– Ой! Мистер Арчи… – Кто же еще. Я приехал за тобой. Отвезу на прогулку. Миссис Риччи разозлилась, что я явился за тобой, но помнишь, как в среду я дал ей доллар? Сегодня я дал ей два, и она согласилась. Но поспеши, я обещал вернуться до полудня. Я схватил Анну за руку, но она выдернула ее. – В той же машине, что и позавчера? – Ну да. Пошли же. – Мой жакет наверху, и только посмотрите на мое платье. – Для жакета слишком тепло. Живей! Вдруг миссис Риччи передумает? Мы можем купить тебе что-нибудь… Давай же. Решительно взяв девушку за руку, я потащил ее из столовой по коридорчику к входной двери, однако мне вовсе не хотелось выглядеть обеспокоенным на улице. Наперед не угадаешь, сколь важным мог возомнить себя тот коп, и любое его вмешательство могло все испортить. Поэтому я распахнул дверь и объявил: – Иди садись, а я попрощаюсь с миссис Риччи. Я выждал лишь две секунды и последовал за ней. Она только открывала дверцу. Я обошел машину, сел за руль, нажал на стартер, помахал рукой фараону и рванул с места по Салливан-стрит, чтобы окрик из верхних окон потонул в реве двигателя и не потревожил ушей Анны. Она определенно была пугалом. Платье ее имело тот еще вид. Но я нисколько не стыдился, что она сидит рядом, когда по дороге домой объезжал Вашингтон-сквер и выруливал на Пятую авеню. Ничуть. Часы на приборной панели показывали двадцать минут одиннадцатого. – Куда мы едем, мистер Арчи? – поинтересовалась Анна. – Видишь, сиденье такое низкое, что тебе нечего волноваться о платье, – ответил я. – С улицы видно только твое лицо, а с ним все в порядке. Что скажешь, если мы прокатимся по Центральному парку? Утро просто чудесное. – О да. На протяжении десяти кварталов мы оба не проронили ни слова, а потом она снова произнесла: – О да. Несомненно, она здорово проводила время. Я проехал по Пятой авеню и на Шестидесятой улице свернул в Центральный парк. На западной стороне по Риверсайд-драйв доехал до Сто десятой улицы и затем до Национального мемориала генерала Гранта, где сделал круг и повернул обратно. Не думаю, что она хоть раз взглянула на деревья, траву или реку. Объектом ее внимания были люди в других машинах. Без пяти одиннадцать я остановился перед фасадом дома Вулфа. Миссис Риччи звонила уже дважды. Вид у Фрица был презабавный, когда он сообщил мне об этом. Я немедленно позвонил ей и отчитал, потребовав не чинить препятствий правосудию. Не знаю, много ли она услышала из-за своих воплей, но вроде бы такой подход сработал. Больше она не тявкала до полудня, когда я повез Анну домой. Вулф явился как раз во время моего звонка миссис Риччи. Я наблюдал, как по пути к своему столу он остановился пожелать девушке доброго утра. С женщинами он вел себя галантно. У него было какое-то извращенное представление о них, в сути которого я так и не разобрался. Каждый раз, когда я видел его с одной из них, он неизменно был сама галантность. Я не смог бы описать его поведение при этом, поскольку сам его не понимал. Конечно же, трудно представить, как может быть галантной эта глыба плоти, но Вулф определенно таковым был. Даже когда угрожал одной из дамочек, как в тот раз, когда выдавливал из Нюры Пронн правду о деле Дипломатического клуба. Я тогда получил наглядное представление о том, что значит «выжать как губку». С Анной Фиоре он начал мягко. Проглядев почту, он повернулся к ней и молча смотрел почти минуту, прежде чем сказал: – Нам больше не нужно строить догадки относительно местонахождения вашего друга Карло Маффеи. Примите мои соболезнования. Вы видели тело? – Да, сэр. – Прискорбно, весьма прискорбно, ведь он не стремился к насилию, а лишь случайно оказался на его пути. Чудно́, на какой тонкой ниточке может висеть судьба человека. Например, мисс Фиоре, судьба убийцы Карло Маффеи может зависеть от того, когда и при каких обстоятельствах вы видели клюшку для гольфа в комнате вашего жильца? – Да, сэр. – Ну вот, теперь вам будет легко рассказать все нам. Возможно, мой позавчерашний вопрос воскресил в вашей памяти тот случай. – Да, сэр. – Воскресил? Девушка открыла было рот, но ничего не сказала. Я внимательно наблюдал за ней, и она показалась мне какой-то странной. Вулф