любви берегов не видят. Что так смотришь? Скажешь, где гордость? Гордость моя при мне, Анюта. И муж мой, кстати, тоже при мне, потому что одной только гордостью сыта, богата, обласкана и обогрета ты никогда не будешь. — Так что же… Геннадий Викторович… — растерянно пробормотала Аня. — Не ожидала я. — Утверждать не могу, — Лидия Павловна развела руками. — Не пойман — не вор. Но с несколькими особо ретивыми дамами я разговоры имела. Проблему надо пресекать на корню, Анюта. Я же хирург, и консервативному лечению доверяю гораздо меньше.