Неожиданная встреча По ступенькам спускался Костя. Меньше всего мы ожидали увидеть здесь именно его. В черных шортах по колено и с голым торсом. По-домашнему. Даже в эту не самую приятную минуту я успела отметить, что торс впечатлял. Мускулы на плечах бугрились метательными ядрами. Костя остановился на середине лестницы, широко расставив ноги и загородив собой проход. Уставился на нас черными шаманскими глазами. И мне показалось, он сам не знает, что делать дальше. Я невольно отступила к двери, а Машка шагнула вперед и строго спросила: – У вас есть репеллент? Костины глаза стали еще шире. – Что? – спросил он глухо. Это был первый раз, когда мы слышали его голос. – Средство от комаров. Нас просто заели! Невозможно спать! Зудят и зудят. Ужас! А у вас комары есть? С каждой фразой Машка делала новый шажок к лестнице. Костя молчал. Для него в Машке было слишком много слов. – Мы пойдем, – сказала я. Костя все так же стоял монументом. – Кто там? – послышался сверху женский голос. Почему-то он показался мне смутно знакомым. И в пролете лестницы с коваными перилами из виноградных листьев мелькнул кусочек алой простыни. Очевидно, Полина в нее завернулась, чтобы глянуть на гостей. Значит, была голая. Увидеть ее целиком нам так и не удалось. Костя задрал голову: – Спрашивают про комаров, – сказал он. – Про что?! – затрепыхалась алая простынь и исчезла из поля зрения. – Ничего, ничего, не беспокойтесь. Мы так, по-соседски, – опять затараторила Машка, но я толкнула ее в бок, открыла дверь, и мы с подругой вылетели из нее с той же скоростью, с какой влетели. Несколько минут мы молча бежали назад по дорожке. Боялись, что до Кости, наконец, сквозь все его мускулы дойдет пикантность ситуации. И он кинется следом убивать нас как ненужных свидетелей. Наконец мы сбавили темп. – Красовский-то и не подозревает, как Костя шаманит у него за спиной! – хмыкнула Машка. И вдруг остановилась. – Ленка, а ведь есть еще человек, кому выгодна Маринина смерть. Полина. И Костя был там за столом. Мы уставились друг на друга. В этот момент из зарослей пальм у края дорожки с шумом вылетела какая-то птица. А вглубь сада легко заструились шаги. Кто-то убегал в сторону виллы. Вторая жертва – А-а-а! – первое, что я услышала утром, был утробный нутряной вой. Выла Марина, и я сначала подумала, что в заднице у нее по-прежнему торчит вилка. Потом помотала головой: я что, сплю? Но когда окончательно открыла глаза, образ вилки в заду исчез, а вой остался. – Бе-едная! Бедная Соня! Убили, сволочи!!! Я вас найду! Суки! Вы у меня в корчах сдохнете! – уже в голос кричала Марина. Я рванулась будить Машку, но она сама вскочила с кровати. Убили Соню?! Смешную несчастную девочку в стразах? Мы не сговариваясь натянули платья и бросились вон из комнаты. Крик шел с террасы перед бильярдной этажом ниже. Мы неслись по лестнице через две ступеньки, рискуя свернуть шеи. Моему взору представлялись ужасные картины, а Машка перед последним пролетом вдруг притормозила, побледнела и сказала: – Я не могу. Машка боялась всего. Крови. Покойников. Вида любых ран. Даже просто врачи в поликлинике вызывали у нее сильнейший приступ тахикардии. Если она забредала ко мне в больничку, я немедленно снимала с себя белый халат. Как-то в юности я над ней подшутила. Журналистки вместо военного дела изучали в вузе медицину. И их повели на экскурсию в морг. Машка и морг – две вещи несовместные. Если бы она зашла в мертвецкую, там сразу нужно было бы ставить еще одну каталку. Поэтому Машка все занятие простояла в коридоре, уткнувшись лицом в окно и закрыв боковой обзор ладонями – чтобы случайно не увидеть ничего мертвого. Так же, держа руки у лица, как шоры у лошади, она и вышла наконец на улицу. И тут я решила пошутить. Взяла в покойницкой чью-то отрезанную руку. Выставила ее в окно. Окликнула Машку. И радостно ей этой рукой помахала. …Машка не упала в обморок. Нет. Она выпучила глаза, окаменела и утробным густым басом, которому позавидовал бы в тот момент Шаляпин, заорала на одной ноте так, что в морге зазвенели стекла: А-А-А-А! И орала так минут пять. Для морга это много. Ее отпаивали валерьянкой. Спиртом. Валокардином. Студенты со всех курсов выскочили посмотреть, кто это? И вот тут я первый и единственный раз в жизни Машку предала. Парень с параллельного потока, который мне очень нравился, подошел и спросил, давясь от хохота: – Это что, твоя подружка? И я вдруг, сама себе удивляясь, отрицательно замотала головой: – Нет… С чего ты взял? Больше я никогда от Машки не отрекалась. И никогда ее не пугала. Поэтому сейчас быстро сказала: – Постой тут. Я посмотрю. И заскочила в бильярдную. На полу сидела и подвывала Марина. Тела видно не было. Я подошла ближе, наклонилась… В этот момент хищными леопардовыми прыжками в бильярдную ворвался Игорь. – Соня? Что? – бессвязно восклицал он. Марина не подняла головы и не прекратила выть. – Не волнуйтесь так, – сказала я, выпрямляясь. – Это собачка… – Ду-ура! – выдохнул Красовский, заглянув Марине через плечо и увидев распластанное тельце белого пуделька с остекленевшими глазами. Было видно, как страшный бездонный ужас выходит из него, словно воздух из лопнувшего шара. – Идиотка! Я говорил тебе: не называй собаку именем моей дочери! – тут же начал заводиться он. Накопленная энергия стресса должна была, вырвавшись, долбануть кого-нибудь по голове. – Ее убили! – жалко всхлипнула Марина. Подняла на мужа глаза, и вдруг ее лицо стало злобным, а зрачки опять превратились в затягивающие черные дыры. – Я знаю, кто это сделал! Отравители! Но ничего! Вы еще увидите! – сказала она с угрозой. Я наклонилась к несчастному пудельку: перед смертью песика тошнило желчью, на морде – пена, мышцы сведены судорогой. Да, похоже на отравление. – Что, что там? – закричала Машка с веранды. – Это не та Соня. Погибла собачка! – сказала я. Но Машка все равно не зашла. Мертвых собачек она тоже боялась.