– А-а, выбросился. Рут улыбается маленькой девочке. Лили, открыв рот, смотрит на гигантский скелет. – Лили, возможно, когда ты пойдешь в школу, вы будете изучать китов. Киты были моими любимыми животными, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас. – А теперь какое у тебя любимое животное? Рут собирается ответить и вдруг понимает, что ответа у нее нет. Она давно уже не задумывается, бывает ли у нее что-нибудь любимое. До встречи с Алексом она сидела на сайтах знакомств, и там часто задавали парные вопросы, чтобы найти что-то общее у людей, которые пролистывают странички в поисках кого-нибудь, с кем можно просто перепихнуться. Как будто ответ на вопрос: «Кошки или собаки?» – верный способ предсказать, что между двумя людьми могут завязаться серьезные отношения. – Я давно об этом не думала, Лили. Но, пожалуй, мне до сих пор больше всего нравятся киты. – Мне тоже. Лили берет Рут за руку. Вдвоем они стоят и молча смотрят на скелет, отливающий мягкой белизной. Он не сильно отличается от скелета динозавра, который Рут помнит по визитам в этот музей в детстве. Без мускулатуры, жира и кожи скелет кита выглядит как кости доисторического животного. Если бы Рут знала меньше, она запросто приняла бы его за существо из другой эпохи, из далекого-далекого прошлого, когда Земля еще только зарождалась. В то же время есть в нем сходство и с костной структурой человека. Сочленяющиеся позвонки хребта. Очищенные от плоти плавники по бокам – пять пальцев – подобны кистям рук человека, почти как та рука, что держит сейчас ладошку Лили. И грудная клетка – когда-то вместилище легких, которые наполнялись воздухом и затем вытесняли его; так и ее ребра расширяются при дыхании. Мозг будто пронзает электрический импульс: ведь скелет над ее головой когда-то был живым существом, таким же живым, как она сейчас. О чем-то думал, мечтал этот кит? Питал ли какие-то надежды? И опять мимолетная мысль словно бьет ее током: когда-нибудь от нее тоже останется только скелет. В большие окна под потолком светит солнце, каким оно бывает в конце августа; свет, струящийся через витражи, отражается от костей скелета. Рут чувствует, как ладошка Лили в ее руке сжимается. – Мне этот кит нравится, только жалко его. – Мне тоже, Лили. – Руф, почему он выбросился на берег? – Хороший вопрос. Вряд ли кто-то знает ответ. Может быть, Хоуп и сама не знала. Может быть, она просто следовала своим инстинктам. Может быть, совершила ошибку. Или пыталась от чего-то спастись. – Или кого-то искала, – предполагает Лили. Рут снова смотрит на скелет животного, теперь разглядывая его голову, две тяжелые кости нижней челюсти, массивную верхнюю пластину. Она огромная. Гигантская. В такой пасти спокойно может улечься человек, думает Рут. – Возможно, она кого-то искала и заблудилась. – От уверенного тона Лили что-то трепещет в груди Рут. – Да, – отвечает она. – Может быть. 25 Ник резко просыпается. Ему кажется, что его разбудил шум. Окончательно проснувшись, он понимает, что находится один в крошечной палатке Рут. Наверное, разыгралось воображение, вот шум и почудился. Свет утренней зари вывел его из глубокого сна, а иллюзорные звуки, возникшие в подсознании, ускорили пробуждение. Прекрасно. Теперь у него еще и слуховые галлюцинации! Он со стоном потягивается, спина болит. Вчера он перетрудился. Во время таких походов и сразу после возвращения по утрам он нередко просыпается с ощущением, будто сильно перепил накануне. Если бы! Он уже и не помнит, когда последний раз находил пиво. Иногда ему снится, как он входит в магазин спиртных напитков и берет из холодильника запотевшую бутылку пива. Или достает банку из мини-холодильника на пикнике. Ник садится и через голову стаскивает джемпер. Незачем дразнить себя, лучше сосредоточиться на настоящем. Он расстегивает палатку, выбирается из нее, встает во весь рост и вытягивает руки над головой. Светает, небо чистое. Если тронется в путь прямо сейчас, дома будет до наступления палящего зноя. Ему не терпится показать Рут найденные леденцы. Им так редко удается побаловать себя вкусненьким. Оба ужасно скучают по сладкому. Сегодня вечером они вместе будут пировать. Ник сворачивает палатку и спальный мешок, связывает их в узел и сует в груженую тележку. Вчера он поживился на славу. Ах, какой супермаркет он нашел, ну просто клад! Правда, дорога туда и обратно занимает двое суток, зато за один раз он набрал столько припасов, что их хватит на несколько месяцев. Ник цепенеет. Опять этот звук. Теперь он уверен, что шум ему не мерещится. Но все равно задерживает дыхание – на всякий случай. Поворачивает голову в ту сторону, откуда раздался звук. Вот, опять! Легко узнаваемое кукареканье петуха, приветствующего новый день. Возня живности в тележке жутко