Чарли берет бутылку вина, собираясь освежить бокалы. Продолжая громко говорить с Алексом, он разливает бордовую жидкость в фужеры на длинных ножках – сначала Камилле, потом Алексу. Только наклоняет горлышко над бокалом Рут, Алекс, не прерывая речь, быстро накрывает его ладонью. Чарли, чуть приподняв брови, убирает бутылку от бокала Рут и доливает себе. – Какого черта?! В комнате мгновенно воцаряется тишина. Слова Рут все еще звенят в воздухе. – Дорогая? – Алекс ошеломлен. – Я сама в состоянии решить, хочу я еще вина или нет. Камилла смотрит на Рут, вытаращив глаза. Чарли смущенно кусает нижнюю губу, разглядывая скатерть. Скребет ногтем жирное пятнышко от колечка лука, случайно упавшего на белоснежное полотно. – Я просто предположил, что, с учетом наших планов, ты не захочешь налегать на спиртное. Глаза у Алекса округлились, щеки покраснели – то ли от гнева, то ли от смущения. Рут затрудняется определить, но ей все равно, потому что сама она в ярости. – Наших планов? Рут чувствует, что лицо ее горит. Избегая взгляда Камиллы, она поднимается из-за стола, достает из заднего кармана мобильный телефон. – Ребята, спасибо за чудесный вечер, но нам, пожалуй, пора. Пойду вызову такси. Всю дорогу в такси, которое везет их из северной части Лондона в южную, оба молчат. Едва автомобиль останавливается у ее дома, она выскакивает из машины и бросается к лестнице. Одна входит в темную квартиру. Алекс снизу окликает ее. Ей нужно подумать. Она вбегает в ванную, запирается. Оглядывается по сторонам, потом, поймав в зеркале свое отражение, кружится в пустой комнате. Смеясь, садится на бортик ванны, открывает кран с горячей водой и смотрит на струю. Ванна наполняется, к потолку поднимается пар. Алекс стучит в дверь и говорит, что отправляется на пробежку. Рут, не отвечая, льет под струю дорогущую пену. Забравшись в ванну, она с головой уходит под воду, где слышится только глухой стук ее сердца. Она надолго задерживает дыхание и выныривает, когда без воздуха становится невмоготу. За это время она успевает успокоиться. Рут тщательно намыливает шампунем голову, смывая с волос дым костра. Потом, пока кондиционер впитывается, берется за бритву. Рут опускает глаза и смотрит на щетину между ног. Начав встречаться с Алексом, она с тех пор почти каждый день бреет лобок, ноги и подмышки – как он хочет: «Мне нравится гладкое тело, без волос оно гораздо чище». Мало того что удаление волос – задача не из простых, кожа постоянно зудит, да еще приходится бороться с вросшими волосками. Рут смотрит на воспаленную кожу лобка, покрасневшую в тех местах, где измученные бритьем волосы пытаются снова прорасти, и недоумевает: ради чего она истязает себя? И решительно кладет на край ванны неиспользованную бритву. Из ванной она выходит в гостиную, где горит только половина светильников. Алекс еще не вернулся. Рут идет в спальню. Завернутая в полотенце, садится на кровать, включает ноутбук и находит закладку. В корзине на экране лежат билеты для кругосветного путешествия – ждут, когда она их выкупит. Сделав глубокий вдох, Рут вбивает номер своей кредитной карты и нажимает клавишу ввода. Выйдя из спальни, она видит, что Алекс развалился на диване прямо в спортивном костюме. В свете экрана телевизора заметно, что от бега лицо его раскраснелось и покрылось испариной. Он по-прежнему старается не встречаться с ней взглядом, поэтому она, с полотенцем на голове, встает перед телевизором. Ему не остается ничего другого, кроме как посмотреть на нее. Он берет пульт, выключает звук. – Простила мне мои причуды? В глазах его внезапно вспыхивают золотистые искорки, и она чувствует сладостный трепет в животе. Этот биологический рефлекс на мгновение выводит ее из равновесия. Однако этого недостаточно. Рут недовольна собой. Пора уже объясниться с Алексом. 