– Распишитесь здесь. И здесь. – Она показывает на пустую рамочку и на пробел над линией из точек. – Это значит, что вы подтверждаете свое согласие и уведомлены о рисках медикаментозного прерывания беременности. – Да, хорошо. Прошу прощения. Прежде чем я поставлю свою подпись, будьте добры – простите, – перечислите еще раз возможные последствия? Медсестра монотонно перечисляет: кровотечение; боль; малая вероятность сепсиса; иногда бывает, что лекарства не действуют и беременность сохраняется; возможны проблемы с зачатием в будущем. – Понятно. – Рут берет ручку и расписывается. – Но все это очень маловероятно, милочка. – Медсестра забирает у Рут документ, расписывается в нем сама. – Так, теперь еще требуется подпись моей коллеги. Подождите минутку. – Она выходит из кабинета, оставив дверь приоткрытой. На стенах – ламинированные плакаты. Изображения утробных плодов, маток, инструкции по мытью рук. Стоит характерный запах антисептика. Огромный монитор на столе похож на какое-то загадочное устройство. Под столом жужжит компьютер. За окном – чудесный солнечный день. Листья на деревьях такие же, как и на тех, что растут у ее дома, – разлапистые ладони звездообразной формы. Белый клен? Ей ли не знать. В школе они каждую осень собирают гербарий. Листья уже стареют, с наступлением лета меняя цвет: весной, только-только распустившись, они были бледно-зеленые, а теперь обретают более темный насыщенный оттенок. – Итак, все подписи есть, – выводит Рут из созерцательного состояния голос вернувшейся в кабинет медсестры. Она вздрагивает от неожиданности. Не теряя времени, медсестра деловито вручает ей два пластиковых стаканчика: в одном – две таблетки, в другом – вода. – Выпейте это и можете быть свободны. Улыбнувшись Рут, медсестра снова садится за компьютер. Рут выполняет ее указания: выпивает таблетки, и она свободна. Дома у Фрэн они раскладывают ее большой диван с бархатной обивкой, кладут подушки, одеяла. Фрэн готовит горячий шоколад, и они смотрят одну романтическую комедию за другой. Солнце садится. Обе засыпают. Когда Рут открывает глаза, в комнате уже темно. Телевизор работает. От экрана по комнате скачут разноцветные блики, освещая лицо спящей Фрэн на другом краю дивана. Пока они спали, онлайн-кинотеатр запустил дурацкий фильм про Рождество. На спинке дивана сидит кошка Фрэн. Сузив глаза, она наблюдает за Рут. Питомицу подруги Рут знает с тех пор, когда та была котенком, но не может избавиться от ощущения, что кошка ее недолюбливает. Словно в подтверждение, кошка кусает Рут за ногу и спрыгивает с дивана. Ощущая ноющую боль в пояснице, Рут спускает ноги на деревянные половицы, которые помогала Фрэн циклевать и покрывать лаком, когда та купила эту квартиру, и выходит в выложенный плиткой коридор. Стены в черно-синих тонах увешаны старинными зеркалами. Многие из этих зеркал они вместе отыскивали в пыльной глубине магазинов подержанных вещей, сданных на благотворительные цели, и на антикварных рынках, которые обычно устраиваются рано утром. Рут добирается до туалета в конце коридора, включает свет и садится на унитаз. Кладет руку на живот. Боли нет. Сделав глубокий вдох, она опускает глаза и замечает на прокладке розовое пятно. – Вот и все, – громко говорит она себе. 23 Малышка сидит на берегу, сует в рот пухлые кулачки, в которых зажат черный песок. Улыбается матери во весь рот, в котором уже торчит пара зубов. Рут сидит неподалеку и, зажав ведро между колен, чистит и разделывает рыбу – нарезает длинные тонкие ломтики филе, которые вечером они закоптят над огнем. Самый разгар лета. Тяжелой повседневной работы стало меньше, начались несколько недель передышки. Скоро листва на деревьях начнет желтеть, и они