Жених. Домашняя жизнь. Соседи. Другие родственники. Регулярные вечерние занятия — уроки. Хобби. Школа. Колледж по повышению квалификации. Пробелы в ходе расследования — как совсем небольшие, так и целые дыры — были слишком очевидны. И все это время Уилкинс предполагал, что в принципе они ищут живую девушку, которую кто-то похитил и удерживает или которая, наиболее вероятно, куда-то уехала сама. Он прервался в полдень и выглянул в окно. Огромные валы стремительно движущихся облаков и дождя летели над местностью, но направление ветра слегка изменилось, так что осадки обрушивались уже не прямо на коттедж. Когда он вернулся за компьютер, то отмотал немного вперед, чтобы прочитать уже не полицейские, а газетные сообщения, и прежде всего местные, в которых содержались интервью с друзьями, коллегами и членами семьи, где спрашивали об их мнении, их ощущениях и надеждах. «Я не могу поверить, что она уехала сама». «Ким бы никогда так не сделала, она не из тех девушек, которые могут запрыгнуть в поезд или автобус и уехать в никуда». «Она всегда была совершенно счастлива. Она любила свою работу, была очень счастлива с Риком, они уже начали обсуждать свадьбу — зачем ей куда-то исчезать?» «Кто-то ее похитил, это очевидно, но полиция, видно, думает, что они найдут ее живой. Я не очень понимаю, как это». «У нее был Рик, она скорее всего шла встретиться именно с ним. Конечно же, она не убежала бы с другим мужчиной, вот так сразу, под влиянием момента». «Будем надеяться, что кто-то где-то ее видел… Будем надеяться, кто-то что-то видел». «Взрослые люди не испаряются вот так посреди бела дня в центре большого города». Национальная пресса поддержала общую неудовлетворенность ведением расследования. Инспектор Уилкинс выпустил невнятное, полное полицейского жаргона заявление, и все продолжалось в том же духе еще неделю. Дочитав до этого момента, Саймон почувствовал, что ему становится все неприятнее. Он вынужден был напомнить себе, что делу уже пять лет, что многое изменилось, в том числе ушли почти все задействованные сотрудники. «СК Бирингс» закрылась — он узнал это во время одного из собственных недавних расследований, и теперь на этом месте располагался небольшой торговый центр с несколькими офисами на верхних этажах. Две улицы вели к собору, одна к главной площади, боковая вела к пожарной станции, а напротив располагался Сейнт Майкл Парк и детская площадка. Другая фабрика, стоявшая рядом с «СК Бирингс» и производившая детскую одежду, закрылась в том же году и была снесена, и ее место заняли два многоквартирных дома. Он смутно помнил миссис Мэрион Стилл, но с делом тогда ознакомился только бегло. Теперь, когда он просмотрел его медленно и внимательно, иногда возвращаясь назад и перечитывая, он глубоко погрузился в него. Через двадцать четыре часа оно будет ему так же детально знакомо, как если бы он вел его сам. Только он никогда не вел дела так плохо. Беседы с матерью Кимберли, ее женихом и коллегами проводились тремя разными членами команды расследования, и в целом они были удовлетворительными, хотя Серрэйлер пошел бы дальше. Допрос Рика, ее жениха, был произведен крайне небрежно. Ее непосредственная начальница в «СК Бирингс», Венди Пик, подтвердила, что она была прекрасной работницей, что все ее любили, и если у кого-то в их компании и были проблемы или «специфические черты», из-за которых люди убегают, то уж точно не у нее. Молодая девушка, с которой она много общалась по работе, Луиз Вудс, сказала просто: «Она никогда ничего не говорила мне про отъезд, а я думаю, что сказала бы». В какой-то момент старший офицер расследования сместил фокус с задачи найти Кимберли живой. Повсюду его ждал тупик. Поиски расширились далеко за пределы Лаффертона, вплоть до летного поля, до двух карьеров, старых конюшен, сараев, заколоченной фермы и недавно закрытого паба. Леса, болота, реки прочесали полностью и не нашли ни следа, даже ложного. Только тогда Уилкинс выпустил обращение во всех СМИ с убедительной просьбой предоставить любую информацию, вместе с фотографией пропавшей девушки и печальным признанием, что «мы должны взглянуть в глаза реальной возможности того, что мы не найдем Кимберли живой. Но даже в этом случае мы перевернем каждый камень в наших поисках этой молодой женщины, благополучием которой мы крайне обеспокоены». Дождь прекратился, хотя по-прежнему дул сильный ветер. Но так могло продолжаться много дней. Саймон надел ботинки и тяжелую куртку для прогулок и пошел по холмам, чтобы в итоге дойти до дороги с односторонним движением, которая шла через весь остров с запада на восток. Он быстро шагал, уверенно карабкался наверх, опустил голову, спасаясь от ветра, и все это время упорно думал о деле Кимберли Стилл. Констебль сказал, что оно, вероятно, «холодно как лед». Но уже сейчас, не прочтя и трети архива, Саймон понял, что это не так. Еще даже не думая о возможной причастности Ли Рассона и возбуждении против него дела, он понимал, что все расследование нужно проводить заново. Тридцать один Сэм решил, что найдет лучшее применение деньгам, которые ему дал Саймон, и поймал попутки на первых двух больших участках пути, наплевав на все предостережения, которые когда-либо слышал. Но обе поездки прошли хорошо, обе на грузовиках: первая была от Глазго до Бирменгема, и Сэму пришлось пройти