29 Рут разравнивает ногами песок, затаптывая надпись, и палкой, стоя, выводит новую букву на чистом «холсте». Из-за большого живота ей трудно подолгу сидеть на песке рядом с Фрэнки. – «Ф», – громко произносит она. – Теперь твоя очередь. Фрэнки берет в руку палку поменьше – так, как ее учили, – и поднимает глаза на мать, ища подтверждения, что она все делает правильно. Рут подбадривает ее кивком. Сосредоточившись, высунув от усердия кончик языка, девочка копирует написанную матерью букву. – «Ф», – повторяет она и смотрит на Рут, ожидая дальнейших указаний. – Мне уже не нужно тебе ничего показывать, – отвечает Рут. – Сама допиши слово. Буквы ты знаешь. Морща лобик, девочка продолжает писать на песке. Каждую букву произносит вслух: – Р-Э-Н-С-И-С. – И взглядом спрашивает у матери, правильно ли она написала. – Очень хорошо. Молодец, – с улыбкой хвалит ее Рут. – А теперь, пожалуйста, напиши все буквы, какие ты знаешь. Весь алфавит, Фрэнсис. – Мама, я устала, – жалуется девочка. Рут ногой стирает написанные дочерью буквы, снова превращая песок в чистый холст. – Отдохнем, когда папа вернется. Весь алфавит, пожалуйста. Фрэнки тяжело вздыхает. Фрэнки ненавидит уроки. Ей больше нравятся активные занятия. Ее любимые дни – те, когда она помогает рыбачить: сидит рядом с мамой в лодке и пристально смотрит на тонкие проволочки. Заметив малейшую вибрацию, подает маме знак, и та медленно поднимает из темно-синей морской глуби серебрящуюся на солнце рыбу, которую она так же медленно подтягивает к лодке, а потом резким движением выдергивает из воды и бросает на дно. Рыба бьется о днище, и Рут оглушает ее большим камнем. Фрэнки нравится сидеть в лодке и слушать пение мамы, пока они гребут к берегу. Иногда она подпевает ей, и ее голос перекликается с маминым под плеск волн. Фрэнки нравится вместе с мамой собирать ягоды. Ей разрешают есть их, но только чуть-чуть, а не то придется сидеть на корточках в колючих кустах, пока ее живот будет издавать звуки, похожие на хлопки парусины, полощущейся на ветру. Порой, когда листья окрашиваются в буро-золотистый цвет, мама берет ее с собой ставить и проверять силки, и она помогает ей искать грибы. Пробовать грибы на вкус и даже прикасаться к ним ей строго запрещено. Однажды, когда Фрэнки была маленькой, она попыталась тайком от мамы съесть гриб с красной шляпкой, и потом ей было очень, очень плохо. Мама говорит, им повезло, что она не умерла. Фрэнки мечтает скорее подрасти, чтобы вместе с папой ходить на поиски продуктов и нужных вещей. Бывает, он отсутствует несколько дней и ночей и возвращается домой с материалами для укрепления их лагеря. В основном это предметы из Прежнего мира, очень необычные, диковинные. Последний раз, вернувшись из похода, папа дал маме несколько ярких разноцветных пластмассовых бутылочек, и мама аж запрыгала от радости. – Пойдем, Фрэнки, будем мыть головы! Голос у мамы был непривычно пронзительный. Жидкость в бутылках источала резкий запах, как забродившие ягоды из взорвавшихся банок. Резкий и неприятный. Такая вонь появляется, когда они сжигают на костре что-то не деревянное, и от дыма у Фрэнки першит в горле. Мама намылила этой жидкостью ее голову и принялась расчесывать волосы ненавистным гребнем. Фрэнки плакала, говорила, что ей больно. Но мама не обращала внимания на ее протесты, напевая песню про то, что нужно смыть мужчину с их волос [21]. Потом волосы высохли, но запах на них все равно остался. Фрэнки от него немного тошнило. В тот вечер вся их хижина провоняла этим запахом. Рассказав историю на ночь, мама поцеловала ее в голову и произнесла с наслаждением: – Мм… как от тебя вкусно пахнет. И