— Новости. На Маунтфил-авеню пожар. Это почти точно был поджог, и, кажется, они взяли его. — Ты же не должен ехать, правда? — Нет. Завтра утром мне все подробно расскажут. Пошли, Сэм, — нутром чую, что этот возьмет «Тоттенхэм». — Не… Последний — просто удача, чистая удача. У них это сплошь и рядом. Они придумали себе противостояние, которого в реальности не существовало. Видимо, для них в этом и был главный смысл просмотра игры. Кэт улыбнулась про себя. Они его чем-то накачали, но он все понимал, когда его везли по коридору, через больничные двери, а потом на рентген. Понял, когда молодой врач сказал ему, что у него очень серьезный перелом, и дает ли он свое согласие, и может ли он заполнить форму. И когда он ответил «нет» на вопрос об адресе и «нет» на вопрос о ближайших родственниках. Он снова сказал им свое имя. Больше ничего. Больше ничего и не было. Кто-то положил бумаги прямо ему под руку, и он подписал. Он помнил, как человек в зеленом халате и маске потирает что-то на его руке, а потом уже ничего не помнил. Шестьдесят Было десять минут восьмого утра, но констебль собирался в Лондон к двенадцати. — Последние новости, Саймон. Миссис Стилл официально объявлена погибшей в пожаре… У нее не было шансов. Она закрыла и заперла все двери и окна после того, как натерпелась страха из-за ночных шорохов, так что сперва она потеряла сознание из-за дыма, а огонь распространился уже достаточно быстро. Дом почти полностью уничтожен. У нас в больнице Барри Гроув — ему прооперировали ногу и лодыжку после перелома, так что пока мы не можем поговорить с ним, но там всегда кто-то караулит, пока медики не дали зеленый свет. Мы знаем, что это был он, он весь в следах жидкости для розжига, и на его ботинках осталась земля с клумбы под окнами миссис Стилл. Но более важно то, что он известный пироман — он уже садился за это в тюрьму несколько лет назад, когда жил в Бевхэме. Кого мы действительно хотим найти, так это человека, который его подбил на это, — а такой точно был. Он устроил до этого кучу пожаров, но ни разу — в жилых районах или рядом с людьми. Это необычно. Так что это либо кульминация после множества тренировок, либо кто-то знал, чем он занимается, и заплатил ему. Он в плохом состоянии, так что, полагаю, он расколется на допросе. — Это Рассон. — Нам просто нужно это доказать. Кстати, я прочел твои отчеты — ты очень близко подобрался с этими записями с камер — хорошая работа, суперинтендант. И ты точно продвинешься еще дальше, как только проанализируют все материалы с регистраторов, но, серьезно, ты действительно должен сейчас этим заниматься? Мне так не кажется. Ведь что бы ты ни нашел в качестве доказательства, что это действительно Ли Рассон выходил из Аделаид Роуд Парк вместе с девушкой, которая скорее всего является Кимберли Стилл, мы оба знаем, что без живых свидетелей и без признания Прокурорскую службу все равно не убедить снова открыть это дело и провести еще один суд над Рассоном. Но если он заставил этого Барри Гроува поджечь дом миссис Стилл и он назовет его имя, то так мы его точно возьмем. — А если нет? — Мы уже сделали этот шаг. Я думаю, скорее всего, назовет. — Согласен. — Значит, какой наш следующий шаг? Разумеется, мы не можем обвинить Рассона в поджоге, и никакого бумажного следа мы тоже не найдем. Гроува осудят в любом случае — почти точно за преднамеренное убийство, но он может отделаться и простым, если заявит, что не знал про людей в доме. Мол, его обманули, что там в это время никого нет, что дом пустой и так далее. Не важно. — Я думаю, он запоет. Что ему терять? — Мы начали заново расследовать это дело, потому что несчастная миссис Стилл никак не могла смириться. Но она мертва. Она хотела правосудия для своей дочери, доказательств, что это Рассон убил ее, хотела найти ее тело. Этого хотели и мы — расследование завершено, дело закрыто. Но Рассон отбывает пожизненное. Если его осудят за поджог и убийство миссис Стилл, он точно не выйдет из тюрьмы живым. — Тогда зачем привлекать его еще и за это? Да, ты прав. Но мне все равно это не нравится. — Мне тоже, но полицейский ресурс конечен. Если бы он до сих пор был на свободе, мы бы, конечно, гонялись за ним. Если этот парень в больнице хотя бы вполголоса прохрипит имя Рассона, ты вернешься туда, и в этот раз уже под запись, и в присутствии его адвоката, снова спросишь его про Кимберли. — Рассон не заговорит, — сказал Саймон. — Никогда. Зачем ему? — Да, это чертовски неприятно. Я понимаю. Ты был так близок. Он позвонил Монро, когда позже этим утром выходил из здания. — Мы не можем продолжать. — Но, послушайте… — Мы знаем, что это тот человек, у нас есть машина, и мы уверены, что он находился в нужное время на месте преступления, но это не сработает. Королевская прокурорская служба не примет это как железное основание и веское доказательство для того, чтобы рекомендовать назначение нового суда, а, как ты знаешь, одного и того же человека нельзя судить за одно преступление дважды, только если нет «неоспоримых новых доказательств». Это тупик. Но ты проделала замечательную работу, и большое спасибо тебе за помощь. — О. — Понимаю — незаконченные дела. Нужно