– Понимаю. Благодарю вас, мисс Барстоу. – Я повернулся к ее брату. – И еще один вопрос. Скорее, просьба. У Мануэля Кимболла есть телефон в его ангаре? – Есть. – Не сообщите ли вы, что я заеду к нему и что вы хотели бы, чтобы он ответил на мои вопросы? – Нет. С какой стати? – Вы не имеете права просить об этом, – вмешалась мисс Барстоу. – Если вы желаете встретиться с мистером Кимболлом, то это ваше личное дело. – Верно. – Я закрыл блокнот и встал. – Совершенно верно. Но этим делом я занимаюсь неофициально. Если я объявлюсь у него сам по себе, он просто вышвырнет меня. Он друг вашей семьи – во всяком случае, считает себя таковым. Меня нужно представить. – Естественно, нужно. – Ларри тоже встал и принялся отряхивать брюки от травы. – Но от нас вы этого не дождетесь. Где ваша шляпа, в доме? Я кивнул: – Заберу ее, когда вы пойдете звонить. Понимаете, дело обстоит следующим образом. Я вынужден попросить вас позвонить Мануэлю Кимболлу, Робертсонам и в клуб «Грин медоу». Пока я запланировал лишь их, но позже может появиться еще кто-нибудь. Я должен ходить повсюду, встречаться с людьми и выискивать факты. Чем больше вы облегчите мне задачу, тем проще будет и для вас. Ниро Вулф узнал достаточно и сообщил полиции достаточно, чтобы они эксгумировали тело вашего отца. Сообщил много чего, но отнюдь не все. Вы хотите, чтобы я пошел к окружному прокурору и выложил еще больше? Хотите, чтобы он выписал мне удостоверение, открывающее передо мной все двери? Сейчас он дуется на нас, поскольку знает, что мы кое-что скрываем от него. Так вот, я с тем же успехом мог бы отправиться к нему и подружиться с ним. Я вовсе не против. Мне нравится заводить друзей. А вот вам, похоже, нет. Если это тоже представляется вам шантажом, мистер Барстоу, тогда я просто заберу свою шляпу и сочту наши отношения разорванными. Это и был шантаж, но мне пришлось пойти на него. Беда с этими двумя, в особенности с братцем, заключалась в том, что за всю свою жизнь они привыкли к безопасности, независимости и уважению и постоянно забывали, сколь на самом деле напуганы, а потому время от времени мне приходилось напоминать им об этом. И они весьма напугались, когда я подошел к сути дела. И причины для страха у них имелись, как я вынужден был бы признать, если бы захотел ознакомить их со всеми своими соображениями на тот день. Конечно же, они сдались. Мы вместе прошли в дом, и Сара Барстоу позвонила Робертсонам, а ее брат – в клуб и Мануэлю Кимболлу. Ранее я уже решил, что нет и шанса из миллиона, что мне удастся вытянуть что-нибудь из слуг, в особенности если они вышколены тем высоким худым дворецким, а потому, как только со звонками было покончено, прихватил в холле свою шляпу и был таков. Ларри Барстоу вышел со мной на боковую террасу. Полагаю, желая убедиться, что я не прокрадусь назад и не стану подслушивать под дверью. Стоило нам лишь подойти к ступенькам, как по подъездной аллее подкатила машина и остановилась перед нами. Из нее вышел человек, и рот мой растянулся до ушей, поскольку это был не кто иной, как Х. Р. Корбетт, детектив из конторы Андерсона, который пытался пройти без приглашения в дом Вулфа тем самым утром, когда я исполнял обязанности привратника. Я жизнерадостно помахал ему рукой и прошел мимо, однако он окликнул меня: – Эй, ты! Я остановился и обернулся. Ларри Барстоу наблюдал за нами с террасы. Я вежливо поинтересовался: – Это вы ко мне обратились, сэр? Корбетт двинулся в мою сторону, совершенно игнорировав мою уловку: – Какого черта ты здесь делаешь? Я скалился секунду-другую, а затем обратился к Ларри: – Поскольку это ваш дом, мистер Барстоу, возможно, будет лучше, если вы объясните ему, какого черта я здесь делаю. По выражению лица Ларри было очевидно, что