вновь спросил: – Воскресил? Она молчала. Ни нервничала, ни боялась, насколько я видел. Просто молчала. – Когда я спросил вас об этом позавчера, мисс Фиоре, вы показались немного расстроенной. Я сожалею об этом. Не скажете ли нам, почему вы расстроились? – Да, сэр. – Быть может, из-за воспоминания о чем-то неприятном, произошедшем в тот день, когда вы увидели клюшку? Снова молчание. Я видел: что-то неладно. Последний вопрос Вулф задал так, словно он ничего не значил. Мне были знакомы нюансы его интонаций, и я понимал, что это и впрямь не слишком его занимает. По крайней мере, пока. Что-то увело его по другому следу. Почти сразу же он выстрелил в нее следующим вопросом, и тон у него был уже другим: – Когда вы решили отвечать «да, сэр» на все, что бы я ни спросил вас? – Ответа не последовало, но Вулф продолжил, даже не ожидая его: – Мисс Фиоре, я хотел бы, чтобы вы поняли следующее. Мой последний вопрос не имеет никакого отношения ни к клюшке, ни к Карло Маффеи. Вы разве не заметили? Что ж, если вы решили отвечать на все мои вопросы о Карло Маффеи только «да, сэр», так тому и быть. Вы имеете на это полное право, потому что именно так решили. Но если я спрашиваю вас о чем-то другом, то вы уже не вправе отвечать «да, сэр», потому что ваше решение заключалось не в этом. Обо всем прочем вы должны отвечать так же, как отвечал бы любой другой. Итак, когда вы решили говорить мне одно только «да, сэр», было ли это продиктовано каким-то поступком Карла Маффеи? Анна не отрываясь смотрела ему в глаза. Было очевидно, что она вовсе не подозревает его в чем-то и не бросает ему вызов, а просто пытается понять его. Она все смотрела на него, а он смотрел на нее. Наконец через минуту она ответила: – Нет, сэр. – А! Хорошо. Это не было продиктовано каким-то его поступком. Тогда это не имело к нему отношения, и, значит, вы вполне можете ответить на любой мой вопрос об этом. Вы должны это понимать. Раз уж вы решили ничего не говорить о Карло Маффеи, спрашивать вас я не буду. Но это другое дело. Решили ли вы отвечать «да, сэр» мистеру О’Грейди – человеку, который приходил и допрашивал вас вчера утром? – Да, сэр. – Почему вы так поступили? Она нахмурилась, но ответила: – Потому что кое-что произошло. – Хорошо. Что же произошло? – (Она покачала головой.) – Давайте же, мисс Фиоре. – Вулф сохранял спокойствие. – Нет ни одной причины, почему бы вам не ответить. Она повернула голову и посмотрела на меня, а затем снова на него и наконец произнесла: – Я скажу мистеру Арчи. – Хорошо. Скажите мистеру Арчи. Она обратилась ко мне: – Я получила письмо. Вулф бросил на меня быстрый взгляд, и за расспросы принялся я. – Ты получила письмо вчера? – Вчера утром, – кивнула она. – От кого оно было? – Не знаю. Имени не было. Оно было отпечатано на машинке, а на конверте только «Анне» и адрес, фамилии не было. Почту из ящика достает миссис Риччи, и она принесла письмо мне, но я не захотела открывать его рядом с ней, потому что никогда не получала писем. Я спустилась вниз, где сплю, и открыла его. – Что в нем было? Какое-то время Анна Фиоре молча смотрела на меня, а потом вдруг ее лицо осветилось озорной улыбкой, из-за которой мне стало как-то не по себе, и смотреть на нее было уже не так просто. Но я выдержал ее взгляд, и она в конце концов сказала: – Я покажу вам, мистер Арчи, что в нем было. – Она задрала подол платья, сунула руку в чулок и что-то из него вытащила. Я мог только таращиться, когда она разгладила пять двадцатидолларовых банкнот и развернула их веером передо мной. – Так это и было в письме? – Сто долларов. – Вижу. Но ведь было и письмо. – Да. В нем говорилось, что если я никогда никому ничего не скажу о мистере Маффеи и о том, что он делал, то смогу оставить себе деньги. Но если я стану рассказывать о нем, то должна буду сжечь их. Я сожгла письмо, но деньги я не сожгу. Их я сохраню. – Ты сожгла письмо? – Да. – И конверт? – Да. – И ты никому не расскажешь о мистере Маффеи и о той клюшке для гольфа? – Никогда. Я смотрел на нее. Подбородок Вулфа покоился у него на груди, однако он тоже наблюдал за ней. Я поднялся из кресла: – Хм… из всех чертовых сказок… – Арчи! Извинись.