Сара Барстоу молча таращилась на меня. Я ждал, пока она не переварит новость. Наконец она произнесла: – Тогда это было вовсе не убийство… Ниро Вулф ошибся… Но как… – Я не сказал, что это не было убийством. Вулф не ошибся. Случайность произошла на площадке «ти». Носильщик вашего отца отошел вместе с его сумкой, и ваш отец позаимствовал драйвер у Э. Д. Кимболла. Вот этот одолженный драйвер и убил вашего отца. Всего лишь дрянное стечение обстоятельств. Никто не хотел его убивать. – Мой отец… Я знала своего отца… – Да, полагаю, – кивнул я, – вы хорошо знали своего отца. Это все, что я желал сообщить вам, мисс Барстоу. Не хотел говорить по телефону, потому что не знаю, когда Андерсон захочет объявить об этом. Пока это тайна. И мне не хотелось, чтобы вы узнали это от него и тогда, быть может, решили бы, что я вас предал. Если вдруг он окажется излишне любопытным и начнет выяснять, зачем вы выбросили сумку в реку, хотя это уже никому и не нужно, просто пошлите его к черту. Вот почему я рассказал вам об этом. Я посчитал нужным рассказать вам о драйвере Кимболла, чтобы вы не вертелись без сна в своей постели и не гадали, кто же убил вашего отца, поскольку ничего веселого в этом нет. Никто его не убивал. Но я попросил бы вас какое-то время не делиться этой новостью ни с кем, кроме семьи. – Я встал. – Это все. Она продолжала сидеть, потом подняла на меня взгляд: – Вы уходите? Думаю, я еще посижу здесь немного. Благодарю вас, мистер Гудвин. Вы не допили молоко. Я взял стакан, разом осушил его и вышел прочь. Я думал о том, что, пожалуй, мог бы выкроить время заглянуть в ее клинику даже в самый хлопотливый день. Когда я добрался до Армонка, шел уже седьмой час, но солнце было еще высоко, и на летном поле стояли два самолета, а третий как раз заходил на посадку. Повсюду на ограде и деревянных ангарах было намалевано: «Полет 5 долларов», «Покори небеса» и прочие призывы. Судя по оснащению, аэродром был так себе, не слишком тщательно обустроенный, однако само поле – приличных размеров и плоское как блин – содержалось в порядке. Я припарковался на обочине шоссе и через ворота пошел вдоль одного из ангаров. Поблизости никого не было, за исключением пилота и двух пассажиров, выбирающихся из только что приземлившегося самолета. Я побродил вокруг, заглядывая в двери, и в третьем ангаре обнаружил двоих парней, играющих в орлянку. Они поднялись и уставились на меня. – Привет, – кивнул я им и ухмыльнулся. – Мне крайне неловко прерывать вашу игру, но я ищу карту, точнее, несколько переплетенных вместе полетных карт. Может, на самом деле это и не так называется, но я не летчик. Один из них был еще совсем пацан. Другой, немного старше, в робе механика, покачал головой: – Мы не торгуем картами. – Я не о том. Я ищу атлас в красном кожаном переплете. Мой брат оставил его здесь в прошлый понедельник. Это было пятого июня. Может, помните? Он знал, что сегодня я буду проезжать мимо по пути в Беркшир, и попросил заглянуть к вам и забрать его. Он сажал на вашем поле свой личный самолет около шести вечера, а улетел примерно в десять. Он уверен, что наверняка оставил карты где-то у вас. Механик опять покачал головой: – Он не приземлялся на этом поле. – Как так? – разыграл я удивление. – Был, конечно. Уж он-то должен знать, где садился. – Может, и должен, да вот только не знает, раз говорит, что приземлялся на этом аэродроме. Вот уже больше месяца не было здесь никаких других машин, кроме наших. Разве только на прошлой неделе как-то утром биплан прилетал. – Да это просто смешно, – изображал я непонимание. – Вы уверены? Может, вас здесь не было. – Я всегда здесь, мистер. Даже сплю здесь. Лично я считаю, что вашему брату лучше поскорее найти свои карты. Они определенно ему нужны. – Да