Едва темно-синяя ночь сменяется серым утром, они начинают потеть. Жар летнего солнца прорывается к ним сквозь толстый слой облаков, хотя вообще-то день пасмурный. Они решают вернуться в кемпинг, забрать из трейлеров все что можно. Потом попробуют разгрести развалины бывшего сельского магазина и пороются там. – В худшем случае мы обнаружим под обломками труп хозяйки лавки, той, что была при кемпинге. – Лавки? – Магазина. Супермаркета. Или как там у вас, британцев, это называется. Трупы Рут видела только по телевизору. Она пытается подавить дрожь. Неужели они найдут тело женщины, с которой она познакомилась, когда в последний раз покупала продукты в магазине, сразу как пришла в этот городок? Трудно представить, как может выглядеть труп в нынешних условиях. Готовя себя к предстоящему зрелищу, Рут перебирает в уме самые душераздирающие варианты. Каким будет труп – обугленным, окаменевшим, как шкура кита после взрыва? Или высохшим? Одни кости? Осталась ли на нем человеческая плоть? Сумеет ли она рассмотреть выражение на обожженном, окаменевшем лице? Рут мотает головой, стараясь вытеснить из сознания жуткие картины. Она чувствует, как ее пустой желудок сжимается, когда перед глазами встает до боли знакомое лицо Фрэн, на котором навсегда застыла гримаса страха и нестерпимой муки. А может, и не будет никаких трупов – лишь тени на стенах, как в Хиросиме. Рентгеновские снимки людей, которые когда-то жили здесь. Хоть бы люди погибли мгновенно. Не страдая. Сразу. К кому обращена эта просьба? Она никогда не верила в высшую силу, сейчас – тем более. И все же сердце не так рвется, когда думаешь, что тела рассыпались на атомы. Что от них остались лишь плоские очертания – как длинные тени на дороге на исходе летнего дня. Силуэты мамы, папы, Фрэн – всех тех, кого она мгновенно узнает. Можно ли увидеть что-то красивое в очертаниях тени, появившейся в результате таких кошмарных обстоятельств? Кемпинг все такой же, каким и был. Ник останавливается, смотрит на обугленные деревья вокруг, прислушивается. – Птиц нет! В его голосе ликование: наконец-то он понял, что не давало ему покоя, пока они шли от берега океана. Их окружает полнейшее безмолвие. – Если увидим что-то бабахнутое, резко линяем отсюда. Рут тупо смотрит на него. Ему надо употреблять поменьше жаргонных словечек. Она не понимает и половины из того, что он ей говорит. – Если увидишь что-то подозрительное, беги со всех ног. Встретимся возле кита. Хорошо? Рут согласно кивает. – Думаю, надо быть готовыми к худшему, пока не получим доказательств обратного. Ник надеется, что его страх наткнуться на одичавших людей – всего лишь отголосок многочисленных фильмов о конце света и зомби. Ему хотелось бы быть позитивнее, больше верить в силу человеческого духа. Но все же, раз он пока жив, глупо лишаться жизни, доверившись тому, кому доверяться не следует. С другой стороны, с Рут он тоже знаком не с сотворения мира, однако жизнь свою ей доверил. Впрочем, разве у него есть выбор? Ясно ведь, что держаться вместе – лучший вариант для них обоих. Он вскидывает руку, предупреждая Рут, что надо остановиться и оглядеться. Взглядом он ощупывает покрытую пеплом местность, высматривая признаки движения, затем осторожно открывает дверь своего трейлера. И сразу же приступает к делу: срывает с кровати одеяла и простыни, сворачивает их в тугой узел и запихивает на дно рюкзака – последние две ночи он замерзал. Просить Рут, чтобы она пустила его в свой спальный мешок, было как-то неловко, а кофта с капюшоном и флисовая куртка не спасали. Да и шея болит. Он хватает с кровати две подушки и пристегивает их по бокам рюкзака. Рут наблюдает, как Ник упаковывает вещи. От каждого его движения поднимается пыль, в воздухе мельтешат хлопья пепла. Она плотнее натягивает маску и начинает собирать разбросанные на полу бумаги и фотографии. Тексты старается не читать – ведь это чужие бумаги, – но фотографии сами притягивают взор. Прекрасные снимки. Черные, белые и серые оттенки создают впечатление, что перед ней изображения из другой эпохи. Люди на снимках, похоже, не замечают, что их фотографируют, погружены в свой