несколько миль, прежде чем он нашел еще одну машину, направляющуюся на юг. Оба раза он спал на довольно удобных лежанках в задней части кабины, ел в придорожных отелях и кафе на заправках и много болтал с водителями. Но потом он застрял на одном месте почти на целый день, пока, наконец, не оказался в десяти милях от дома. Отсюда, лишь довольно смутно осознавая, что сейчас полшестого утра, он позвонил матери. — От тебя пахнет, как от бродяги, — сказала Кэт. — Ты ел? — Нет. Она вздохнула и свернула в ближайший автосервис, где Сэм съел два полноценных английских завтрака, а она купила газету, взяла кофе и даже не стала пытаться с ним поболтать. Сэм как будто вырос за те несколько недель, что она его не видела, и у него похудело лицо. Он и правда был похож на бродягу: длинные патлы требовали скорее садовых ножниц, а не парикмахерских, а борода росла настоящими клочьями. Но он был здесь, жив и здоров, сидел напротив нее, и она вовсе не возражала, что он вытащил ее из постели с петухами. — Как Саймон? — спросила она, когда его тарелка наконец опустела и он уже наполовину выпил вторую чашку крепкого чая. Сэм откинулся на стуле и вздохнул. — Это было прекрасно, спасибо. Сай… С ним все в порядке. Думаю, рука его все-таки беспокоит. Он об этом не особо говорит, но ты знаешь. — Он скоро получит новую. А помимо этого? — Ну, он, наверное, говорил тебе про женщину, которую, как оказалось, убили, хотя все думали, что она совершила самоубийство? — И стоило ради этого так далеко уезжать, да? Он правда ведет расследование? Сэм коротко ввел ее в курс дела и начал рассказывать о собственном столкновении с Сэнди, но она быстро заметила, что его глаза покраснели от усталости, и прервала его: — Расскажешь в машине. Или когда приедем. Когда она выехала на шоссе и встроилась в общий поток машин, то увидела, как он откинул голову на сиденье. Через минуту он заснул и не просыпался, пока они не доехали до дома. На подъездной дорожке стояла незнакомая машина, и Кирон вышел на порог, как только их услышал. Сэм все еще тер глаза и потягивался, когда Кэт подошла к своему мужу. — Твой отец здесь, — сказал он. Тридцать два — Рассон? Он покрывал креозотом один из заборов вокруг площадки для мини-футбола. Парень, вместе с которым они этим занимались, не произнес ни слова с момента начала работы — ни в ответ на его реплики, ни по собственной инициативе. Он был страшный, как черт, с родинками по всей голове и странным землистым цветом лица. Когда Ли Рассон встречался с кем-то новым, он всегда хотел поговорить. Он не мог ничего с собой поделать. Где ты живешь? Ты женат? Какая у тебя была работа? У тебя есть дети? Какой канал ты смотришь? Играешь в пул или бильярд? Футбол? Цветы любишь выращивать? Карри делаешь? Какую ты водил машину? Такие вещи постоянно лезли ему в голову. Кое-кого это вводило в некоторый ступор, они что-то невнятно бормотали, кивали, но обычно легко отвечали и, в свою очередь, задавали встречные вопросы, и вот они уже на другом уровне отношений. Не друзья. Друзей ты тут себе не заводишь, по крайней мере в подлинном смысле. Это невозможно. Но с людьми стоит ладить, и это вполне себе метод. Но самые странные ребята этого не понимали, и сегодняшний даже не назвал своего имени. — Да брось, я же должен тебя как-то называть. Никакого ответа. — Я же не могу просто говорить «эй, ты». Никакого ответа. А потом: — Не разговаривай со мной. Единственное, что тебе — или ему — обязательно всегда надо знать — это: что ты сделал? За что ты здесь? Иногда бывает такое, что кто-то входит, и ты уже знаешь, потому что видел фотографии по телевизору или в газете, и тогда ты знаешь все. Но в основном это не так. Страшилу он не узнал, а такое лицо не забудешь. Не все хотели признаваться, за что они здесь, но просто удивительно, насколько часто некоторые просто не могли дождаться, чтобы все тебе выложить. А потом всегда выяснялись две вещи. Что бы они ни сделали, это никогда не их вина, плюс им выделили худшего в стране адвоката для защиты. Зверство. Как только этот этап был преодолен, у них развязывался язык. Ли обладал талантом слушателя, так что они чувствовали, что могут с ним расслабиться, и выдавали ему все детали. И вот они уже у него в руках. — Рассон? Начальница хочет тебя видеть. Этого он не ожидал. Его не вполне законное почтовое сообщение никак не могло быть обнаружено. Он знал это. Мун бы никогда… Тут не только его работа, его надежды на будущее, его… Нет. Не это. Но что тогда? Он очень аккуратно выполнял все их жалкие дурацкие правила, потому что от этих жалких дурацких правил страдали все: они настолько сводили людей с ума, что те нарушали их просто потому, что не могли больше этого вынести, но потом теряли привилегии, лишались права на досрочное освобождение — если у них вообще оно было. Рассон был осторожен. Он не поднимал головы. Копил силы для настоящего удара. — Что такое? Офицер пожал плечами. Они быстро зашагали в сторону здания. Там ему отперли дверь. Коридоры. Лестница. Опять коридоры. Еще лестница. Окна наверху. Конечно, за решетками, но все-таки окна, из которых можно увидеть улицу. Ну, немножко. Отпер. Запер. По лестнице. Короткий коридор. Остановился у двери. «НАЧАЛЬНИК ТЮРЬМЫ». Приемная. Маленькая. Зеленая скамейка с пластиковым сиденьем. Стол. Компьютер. Крутящийся стул. Никого нет.