* * * В воскресенье утром, когда мама входит в кухню, ее взгляд моментально останавливается на повязке. – Что случилось? – Она пытается взять меня за руку, но я тут же ее отдергиваю. – Все в порядке. Я вывихнула палец. Через пару недель заживет. Она одаривает меня серьезным взглядом. – И как же это произошло? Я пожимаю плечами, не зная, что ответить. Как она отреагирует, если я признаюсь, что ударила парня? Подобное поведение абсолютно точно не соответствует нашему плану держаться подальше от неприятностей. – Ты не знаешь? – возмущается она, уперев руку в бок. Я сдерживаюсь, чтобы не начать защищаться, поскольку защита – верный признак вины. – Ты же меня знаешь. Я всегда была неуклюжей. Мы дурачились с Шарлоттой и Анной, и я ударилась рукой об стол. Ничто в выражении ее лица не меняется, кроме поднятой брови. Мама мне не верит. – Ты ударилась? Об стол? – Да, мама. А что, по-твоему, я сделала? Ударила парня? – Я придаю своему голосу столько сарказма, сколько могу. Она изучает меня еще мгновение, прежде чем повернуться и достать коробку хлопьев из шкафчика. – Если я достаточно хорошо знаю свою дочь, то именно так она и поступила. Я замираю. Она снова шпионит за мной? – Ха-ха, – сухо произношу я. Она берет миску, насыпает туда немного хлопьев. – Тебе нужно быть осторожнее. Перестань пополнять список своих травм. – Да, мам, – обещаю я ровным тоном, желая остановить надвигающуюся лекцию. – И раз уж мы заговорили о запретах, то перестань таскать домой мальчиков. Я поднимаю голову. Мама на меня даже не смотрит: она стоит ко мне спиной и роется в холодильнике. – Что? Взяв молоко, она вновь поворачивается ко мне. – С вечера пятницы мы впервые нормально общаемся. Так что не думай, что я забыла отругать тебя за то, что ты позволила этому парню остаться у нас на ночь. Черт. Я думала, что после ее выговора она забудет об этом. Я решила, что мне все сошло с рук. Я открываю рот, но закрываю его беззвучно. – Он не спал в моей комнате! – Это все, что я могу сказать. Мама наливает молоко в хлопья, ставит бутылку обратно в холодильник. – Я знаю. Я заглядывала в твою комнату. Ты же понимаешь, почему нам нужно переехать? Ты серьезно думаешь, что разрешать этому мальчику ночевать здесь – это разумная мысль? Ты ведь его даже не знаешь. – Его зовут Эйден, мама. И я его знаю. – Мой голос дрожит. Я очень стараюсь сохранять спокойствие и говорить с ней как взрослый человек, а не закатывать истерику, как мне хочется. – Я помогала другу. Разве это воспрещается? Мама садится за стол напротив меня. – У тебя может быть друг. Но у тебя не может быть парня, который спит в моем доме без моего разрешения. – Да? И ты бы разрешила, если бы я спросила? Подняв глаза от хлопьев, она бросает на меня многозначительный взгляд. – Вот именно поэтому я промолчала, – бормочу я, давясь остатками хлопьев. – В тот день он не мог пойти домой. – Почему? Он ведь даже не ночевал в твоей комнате, так для чего тогда было устраивать ночевку? Почему он не мог вернуться домой? Отлично. Ей и так не нравится Эйден, а я даю ей еще больше аргументов против него. Я могу только представить, в какое русло пойдет наш разговор: «Вообще-то, мам, его арестовали за убийство отчима, а его дом – место преступления». Она только пополнит свой список его недостатков. – Он не мог, – ворчу я, поднимаясь из-за стола, чтобы избежать новых вопросов. – В следующий раз я попрошу его припарковаться за кварталом. – Амелия! – восклицает она, нахмурив лицо. – Это не тот урок, который ты должна была вынести. Я глубоко вдыхаю, стараясь не выдать своего разочарования. – И какой же урок я должна извлечь, мам? Что мне суждено жить одной? Что мне нельзя ни с кем разговаривать? Что я должна быть несчастной до самой смерти? Если это так, то почему бы тебе просто не отправить меня куда-нибудь в Арктику, где я буду единственным человеком на десять тысяч миль вокруг? – Не драматизируй. Я пытаюсь проглотить комок в горле. – Я и так очень стараюсь не ненавидеть свою жизнь. Но если мне не дают спокойно жить, тогда пусть Тони найдет меня и закончит свое дело. – Амелия! – Мама была относительно спокойна на протяжении всего разговора, но эти слова вывели ее из себя. Она делает вдох. – Я знаю, что тебе тяжело, Амелия… Тея, – добавляет она тихо. – Но мы делаем это ради твоей безопасности. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Но самое главное – я хочу, чтобы ты была жива и здорова. Если для этого придется чем-то пожертвовать, мы это сделаем. Я отворачиваюсь. – Ты не понимаешь. Ты учишься в школе, как любой нормальный подросток. Ты можешь уехать, пойти куда угодно и быть кем угодно. У тебя даже может быть парень. Я не хочу прожить свою жизнь и не иметь ничего. – Она замолкает на мгновение, глядя на раздвижную дверь. – Когда ты становишься родителем, ты никогда не думаешь, что тебе придется столкнуться с подобным. Милая, я делаю все, что в моих силах. Я немного опешила. Гнев ускользает из меня, хотя я очень хочу оставаться в этом состоянии. И чтобы не терять свой образ обиженной дочери, я вспоминаю о том, что мама хочет уехать из Кинг-Сити, забрать меня от моих друзей, в то время как сама встречается с парнем. – Видимо, твоих сил недостаточно. Я разворачиваюсь и убегаю прочь из кухни, прежде чем она успевает сказать что-нибудь еще. Мне даже плевать, что я невежливо оставила наполовину съеденную миску хлопьев на столе. * * * – Боги, это действительно лучшая еда, которую я когда-либо ела, – восхищаюсь я, набивая рот второй порцией эмпанадас. Мама Мэйсона, Наталья, превзошла все мои ожидания. Она смеется, ставя перед нами поднос с закусками. Мы сидим в подвале Мэйсона на большом черном диване U-образной формы, который прекрасно вмещает всю нашу компанию. На стене висит телевизор с плоским экраном, настроенный на новости, хотя никто не обращает внимания на баллотирующегося в губернаторы парня, который произносит какую-то речь. В данный момент телевизор выступаешь лишь фоновым шумом. – Я рада, что вам нравится, – говорит Наталья, убирая темные волосы с лица. – Я всегда говорю Мэйсону, чтобы он почаще приглашал в гости друзей. Мэйсон нагружает тарелку едой, которую она только что принесла, и отвечает с набитым ртом: – Я же говорил, что не хочу делиться твоей едой. Она игриво шлепает его по затылку, отвлекая достаточно надолго, чтобы Ноа и Чейз успели схватить последние куриные крылышки, к которым он тянулся. – Эй! Так не делается, ребята! – Мэйсон обращается к похитителям еды, которые только улыбаются. – Расслабьтесь, у меня есть еще, – объявляет Брайан, спускаясь по лестнице с подносом горячих куриных крылышек. Он даже не успевает его поставить, как все уже расхватывают свою добычу. Брайан, качая головой, садится на край дивана. – Ого, можно подумать, что вы несколько недель голодали. – Не смотрите на нас, – возражает Аннализа, жестом указывая на меня и Шарлотту. – Мы просто научились приспосабливаться. Если мы не будем достаточно быстрыми, они прикончат всю еду. – Угу, – соглашается Мэйсон с полным ртом. Наталья снова шлепает его по затылку.