Поиски заняли несколько часов. Вечерело, на фоне серого неба вырисовывались черные силуэты деревьев. Люси подняла руки: – Я сдаюсь. Ничего не получится. Мы никогда его не найдем. Мама была настроена решительно: – Нельзя сдаваться. Только представь, как ему страшно одному в темноте… Вдруг я заметила, что совсем стемнело и в парке безлюдно. В голове прозвучал голос Мэтти: «Легкая добыча». – Может, нам вернуться? – Я посмотрела на маму, на то, как ветер играет ее кудрями. – Здесь опасно. – Абсолютно безопасно. Я никому не дам тебя в обиду. – Но что, если… Я не могла заставить себя сказать об убийце. Говорить о нем дома за закрытыми дверями – одно, а произнести его имя здесь – почти что призвать. Как черта помянуть. Мама не разделяла мои суеверия: – Если нервничать, лучше никому не станет. А теперь думай. Что бы ты делала на месте Моцарта? – Искала бы еду. В маминых глазах промелькнула искорка озарения, и она уверенно зашагала в сторону кафе, так что мы за ней едва поспевали. – Кто тут у нас? Такса сидела у входа в кафе и ждала, что ее впустят. – Твоя мама лучше всех, – сказала на обратном пути Люси. У ее ног семенил Моцарт. – Да, классно она догадалась про кафе. Подруга покачала головой и, дотронувшись до моей руки, повернула к себе. – Не в этом дело. Кто еще весь вечер искал бы чужую собаку? – Ей несложно. – Вот именно. Глава 17 «Можете читать любые газеты – главное, чтобы умели свободно обсуждать новости. У вас должно быть свое мнение обо всем, что происходит в мире». Это наставление на рождественские каникулы миссис Коутс повторила еще раз, когда мы вернулись к учебе и раскладывали по партам книги. Пожалуй, именно тогда во мне по-настоящему разгорелся интерес к убийствам. Хотя с прошлой весны новых трупов не появилось, Тень оставался излюбленной темой журналистов. В начале восемьдесят второго особых новостей не было – разве что в те три дня, пока искали пропавшего Марка Тэтчера[14]. Рассуждения об убийце заполняли полосы газет и мои мысли. Раньше я довольствовалась случайно услышанными обрывками фраз из телевизора, теперь же в моих руках была вся возможная информация. Я наизусть знала даты, факты, целые теории. – Ты в курсе, что женщины в три раза чаще становятся жертвами своих близких, чем незнакомцев? А треть погибших до этого пытались уйти от своих партнеров, – делилась я с мамой вскоре после истории с Моцартом. Мэтти не появлялся уже почти четыре недели. – Ужасно. Я кивнула: – Думаешь, наоборот тоже бывает? – Что ты имеешь в виду? – переспросила мама. – Женщины убивают своих мужей? Она отодвинула от себя тарелку с кашей: – Сменим тему, Софи. К чему говорить об этом с утра пораньше? К завтраку поспели свежие новости: «По результатам расследования убийств, в которых жертвами безжалостного палача стали шесть женщин, найдены повторяющиеся детали, и в полиции делают вывод, что все они совершены одним и тем же человеком. Череду случайных убийств, когда убийца нападает вновь и вновь, не имея никакого мотива, в ФБР принято называть серийными». Мы выяснили, что в Северном Лондоне усилили патрули, а в Скотленд-Ярде делают «все возможное» для поимки убийцы. Я постоянно умоляла маму сменить прическу и носить каблуки, чтобы казаться выше, но она отказывалась мне «потакать». Любая новость, если в ней давно не появляется ничего нового, когда-то иссякает, и о ней перестают писать. Убийства прекратились, и Тень больше не мелькал на страницах газет, уступив место другим историям. Во время матча между регбистами из Англии и Австралии на поле выбежала обнаженная Эрика Роэ. Песня группы «Мэднесс» обосновалась в главной десятке синглов. Королева открыла Центр искусств Барбикан. Жизнь вернулась в нормальное русло. Мне перестало мерещиться, что за мной следят, что за каждым углом таится опасность. Я перестала прислушиваться к подозрительным шагам на лестнице и звуку мотора под окнами – наш сосед Дес Баннистер часто возвращался домой ночью. Перестала спрашивать себя, почему все жертвы так похожи на маму. Погода наладилась, снег почти растаял, сизые тучи рассеялись. На кристально-синем небе ясно заулыбалось зимнее солнце. – Антропоморфизм[15], – заметила мама. Она начала привыкать к отсутствию Мэтти, и ее настроение улучшилось. – Возьми это слово на заметку, впечатлишь экзаменаторов. Я тихо ненавидела этих безликих судей, от чьей прихоти зависело мое будущее. С ужасом думала о выпускных экзаменах в начальной школе и о том, как с треском их провалю. Друзья разделяли мои тревоги, но ни для кого ставки не были так высоки. Чтобы поступить в престижную частную школу с поездками за границу и первоклассными научными лабораториями, мне нужна была стипендия. Мама столько не зарабатывала. – Без шансов, – вздыхала я. – С шансами, – успокаивала мама. Она бросила учебу, когда забеременела мной. «У меня не было возможности чего-то добиться в жизни». И, как это бывает с родителями, которые желают дать детям то, что не получили сами, мама хотела, чтобы у меня было «самое лучшее образование» и я могла «оставаться собой и делать все, что захочу». – Очень одаренная. Старательная. У нее блестящее будущее, – хвалили меня учителя. Однако прежде нужно было сдать экзамены. Над моей кроватью висел календарь, в котором я зачеркивала дни подготовки. Сейчас мне не хотелось обсуждать учебу, не хотелось даже слышать об этом: – Давай просто погуляем. Мы стояли на Парламент-Хилл, и я уговаривала ее купить мне воздушного змея. – Это идеальное место для запускания. Открытое. И так высоко. – Помнится, в прошлый раз змей застрял на дереве. – Я подросла и теперь знаю, что делаю. Она засмеялась: – Не вижу связи. Мы взяли в кафе горячий шоколад и расположились на скамейке. От стаканчиков поднимался пар, а мы сидели и неспешно наблюдали, как вокруг течет жизнь. Я выпустила изо рта облачко пара, и оно закружилось в воздухе. – Как дракон. – Я тебя люблю, – сказала мама. Слова прозвучали неожиданно; я не могла вспомнить, когда слышала или говорила их в последний раз, и только улыбалась в ворот пальто. Мы сидели на морозе, прижавшись друг к другу, и никуда не спешили. Впервые за долгое время никто не заговорил о Мэтти. При виде того, как папа с мамой вели за руки маленькую девочку, что-то во мне екнуло, но быстро прошло. Я взяла мамину ладонь в свою: – Мама, я тоже тебя люблю. Мимо, покачивая ушами, промчался спаниель с зажатым в пасти шоколадным круассаном. За ним гнался старичок в кепке и зеленой стеганой куртке. – Вернись, скотина! Отдай мой завтрак!