он никогда бы не послал мне открытку к Рождеству, и все-таки я дождался бы ее скорее, чем Корбетт. Он бросил детективу: – Мистер Гудвин был здесь по приглашению моей сестры, для консультации. Вероятно, появится у нас снова. Хотите заняться расследованием этого? Корбетт хрюкнул и сверкнул на меня глазами: – Может, хочешь прокатиться в Уайт-Плейнс? – Нет, – покачал я головой. – Мне не понравился городок, он такой сонный, что даже пари не заключить. – Я двинулся дальше. – Счастливо, Корбетт. Не буду желать вам неудачи, потому что даже при удаче вы не многого добьетесь от могильной плиты. Не утруждая себя ответом на угрозы и предупреждения, которые он щедро расточал за моей спиной, я подошел к поджидавшему меня «родстеру», сел в него и покатил прочь. Глава 10 Сначала я отправился к Робертсонам, так как знал, что много времени на них не уйдет, достаточно одной встречи с ними. Миссис Робертсон и обе дочери оказались дома и ожидали меня после звонка Сары Барстоу. Они сообщили, что были у Барстоу вечером пятого июня, за день до похорон, явившись к ним задолго до восьми и уйдя лишь после двенадцати. Они уверили, что Ларри, Сара и миссис Барстоу присутствовали весь вечер. Я убедился, что они не перепутали дату, а потом попытал счастья с несколькими вопросами наугад о семье Барстоу, но быстро оставил это. Тем днем Робертсоны не были расположены обсуждать своих старых друзей с незнакомцем. Не ведая, насколько я проинформирован, они даже не проговорились бы, что миссис Барстоу отнюдь не пребывает в добром здравии. В поместье Кимболлов я прибыл в начале шестого. Оно не было так облагорожено, как имение Барстоу, зато превосходило его по площади. Оказавшись на частной дороге, я проехал больше полумили. Угодья в основном лежали в низине, где через луга все еще бежали старинные каменные ограды и вилась пара ручьев. Слева виднелся лесок. Дом стоял на небольшом холме в окружении вечнозеленого парка с ухоженной, но не очень большой лужайкой и без всяких признаков цветов, которые были бы видны при подъеме. Дом, уступавший по размерам жилищу Барстоу, был совсем новым, обшитым досками и с высокой крутой шиферной крышей, в одном из тех стилей, которые я валил в одну кучу, называя стилем Елизаветы и Вильгельма. За домом, у подножия холма, раскинулся огромный ровный луг. Толстяк в униформе дворецкого, вышедший из дома при моем появлении, отправил меня в том направлении по узкой гравийной дороге. Ничем не перегороженный луг был плоским, вычищенным и недавно выкошенным и идеально подходил для частного летного поля. Где-то посередине длины с краю располагалось приземистое бетонное здание с плоской крышей, и дорога вывела меня прямо к нему. Перед ним лежала широкая и длинная бетонная взлетно-посадочная полоса, на которой стояли два автомобиля. Я обнаружил Мануэля Кимболла внутри, он мыл руки под краном. Бо́льшую часть внутреннего пространства занимал самолет – большая машина с черными крыльями и красным фюзеляжем, сидящая на хвосте. Внутри самолета возился какой-то мужчина в спецовке. Кругом было аккуратно и чисто, инструменты, канистры с маслом и прочие подручные материалы были расставлены по стальным полкам вдоль одной из стен. Рядом с раковиной даже оказалась вешалка с тремя-четырьмя чистыми полотенцами. – Меня зовут Гудвин, – представился я. – Да, я ждал вас, – кивнул Кимболл. – На сегодня я здесь закончил, мы могли бы перебраться в дом и устроиться поудобнее. – Он обратился к человеку в спецовке. – Скиннер, можешь оставить это до завтра, если хочешь, я все равно полечу только днем. Он вытер руки, мы вышли наружу, расселись по машинам и двинулись назад к дому. Мануэль Кимболл был, вне всяких сомнений, порядочен и вежлив, даже если и выглядел