привыкать к ним. Извини. Это чертовски неприятно. — Да. Ну, в любом случае я рада, что смогла помочь. Саймон услышал холодок в ее голосе и понимал ее разочарование. Сейчас ей кажется, что она напрасно потратила время. Но со многих других точек зрения это не так. Как сказал констебль, они подобрались очень близко. А теперь пироман может заговорить, и они свяжут его с Ли Рассоном. А может, и нет. А еще был остров. Еще одно незаконченное дело, и местная полиция тоже не сможет завершить это расследование, пока существует хоть малейшая возможность, что они когда-нибудь на что-нибудь наткнутся. Таким образом, оно станет еще одним холодным делом. Внезапно он почувствовал опустошение. У него заболело плечо. Через пару дней ему поставят новый, постоянный протез. Его бионическую руку. Робби захочет посмотреть на нее в действии, протестировать: «Подними булавку. А теперь возьми эту кружку и не урони ее. А теперь помаши мне. А теперь покрути рукой». Он улыбнулся. Вернется ли он когда-нибудь на остров? Наверное, нет. Некоторые вещи лучше оставить позади. Кирсти позвонила ему в одиннадцать часов тем же вечером. — Не слишком поздно? Ты еще не спишь, Саймон? — Раньше полуночи — никогда, но я удивлен, что ты еще не в постели. Ты в порядке? — Да, более или менее — не очень хорошо спится, когда у тебя по ребрам бегают маленькие ножки, а еще у Робби кошмары. — Ну, приятно тебя услышать. Бедный Робби. Моя мама открывала окно и выбрасывала кошмары туда. И говорила, что они теперь скачут по небу. — Здорово придумано! Я попробую. Слушай, я просто хотела поделиться с тобой новостями. — О Йене? — Ну, конечно, как только все узнали, что он повесился, у всех возникли собственные теории, но никто не знает наверняка про него с Сэнди — Лорна ничего не говорила, а теперь вообще уехала. — Насовсем? — Ну да… Ей никогда здесь особо не нравилось, и она не может управлять пабом и магазином в одиночку. Паб закрыт. Есть идея управлять магазином на общественных началах — потому что искать кого-нибудь нового слишком долго, если это вообще удастся. — Почему бы и не общественный паб? — Может быть. Но это гораздо более сложное предприятие. Посмотрим. Но я хотела сказать про Сэнди. Все знают. — Как это, мать твою, случилось? Кто рассказал? — Он не мог себе представить, чтобы кто-то из официально задействованных лиц сболтнул что-нибудь с кондачка. Кирсти вздохнула. — Письма. Пришло что-то очень официальное на вид, адресованное «Александру Майклу Мердоку». — Гордон. — Он сказал, что ему пришлось вскрыть его, чтобы узнать обратный адрес. Сначала он спрашивал, не знает ли кто, был ли у Сэнди брат или, может быть, даже муж. Но оказалось, что это было что-то медицинское — так что все сразу стало понятно. — И он рассказал всем. Кирсти молчала. — Возможно, его за это стоило бы привлечь, — через несколько секунд сказал Саймон. — О, нет, ты же не станешь, Саймон… — Я не стану, нет. Меня за пару-тройку вещей тоже можно привлечь. — Да. — И как люди это восприняли? — После первоначального шока… не так плохо. Это маленький замкнутый на себе остров. Сэнди стала его частью, а это удается немногим чужакам. Ее любили. Она даже приобрела определенный вес. Наверное, нужно говорить «он», но я не могу… Я не могу думать о Сэнди как о мужчине, просто не могу… Печально, что она так и не смогла рассказать обо всем нам. — Да, это грустно, но я не стал бы переживать об этом. Жизнь продолжается. Жизнь берет свое. — Так и есть. Это тяжело, но мы вынуждены мириться с некоторыми вещами. Мне надо идти, Робби снова кричит, а он хочет видеть только меня, когда у него эти сны. — Не забудь — выброси их в окно. Береги себя и своего мальчика, Кирсти. — Мальчиков. Мне пришлось съездить на УЗИ, потому что им показалось, что могут быть какие-то проблемы. Проблем нет, но снимки показали еще одного мальчика. — Тогда своих трех мальчиков. Он улыбался про себя, прибираясь перед тем, как лечь спать. Три мальчика. У Кирсти могло бы быть и тринадцать, и она бы спокойно справилась. Так делают все на Тарансуэе — принимают все как есть и со всем справляются, потому что жизнь слишком насыщенна, чтобы делать что-нибудь иное. Они знали Сэнди женщиной, и ею она и останется в их памяти — до тех пор, пока эта память сохранится. А если бы она осталась жива? Что же, Кирсти была права — постепенно они бы приняли его и смирились. И даже если для кого-то это оказалось бы непросто, они бы молча справились и с этим. Но в этот момент он задумался: люди часто не понимают, что, если для кого-то что-то непросто, что, если кому-то требуется время чему-то научиться, это не свидетельствует о неодобрении или страхе. Это свидетельствует только о том, что, как и во многих других делах, человеку просто требуется время. Барри Гроув проснулся и увидел двух полицейских у своей постели, а также свою ногу, которая была подвешена в воздухе и держалась на каких-то ремнях. Сейчас у него ничего не болело, но он помнил, как болело до этого, и знал, что заболит снова. И тогда они снова дадут ему эту штуку, которая отправляет мозги в волшебную страну. Ему нужно со всем разобраться, прежде чем это случится. — Я могу что-нибудь попить?