раздражает. Еще и коленка сильно болит в том месте, где он содрал ее при падении, когда пытался поймать черную жилистую курицу. Домашней птицы было очень много, он не знал, за какую хвататься, и в конце концов «приударил» за курами. Во-первых, их было легче поймать; во-вторых, если повезет, они будут нестись. Если б поймал еще и петуха, тогда, конечно, у них появились бы и цыплята, хотя петух на вид был совсем дохлый. Ничего, теперь он знает, где их найти. Вернется. Несмотря на боль в колене, идет он довольно быстро. День теплый, но от радости, что он достал кур и скоро покажет их Рут и малышке, у него словно крылья выросли. Он даже напевает себе под нос одну из песенок, что Рут всегда поет за работой. Он вспоминает ее голос, вспоминает, как ее пение плывет по ветру. Теперь уже недалеко, остался последний отрезок пути – самый трудный участок: тележку приходится тащить по песку. Он даже не догадывался, как это тяжело, пока самому не пришлось впрягаться, когда Рут забеременела. Чертовски сильная женщина. В первые дни знакомства она казалась ему избалованной принцессой. Да еще этот ее английский акцент. Ник всегда его ненавидел. Ее выговор напоминал ему костюмные художественные фильмы, которые мама с упоением смотрела по телевизору. Тогда ему казалось, что Рут относится к нему с презрением. Теперь он обожает ее голос, даже акцент. Это голос родного дома. Он вспоминает, какой увидел ее в первый раз: как она бегала по берегу туда-сюда, поливая водой кита, и кричала на него. Теперь ему ясно, что все это было от горя: каждое ее действие, каждое движение были пропитаны скорбью от осознания того, что все, кого она знала, все, кто был ей дорог, исчезли с лица земли. Ему бы сразу это понять, ведь ее попытка спасти кита, по сути, была сродни тому, что сделал он сам: после смерти Евы продал все свое имущество и, взяв с собой один лишь фотоаппарат, отправился скитаться по свету. Горе толкает человека на странные поступки. Теперь он знает Рут лучше, чем кого бы то ни было, даже лучше, чем родную мать. Даже лучше, чем Еву. Ему и в голову не приходило, что такое вообще возможно. С кряхтением Ник тащит тележку по холмам. Куры квохчут в ящике, возмущенные заточением. Он устремляет взгляд к морю и видит силуэт Рут, держащей Фрэнки за руку. Он ненадолго останавливается и, тяжело дыша, наблюдает, как его голенькая дочка, цепляясь за руку матери, убегает от пенящегося прибоя. Но что-то здесь не то. Во рту появляется металлический привкус. Женщина, которая держит Фрэнки за руку, какая-то маленькая, и волосы у нее длиннее, чем у Рут, телосложение другое. Женщина, которая держит Фрэнки за руку, вовсе не Рут. И только теперь он замечает, что на песке за их хижиной стоят две незнакомые палатки. Ник сбрасывает с плеч ремни и хватается за рукоятку ножа, висящего у него на поясе. – Вот здесь, – говорит женщина, тыча пальцем в карту растрескавшимся грязным указательным пальцем. Потертая карта аккуратно разглажена, вдоль береговой линии сделаны пометки рукой женщины. – Мы ведем учет. Здесь вот, видите, мы шли два дня – видите там цифру 2? – добираясь до Кембриджа. Туда мы отправились, когда выяснили, что Матамата полностью разорена. Но в Кембридже оказалось не лучше. Даже хуже. Одни собаки. Правда, не такие злые, как те, каких мы видели потом, да, Билл? – Да, не такие, – хрипит Билл. Рут кивком просит ее продолжать. – Да, одичавшие собаки опасны. Но в Кембридже мы поймали и съели нескольких псов. И ничего, не отравились. Жаль, не сообразили завялить немного мяса. А вы молодцы. – Это Рут придумала. Ник весь вечер молчит. Просто сидит и наблюдает. Рут догадывается, что он не доверяет пришельцам. Она чувствует, что он напряжен. Насторожен. Сжат, как пружина. Готов в любую секунду нанести удар. Женщина зубами отрывает кусок сушеной рыбы. В нижнем ряду у нее не хватает одного зуба, почерневший резец вверху тоже вот-вот выпадет. Одета она в то, что Рут нашла в развалинах, – спортивные штаны и футболку. Она искупалась в реке, Рут дала ей кусок мыла, но руки у нее по-прежнему грязные, как будто покрашенные, – так глубоко въелась в ладони грязь. Рядом с женщиной сидит девочка, прижимается к матери. Вылитая мать. Волосы неровно обстрижены под самые корни, лицо порозовело, после того как с него соскоблили грязь. Потягивая отвар, который Рут согрела для путников, она опасливо поглядывает поверх жестяной банки, обернутой в тряпку, чтобы не обжечь руки. – Потом мы вернулись на шоссе… вот здесь. – Женщина снова тыкает в карту. – Это заняло день пути. Там мы впервые увидели машины. В некоторых были вещи и продукты – больше, чем мы могли унести. Главное, привыкнуть к трупам. До этого мертвых мы не видели – они находились под развалинами или… Билл, как ты это называешь?