уж, похоже на то. А здесь поблизости есть другие аэродромы? – Не так уж и близко. Есть один в Данбери, еще один возле Поукипзи. – Что ж… Туда пускай сам тащится. Простите, что помешал вашей игре. Премного благодарен. – Не стоит. Я вышел с аэродрома, сел в «родстер» и стал думать, что делать. Этот механик вовсе не похож на человека, который за пять долларов будет держать рот на замке. Выложил без задней мысли, что произошло, точнее, чего не происходило. Армонк отпадал. Поукипзи тоже: Мануэль мог долететь туда за двадцать минут, но ему необходимо было время, чтобы добраться до машины, где бы он ее ни оставил, и доехать до места встречи с Карло Маффеи. Он почти наверняка встречался с ним возле какой-нибудь станции метро в Нью-Йорке, а встреча была назначена на половину восьмого. От Поукипзи ему ни в жизнь было бы не успеть. Из Данбери, пожалуй, успел бы, решил я и направился на север. Особого восторга это у меня не вызывало, так как сегодня было шестнадцатое июня – годовщина возвращения маленького Томми Уильямсона его родителям в кабинете Вулфа, и мистер и миссис Берк Уильямсон вместе с Томми – уже на четыре года старше, – как обычно, собирались отметить ее обедом с Вулфом. Они каждый год пытались выманить его к себе, но безуспешно. Они были ничего пара, и мне нравился Томми, но более всего меня занимала та важность, которую придавал сему событию Фриц. Он, конечно же, знал, что Уильямсон владеет сетью отелей, и, как мне кажется, стремился продемонстрировать ему, мол, какая жалость, что в отелях ничего приличного не отведаешь. Как сказал бы Сол Пензер, ну, паря, вот это кормежка! Одна пятая этого ценного груза числилась за мной, и вот, вместо того чтобы находиться там и по праву уписывать за обе щеки, в восемь часов вечера в Данбери я страдал в забегаловке, с папоротником и пальмами, за тарелкой с печенкой и беконом, пережаренными выше всякой меры не иначе как на машинном масле. В Данбери ничего не выгорело. После жирной печенки я отправился на аэродром. Никто ничего не знал. Я послонялся, и наконец, когда уже давно стемнело, объявился человек, который совершенно меня раздосадовал. Он вел учетные записи, хотя и совершенно не нуждался в этом, так как помнил даже время захода солнца с точностью до минуты за все дни после Пасхи. Я уходил от него убежденным, что Мануэль никогда и близко не показывался рядом с этим аэродромом. Хотя летняя ночь была великолепной, я не особенно-то наслаждался поездкой в Нью-Йорк. До Тридцать пятой улицы я добрался уже после полуночи. Уильямсоны ушли, а Вулф отправился спать. В верхнем ящике моего стола обнаружилась записка, начертанная его изящным вытянутым почерком: Арчи, если ничего не выяснил, утром займись объявлением о слесаре. И если твои такт и обаяние помогут тебе вновь умыкнуть мисс Фиоре, привези ее сюда в одиннадцать. Н. В. Поздно ночью я никогда не ем, разве что в самых крайних случаях, но я все равно поплелся на кухню, где выпил стакан молока и печально обозрел остатки, словно страдалец на кладбище, где покоится прах его возлюбленной. Затем поднялся к себе и лег спать. Проснулся я поздно. За завтраком Фриц рассказал о пропущенном мной обеде, но я проявил интерес лишь из вежливости: вчерашняя еда особо меня не волнует. Просматривая газету, я раскрыл рубрику объявлений, чтобы проверить, появилось ли то, что я подал вчера. Оно там было и, на мой взгляд, смотрелось весьма неплохо. Перед отъездом я немного прибрался в кабинете, поскольку утро обещало быть не ахти каким. Одна из мелочей, питавших мои сомнения относительно Мануэля Кимболла, заключалась в том, что объявление о слесаре подали в офисе на Нижнем Манхэттене. Разве не удобнее было бы – даже планирующий убийство не будет пренебрегать удобством – обратиться