примутся с рассвета до заката добывать пропитание, по очереди таская привязанную к груди дочку. Потом, когда световой день начнет сокращаться, они станут пожинать плоды труда, приложенного за полгода до этого. Девочка будет спать рядом в самодельной колыбели. Рут переводит взгляд с играющей дочери на низкое солнце. Скоро придется самой костер разводить: Ник опять ушел за припасами. После удачного похода за медикаментами перед самым рождением Фрэнки Ник собрал небольшую аптеку. Они растили дочку, и он понимал, что необходимо запасти как можно больше лекарств – на случай, если мать или малышка порежутся, или выпьют грязной воды, или… или… или… Воображение беспрерывно рисовало ему ужасы, которые могут свалиться на них и отнять у него самых дорогих его сердцу людей. Часто он не спал по ночам, думая о хрупкости человеческого бытия. Каждое утро, просыпаясь, дивился тому, что они с Рут не только уцелели, но еще и дочку родили, и пока им вполне удается сохранять ей жизнь. Ник постоянно настороже, присматривается, прислушивается, стараясь выявить малейшие признаки возможной опасности, но, несмотря на этот страх, он регулярно уходит все дальше от дома в поисках пищи и других необходимых вещей. Он уже привык натыкаться на скрюченные высохшие трупы – людей и животных, которые пережили ядерный взрыв, но потом умерли по непонятным причинам. Во всяком случае, для них с Рут они не понятнее загадки их собственного спасения. Теперь он систематически опустошает супермаркеты, привозя домой консервы для своей молодой семьи. В путь он отправляется с тележкой, смазав ее колеса жидкостью из бутылок, найденных в воронке на месте автозаправки. Тащить груженую тележку – тяжелый труд, дорога занимает вдвое больше времени, чем без груза. Зачастую он не ночует дома по двое суток. В такие вечера Рут подбрасывает дрова в костер до наступления полной темноты и рано уходит в хижину. Покормив дочку, укладывается спать. Рядом кладет заряженное ружье, которое они нашли в одном фермерском доме. Правда, нередко заснуть не может, пугая саму себя: ей все кажется, что извне она слышит какой-то шум, – но каждый раз с восходом солнца обнаруживает, что, кроме них, никого нет. – Пойдем, Фрэнкс. – Рут берет дочь на руки, прижимая к голой талии ее попку и ножки, на которые налип песок. – Маме пора ужинать. Малышка кладет свою темноволосую головку на грудь матери и вздыхает. Свободной рукой Рут подхватывает ведро с начищенной и нарезанной рыбой, поворачивается от реки к морю и собирается идти к хижине. Взгляд скользит по берегу, и она замечает, как вдалеке, по другую сторону русла, что-то блестит на солнце. Отражение? Она прищуривается, всматриваясь, – этот танцующий свет как будто движется. Ник? Вряд ли. Он придет с другой стороны, да и рано для него. По идее, он как раз сейчас покидает город. И потом, тащить тележку по песку очень трудно. Рут ставит ведро с рыбой на землю, малышку пересаживает на левую руку, а правой прикрывает глаза от солнца, снова глядя на источник блеска. Сияние приближается, и теперь Рут ясно видит, от чего отражается солнце. Она крепче прижимает к себе мягкое голое тельце дочери и различает силуэты – силуэты людей с сумками, отбрасывающих на берег длинные тени. Блестит что-то, что они несут: солнечные лучи пляшут вокруг них. Незнакомцы медленно бредут по берегу к ней. Рут начинает быстро пятиться к хижине, не отрывая глаз от приближающихся фигур. Фрэнки заходится недовольным плачем: ей очень хочется вернуться на песок. Ненавидя себя, Рут ладонью зажимает дочери рот, но замечает, что силуэты останавливаются. Дальше все происходит как в замедленной съемке: одна фигура вытягивает руку, показывая на нее. Чувствуя на себе чужие