Фрэнки поклялась, что больше не позволит лить себе на голову эту гадкую жидкость. Как ни хотелось ей отправиться в путешествие с папой, она понимала, что, по крайней мере до тех пор, пока малыш не появится на свет, она должна оставаться с мамой. Папа поручил ей заботиться о маме, и, если это подразумевает, что нужно учить алфавит, значит, придется его учить. Протяжно вздохнув, Фрэнки берет палку и начинает выводить на песке буквы, громко называя их Рут. Рут наблюдает, как Фрэнки потихоньку носит к костровой яме, из которой вьется дымок, сухие дрова из-под пикапа. Приносит одно полено за другим, укладывает их в костровище. Ее малышке нет еще и пяти лет, а она уже умеет разводить огонь. Она чувствует повторяющиеся толчки в животе: ребенок не спит. Пихается. Рут кладет ладонь на живот и чувствует, как малыш снова двигается. Уже недолго осталось: несколько недель, а то и несколько дней. Тазовые кости расширяются, вызывая ноющую боль; ее организм готовится к родам. Рут смотрит, как Фрэнки пытается открыть банку с ягодами. Что станется с дочерью, если она не выживет? В прошлый раз она едва не умерла, а ведь тогда она была на пять лет моложе. Рут до сих пор не может взять в толк, как они могли оказаться такими беспечными: второй раз наступили на одни и те же грабли. Она думала, что уже не может иметь детей: менструации были нерегулярными, в волосах прибавлялось седины. Ей уже за сорок, и она знает, что у Энн менопауза наступила рано, о чем та не уставала ей напоминать: «Рути, мы всегда хотели, чтобы у нас, кроме тебя, были еще дети, но я со своим феминизмом слишком поздно сообразила, что у моих биологических часов свой ритм». Заявление не в духе феминистки, всегда считала Рут. На этот раз, когда ее начала мучить тошнота, Рут сразу вспомнила Билла, его мутные глаза, худосочную фигуру. Как-то не подумала, что четыре года назад подобное с ней уже было. Только когда живот стал округляться, она поняла, что происходит. Впереди еще одна осень, когда она не сможет охотиться и собирать дары природы. Ник, конечно, как и прежде, будет заботиться о пропитании, но теперь многое изменилось. Они рассчитывают не столько на его трофеи, сколько на то, что ей удается поймать и насобирать. Каждый раз он уходит все дальше и дальше от дома, а чего-либо стоящего находит все меньше. Скоро пора убирать урожай, но запасы будут куда скуднее, чем в минувшие годы: почти все, что они посадили весной, погибло из-за проливных дождей. – Мам, идем. Фрэнки сидит по-турецки на песке у костра. Огонь разгорается, пожирая сухое дерево; языки пламени взмывают высоко. – Что ж, давай готовить ужин. Рут готовит на углях кашу из грибов, морских водорослей и кусочков угря. Они едят молча, слышны только треск огня да чавканье Фрэнки. – Фрэнки, пожалуйста, жуй с закрытым ртом. Глупо, конечно, пытаться прививать застольные манеры, если они сидят на песке и у них грязные огрубелые ноги. Да, они едят погнутыми ложками из старых жестяных банок, но Рут не отпускает тревога. Что, если мимо будет проплывать корабль? Или спутник передаст фото их лагеря на какой-нибудь далекий компьютер и за ними пришлют самолет? Или та девочка-подросток, Нина, теперь уже молодая женщина, вернется с Южного острова с известиями о сохранившейся цивилизации? Нельзя допустить, чтобы ее дочь считали дикаркой, которая не способна адаптироваться в обществе нормальных людей. Поэтому Рут продолжает воспитывать Фрэнки так же, как ее в свое время воспитывала Энн. И это один из самых верных признаков того, что надежда в ней еще не угасла. – Вот как это было Прежде. – Этими словами Рут завершает очередную историю, рассказанную дочери перед сном. Подоткнув одеяла под засыпающую Фрэнки, Рут встает и потягивается.