на Таймс-сквер или Сто двадцать пятую улицу? Но конечно же, подобное возражение было несущественным, всего лишь одной из тех мелочей, что приходят в голову, когда ищешь, за что зацепиться. Да и в любом случае я не рассчитывал на что-либо серьезное, занявшись этим объявлением. Я отправился в отдел тематических объявлений «Таймс» на Нижнем Манхэттене. Попытаться выяснить там, кто принимал объявление два месяца назад, что за тип его подавал, а потом звонил узнать, не откликнулся ли кто, – это все равно что спрашивать спасателя на Кони-Айленде, не помнит ли он того лысого парня, что приходил на пляж в День независимости. По пути я остановился у конторы окружного прокурора и прихватил с собой Пэрли Стеббинса вместе с его значком, но пользу это принесло только Стеббинсу, поскольку я обязался купить ему выпивку. После раскопок в архиве я выяснил, что объявление появилось в номере от шестнадцатого апреля, и хотя сей факт не портил общей картины, выпивки он, на мой взгляд, не стоил. Я отвез Пэрли обратно в храм правосудия и двинулся на Салливан-стрит. Миссис Риччи впускать меня явно не собиралась. Она лично вышла на звонок и приняла хмурый вид, стоило ей увидеть меня. Я оскалился и сообщил, что приехал пригласить Анну Фиоре покататься, и вел себя как настоящий джентльмен в ответ на все ее изречения, пока она не навалилась на дверь так, что мой ботинок, предусмотрительно выставленный вперед, едва не выскользнул. Тогда я взял деловой тон: – Послушайте, миссис Риччи, подождите минуточку! Вы ведь можете выслушать меня, пока переводите дух? Да послушайте же! У Анны неприятности, но не из-за нас, а из-за полиции. Из-за фараонов. Она сообщила нам кое-что, и это может доставить ей серьезные проблемы, если пронюхает полиция. Они пока не знают, и мы не хотим, чтобы узнали, но они кое-что подозревают. Мой шеф хочет научить ее уму-разуму. Он просто обязан. Вы хотите, чтобы она отправилась в тюрьму? Ну давайте же, бросьте разыгрывать оскорбленное достоинство. Она сверкнула на меня глазами: – Вы же врете! – Нет. Что вы! Спросите Анну. Проверьте. – Ждите здесь. – Разумеется. Она захлопнула дверь, а я уселся на верхней ступеньке и закурил сигарету. Была суббота, и улица вновь превратилась в сумасшедший дом. Мне заехали по ноге мячом, а барабанные перепонки готовы были вот-вот лопнуть, но в остальном зрелище было занятным. Я только отшвырнул в сторону окурок, как сзади раздался шум открываемой двери. Я встал. Вышла Анна, в шляпке и жакете. Миссис Риччи, стоя за ней на пороге, провозгласила: – Я позвонила мисс Маффеи. Она говорит, вы порядочный человек, но я все равно не верю. Если вы вовлечете Анну в беду, мой муж убьет вас, ее отец и мать умерли, и она хорошая девочка, даже если у нее и тараканы в голове. – Не беспокойтесь, миссис Риччи. – Я изобразил подобие улыбки для Анны. – Не хочешь ли прокатиться? Она кивнула, и я провел ее к «родстеру». Если я когда-нибудь совершу убийство, то жертвой почти наверняка будет женщина. Я повидал достаточно упрямых мужчин, знавших кое-что мне необходимое и не собиравшихся этим со мной делиться. В целом ряде случаев мне так и не удалось ничего из них выбить, как бы я ни старался. Но при всем своем ослином упрямстве они всегда сохраняли в себе что-то человеческое. У меня всегда оставалось чувство, что, нажми я на нужный рычаг, у меня получилось бы их расколоть. А вот среди женщин попадались такие, которые не поддавались никакому давлению. С первого взгляда на них было ясно, что они ни черта не расскажут. Одно выражение их лиц буквально сводило с ума. Причем я уверен, некоторые нацепляли эту маску намеренно. Выражение лица мужчины говорит: умру, но ничего не скажу, и ты думаешь: ладно, это мы еще посмотрим. А выражение лица женщины