взгляды, Рут покрывается гусиной кожей. Пускается бежать. Влетает в хижину, отбрасывая шкуры, которыми они завесили вход, и кладет плачущую Фрэнки в колыбель, сколоченную из планок упавших садовых калиток. С заряженным ружьем наперевес Рут выходит из хижины. С тех пор как они нашли это ружье, она стреляла из него несколько раз, но только под руководством Ника. Она знает, что оно заряжено, но толком не знает, как с ним обращаться, если вдруг придется стрелять. У нее никогда не получалось самостоятельно перезарядить ружье. Судорожно соображая, Рут мчится туда, где она бросила ведро. Рыба из него вывалилась. Белые куски обсыпаны песком, словно их запанировали для обжаривания. Порой на нее накатывает, приводя в замешательство, тоска по чему-нибудь из прошлого, из того, что было Прежде. Странно устроен человеческий мозг. Вот почему ей захотелось жареной рыбы с картофелем фри именно сейчас, когда она готовится ко встрече с первыми за несколько лет подобными им живыми существами? Когда готовится выяснить, друзья они или враги. Когда готовится защищать жизнь маленькой дочери и свою собственную. А мозг только и делает, что мучит ее мыслями о пропитанной солодовым уксусом картошке фри в промасленном кульке и терпких пупырчатых маринованных корнишонах. Рут встряхивает головой, прогоняя неуместные мысли, затем хватает разделочный нож, лежащий на песке среди кусков рыбы. С оружием в руках пригибается, принимая боевую позу, чтобы при необходимости дать отпор. Но фигуры не приближаются. Кажется, что они не сдвинулись с места с той минуты, как заметили ее, – до того медленно они плетутся. Не могут бежать? Или ждут благоприятного момента? Рут стоит, держа ружье на изготовке, наблюдает, как фигуры постепенно увеличиваются в размерах. Из хижины доносится плаксивое завывание Фрэнки: девочке не нравится, что ее оставили там одну. В ответ на хныканье дочери у Рут из грудей течет. От сочащегося молока на футболке расплываются два заметных мокрых пятна. Рут несколько раз сплевывает на нее, чтобы эти пятна не бросались в глаза: пытается любой ценой скрыть, что она – кормящая мать. И зачем только она отпустила Ника? Она ведь легкая добыча. Пока его нет, обязательно произойдет что-то ужасное. Одно успокаивает: Ник уже идет назад. Вернется через несколько часов. Если она поведет себя умно, а незнакомцы не вооружены, может быть, удастся выиграть время, не позволить им приблизиться, пока Ника нет. Группа чужаков тащится еле-еле, но теперь Рут различает, что их трое. Самая маленькая фигурка поддерживает кого-то тощего. Третья, нагруженная сумками, ползет как черепаха. – Стой, не двигаться! – кричит Рут через перешеек в том месте, где речка впадает в море. Она вскидывает ружье. – Я вооружена. – У нас нет оружия, – отвечает ей женский голос. Рут смотрит, как один из незнакомцев – кожа да кости в непотребном рванье – останавливается. – У нас есть еда. – Тот же самый голос. Полный отчаяния. Женщина пытается договориться. – Пожалуйста, позвольте нам переночевать здесь. Поставить палатку. Моему мужу нужно отдохнуть. Рут медлит. Теперь она различает их лица. Переводит взгляд с одного грязного лица на другое. Не считая Ника и Фрэнки, это первые люди, которых она видит за четыре с лишним года. – Пожалуйста, – несется к ней жалобный детский голосок, голос девочки, с другого берега реки. 24 Летом Лондон – странное место. По утрам, без привычных толп студентов и школьников, город кажется обезлюдевшим, хотя все, кого она знает, по-прежнему ездят на работу. В мае Рут заговаривала с Алексом о совместном отпуске где-нибудь на солнышке, но из-за его контрактных обязательств от этой идеи пришлось отказаться, и теперь она на все лето застряла в Лондоне.