как иностранец и заставил меня понервничать за ланчем. Он провел меня в просторную комнату в передней части дома, усадил в большое удобное кожаное кресло и велел толстому дворецкому принести виски с содовой. Увидев, что я оглядываюсь по сторонам, хозяин сообщил, что дом по своему вкусу обставили он сам и его отец, поскольку женщин, с чьим желанием приходилось бы считаться, не было и они оба недолюбливают оформителей. – Мисс Барстоу сказала, – кивнул я, – что ваша мать давно умерла. Я произнес это ненароком, машинально, но я всегда смотрю на того, с кем беседую, и меня поразила перемена в его лице – оно буквально дернулось в конвульсии, по-другому это и назвать было нельзя. Судорога длилась всего долю секунды, но в этот миг он определенно испытывал боль. Я не знал, вызвана она упоминанием его матери или же внезапным физическим недомоганием. Как бы то ни было, развивать эту тему я не стал. Он приступил к делу: – Насколько я понимаю, вы расследуете смерть отца мисс Барстоу. – Да. По ее просьбе в какой-то мере. Отца Ларри Барстоу тоже и мужа миссис Барстоу. Он улыбнулся, и его черные глаза устремились на меня. – Если это ваш первый вопрос, мистер Гудвин, то поставлен он ловко. Браво! Ответ – нет, у меня нет права определять покойного подобным образом. Не по праву, стало быть, но по собственному предпочтению. Я восхищаюсь мисс Барстоу… безмерно. – Хорошо. И я тоже. Это был не вопрос, просто замечание. Что я действительно хочу спросить у вас, так это о произошедшем на площадке «ти» тем воскресеньем. Полагаю, вам уже доводилось рассказывать об этом. – Да. Дважды детективу по имени Корбетт, кажется, и один раз мистеру Андерсону. – Тогда вы знаете рассказ назубок. Не против пересказать еще раз? Я откинулся на спинку кресла со стаканом виски в руке и выслушал его не прерывая. Пометок в блокноте не делал, потому как уже записал рассказ Ларри, а расхождения мог отметить позже. Мануэль Кимболл был точен и подробен. По окончании его повествования спрашивать было практически не о чем, однако один-два пункта меня не удовлетворили, в особенности тот, в котором у него выявились расхождения с Ларри. Мануэль поведал, что, когда Барстоу подумал, будто его ужалила оса, он уронил драйвер на землю, а мальчик-носильщик поднял клюшку. По словам же Ларри, его отец опирался о клюшку рукой, пока расстегивал рубашку, чтобы осмотреть ужаленное место. Мануэль заявил, что уверен в своей правоте, однако не настаивает на этом, раз Ларри помнит по-другому. Однако данное несоответствие как будто не представляло особой важности, поскольку, по заверениям обоих, драйвер потом убрали в сумку, и во всем остальном рассказ Мануэля совпадал с версией Ларри. Воодушевившись, что хозяин велел принести еще виски, я несколько расширил тему разговора. Он как будто не возражал. Я выяснил, что его отец был брокером, посредничал по покупке и продаже зерна и ежедневно ездил в свою контору в Нью-Йорке на Перл-стрит, а он, Мануэль, подумывал об авиастроительном заводе. По его словам, Мануэль был весьма опытным пилотом и год проработал в мастерских «Фэклер» в Буффало. Его отец обязался предоставить необходимый капитал, хотя и сомневался в разумности начинания и вообще скептически относился к самолетам. По мнению Мануэля, Ларри Барстоу подавал надежды в конструировании самолетов, и Кимболл надеялся убедить приятеля принять участие в предприятии, правда потом он заметил: – Естественно, сейчас-то Ларри не в себе, и я даже не пытаюсь его торопить. Сначала внезапная смерть его отца, а потом вскрытие с потрясающими результатами. Кстати, мистер Гудвин, тут у нас, естественно, все только и ломают голову, как Ниро Вулфу – так ведь его зовут, да? – как ему удалось предсказать эти результаты с