говорит: захочу – расскажу, а захочу – нет. Вот только она и не собирается ничего рассказывать. Я сидел и наблюдал за Анной битый час, пока Вулф пробовал на ней все известные ему трюки. И если она осталась безнаказанной, то только потому, что я помнил: нельзя убивать курицу, которая носит золотые яйца, даже если она и не собирается его снести. Я, конечно же, не знал, есть ли у нее на самом деле это золотое яйцо, и Вулф не знал, но вот только у нас не было других гусынь, от которых мы надеялись получить хотя бы обычные яйца. Мы с Анной приехали на Тридцать пятую улицу еще до одиннадцати и ждали, пока Вулф не спустится в кабинет. Он взялся за нее аккуратно, как будто хотел ей что-то рассказать, а не добиться рассказа от нее – просто чтобы ввести ее в курс дела. Он сообщил ей, что человек, приславший сотню долларов, является убийцей Карло Маффеи. Что этот человек опасен. Что он, возможно, решится убить ее, раз уж ей известно такое, что не должны знать другие. Что мисс Маффеи – милая женщина. Что Карло Маффеи был хорошим парнем и не должен был погибнуть, а его убийцу необходимо изобличить и покарать. Глядя на лицо Анны, я понимал, что у нас проблемы. Вулф перешел к тонкостям договорных отношений. Он объяснил ей несколько раз, и так и этак, что соглашение между двумя сторонами имеет силу только тогда, когда обе стороны принимают его добровольно. Перед убийцей у нее нет никаких обязательств хранить молчание, потому что никакого соглашения не заключалось. Он просто послал ей деньги и сказал, что делать. И он даже оставил ей выбор: она могла бы сжечь деньги, если бы захотела. Она может сжечь их прямо сейчас. Вулф открыл ящик стола, извлек из него пять новеньких двадцатидолларовых купюр и развернул их веером перед ней. – Вы можете сжечь их прямо сейчас, мисс Фиоре. Это будет святотатством, и мне придется покинуть комнату, но мистер Арчи вам поможет. Сожгите их – и вы получите вместо них вот эти. Вы понимаете, я дам вам вот эти… Вот, я кладу их на стол. У вас же еще остались те деньги? – (Она кивнула.) – В чулке? Девушка задрала подол платья, повернула ногу, и на ней обнаружилась выпуклость. Вулф велел: – Достаньте! Она оттянула верх чулка, залезла внутрь, достала двадцатки и развернула их, а потом посмотрела на меня и улыбнулась. – Вот спички, – увещевал ее Вулф. – А вот поднос. Я выйду из комнаты, и мистер Арчи поможет вам и отдаст вам эти новые деньги. Мистеру Арчи это доставило бы удовольствие. Вулф бросил на меня взгляд, и я подключился: – Давай, Анна. У тебя доброе сердце. Ты ведь знаешь, что мистер Маффеи был добр к тебе, и ты должна отплатить ему добром. Ну как, сожжем их вместе, а? Тут я совершил ошибку, потянувшись к ним рукой, даже не потянувшись, а едва шевельнув рукой, – и двадцатки с быстротой молнии вновь исчезли в ее чулке. Я попытался исправить положение: – Да не бойся ты. И не глупи. Никто не тронет твои деньги, пока я рядом. Можешь сжечь их сама, я даже помогать не буду. – Я никогда их не сожгу, – ответила она. – Ты уже говорила это, – кивнул я, – но ты же видишь, что теперь все по-другому. Теперь тебе надо их сжечь, чтобы взять вот эти деньги. Она покачала головой, и с каким выражением лица! Может, ума ей и недоставало, но тот, что был, сохранял твердую решительность. – Ничего мне не надо, – заявила она. – Я никогда их не сожгу. Я знаю, мистер Арчи, вы считаете меня глуповатой. Я тоже так считаю, раз уж все говорят, что я такая. Но я не глупая, то есть совсем не такая глупая. Это мои деньги, и я никогда их не сожгу. Я не потрачу их, пока не выйду замуж. А это совсем не глупо. – Ты никогда не выйдешь замуж, если этот человек убьет тебя, как убил мистера Маффеи. – Он не убьет меня. Я подумал: ей-богу, если он не убьет, то это сделаю я!