собственный мир. Вот, например, эта женщина, ее лица почти не видно за длинными волосами. Курит, сидя на бордюре тротуара. За ней на заднем плане – машины на шоссе, далекие, нечеткие. – Смотри, что я нашел! От неожиданности Рут вздрагивает, роняет фотографию. Она оборачивается. Ник со смехом поднимает вверх, словно ценный трофей, упаковку туалетной бумаги, в которой не хватает лишь одного рулона из шести. Голос Ника эхом разносится по трейлеру, он бросает ей упаковку. Потом открывает еще одну дверь, за которой оказывается маленький санузел: небольшой унитаз, раковина, над ней зеркало, душевая кабинка, такая крохотная, что непонятно, как он туда помещался. Ник открывает створку зеркала, за ней – шкафчик. Он собирает все, что попадало с полок: зубную щетку, зубную пасту, бутылочку с зеленой жидкостью для полоскания рта, большой флакон геля для душа, шампунь, стеклянный пузырек в виде мужского торса. Опрыскивает себя лосьоном после бритья. – Мы зачем сюда пришли – готовить тебя к свиданию или искать продукты? Пожимая плечами, он пшикает спреем и на нее. Рут протестует, машет рукой, чтобы развеять резкий запах. – Прости, но тебе это не помешает. Рут поворачивается к нему спиной. Щеки горят от стыда. С тех пор как они, выбравшись из пасти кита, оба окунулись в море, купание как-то отошло на второй план. И пусть она почти ничего не делала, разве что хворост собирала, время, казалось, сжимается и расширяется, так что она утратила чувство очередности событий. Уже и не помнит, когда в последний раз мылась как следует. Они приступают к поискам, начав с основного помещения трейлера. В буфете и шкафчиках Рут находит очень мало продуктов: немного крекеров, крупу, банку арахисового масла. Должно быть, Ник здесь совсем недавно. Неужели он действительно приехал, чтобы сфотографировать кита? Ему, наверно, хочется поскорей вернуться домой? А если это так, как поступит она? Поедет с ним? Или останется здесь? Одна? Рут мотает головой: меньше думай, больше занимайся делом. Она выдвигает один из ящиков – в нем несколько ножей, ложек и вилок. Она ссыпает столовые приборы в рюкзак. Одну ложку, правда, держит в руке. Опустив на лице маску, она отвинчивает крышку банки с арахисовым маслом, погружает ложку в мягкую пасту и подносит ее ко рту. – Кайф, то что надо! – восклицает она невнятно, поскольку рот заполнен пастообразным маслом и язык липнет к небу. – Дай и мне! – Руки Ника заняты, он просто открывает рот. Рут зачерпывает полную ложку масла и подносит к его губам. Он захватывает ее в рот, и меньше чем через секунду разжимает губы. Рут вынимает из его рта облизанную ложку. Закрыв глаза, Ник мычит от удовольствия. Рут вдруг осознает, что стоит почти вплотную к Нику. Она чувствует аромат его лосьона после бритья, которым он недавно брызгался, и запах самого Ника; этот запах, постепенно крепчавший, за последние дни стал привычен. Впервые с того вечера перед катастрофой, когда они лежали рядом на коврике, они оказались так близко друг к другу. Ник все еще не открывает глаз. Рут разглядывает его: большой рот, губы потрескались от жажды, грязное лицо с воспаленной кожей, на щеках и подбородке уже появилась щетина. Она смотрит на опущенные веки его миндалевидных глаз: по краям их обрамляют загибающиеся ресницы. Ник открывает глаза и упирается в нее взглядом. Рут задерживает дыхание. Ощущает покалывание в ладонях, идущее от больших пальцев. – Надо проверить, есть ли вода в кране. Рут отворачивается от Ника, крутит кран. Даже шипения нет. – Вода поступает из основного резервуара. Испарилась, должно быть, из-за жуткого жара. Рут берет бутыль с жидкостью для стирки и бросает ее в рюкзак, прежде туго завинтив крышку. Одежду надо постирать. Ник перегибается через нее и берет с подоконника лежащий на боку радиоприемник. Поворачивает ручку. Ничего. – Гикнулся. Опять жаргонное словечко. Но хоть значение его очевидно. Ник замечает, что Рут с нетерпением наблюдает, как он снимает заднюю крышку приемника, чтобы проверить, в чем проблема. Они уже обсуждали, что можно бы попробовать связаться с кем-нибудь по радио. С кем? Со спасателями? Это вряд ли.