такой поразительной точностью. Андерсон, окружной прокурор, намекает на собственные источники информации. Он говорил мне это буквально вчера, сидя в том же кресле, что и вы сейчас, но правда о деле общеизвестна. В «Грин медоу» с позавчерашнего дня только две темы для разговоров: кто убил Барстоу и как Ниро Вулф об этом узнал? И как вы планируете поступить – объявить ответы на обе загадки в один и тот же драматический момент? – Возможно. Надеюсь на это, мистер Кимболл. Во всяком случае, на второй вопрос мы пока не станем отвечать… Нет-нет, благодарю, мне достаточно. Еще одна порция вашего первоклассного виски – и я разболтаю почти все. Лучше его не будет даже после отмены сухого закона. – Ну тогда всенепременно выпейте еще. Как и всякому другому, мне, естественно, любопытно. Ниро Вулф наверняка выдающаяся личность. – Вот что я вам скажу. – Я запрокинул голову назад, чтобы допить виски, и через кубики льда выцедил последние капли, а потом резко опустил стакан и подбородок. То была одна из моих мелких привычек. Я видел только, что Мануэль Кимболл любопытствовал, да и он сам признал, что ему любопытно, так что нельзя было сказать, будто я совершил невесть какое открытие. Я продолжил: – Если Ниро Вулф не выдающаяся личность, то Наполеон выше ротного старшины не поднимался. Сожалею, что не могу раскрыть вам его секреты, но как-то я должен зарабатывать свое жалованье, даже если для этого надо всего лишь держать язык за зубами. И это напомнило мне, – я взглянул на часы, – что у вас настает время обеда. Вы были весьма радушны, мистер Кимболл. Признателен вам за это, равно как и Ниро Вулф. – Все ради вас. Не торопитесь из-за меня. Отца дома не будет, а я не люблю есть один. Попозже съезжу в клуб пообедать. – Ах, – огорчился я, – вашего отца не будет? Это несколько расстраивает мои планы. Я думал перекусить в Плезантвиле или Уайт-Плейнсе, а потом вернуться и переговорить с ним. Вообще-то, я как раз думал попросить вас об одолжении – предупредить его о моем приезде. – Мне очень жаль. – Он не вернется к ночи? – Нет. На прошлой неделе он уехал в Чикаго по делам. Вы не первый, кто столь разочарован. Андерсон и тот детектив телеграфируют ему каждый день, не понимаю даже зачем. В конце концов, он едва знал Барстоу. Полагаю, их телеграммы не заставят его вернуться, пока он не закончит дела. Мой отец такой. Все доводит до конца. – Когда вы ожидаете его возвращения? – Затрудняюсь ответить. Около пятнадцатого – так он рассчитывал при отъезде. – Что ж, хорошего мало. Конечно, это лишь рутина, но любой детектив хотел бы завершить с вашей четверкой. И раз уж вы не можете оказать мне любезность с вашим отцом, может, окажете другую. Еще одна рутина. Скажите, где вы были вечером в понедельник, пятого июня, между семью и двенадцатью? Это был вечер перед похоронами Барстоу. Вы были на похоронах? Меня интересует вечер накануне. Черные глаза Мануэля Кимболла сосредоточились на мне, как будто он пытался что-то вспомнить. – Я присутствовал на похоронах, – подтвердил он. – Да, это был вторник. Как раз неделю назад. Ах да. По-видимому, так. Да, точно. Скиннер в курсе. Я витал в облаках. – Витали в облаках? – Осваивал полет и посадку ночью, – кивнул он. – Пару раз в мае, а потом как раз в тот понедельник. Скиннер в курсе, он помогал мне при взлете и потом ждал, пока я не вернусь, чтобы проследить, что с огнями все в порядке. Это довольно сложно, не то что днем. – И когда вы взлетели? – Около шести. Конечно, стемнело где-то в девять, но я хотел подняться до наступления сумерек. – Хм, вы поднялись задолго до их наступления. А когда вернулись? – В десять или чуть позже. Скиннер в курсе и этого тоже. Мы промаялись дурью с таймером до полуночи. – Вы взлетали один?