Общество дьявольски озабочено внешними приличиями. Будь по-другому, Мэтти пришлось бы сложнее. – Кем это делает нас? – повторяет вопрос мама. – Дурами, вот кем, – отвечаю я. Сами позволили ему завладеть нашими умами. Сами себя обманывали и не хотели замечать происходящего прямо у нас под носом. – Если он действительно все это совершил… Как обычно, вместе с «если» на мои плечи ложится тяжкий груз. «Если» – самое нагруженное смыслами слово. Что, если Мэтти невиновен? Что, если посадили не того? Что, если я сделала величайшую ошибку в жизни? Если… если… если… – Ты знаешь, что они винят нас? Семьи, – мама говорит с такой покорностью и болью, без которых я ее уже не помню. – Я их понимаю. Она соглашается: – Сама нас виню. Я думаю о жертвах. Думаю о детях, выросших без маминой заботы, без колыбельных и бережно наклеенных на коленки пластырей. Об отцах, которым не суждено было отвести дочерей к алтарю. О матерях, которые не теряли надежду снова увидеть детей живыми. Они считают нас виноватыми. Это читается в глазах, когда телевизионщики берут у них интервью. При упоминании наших имен они меняются в лице, поджимают губы и стискивают челюсти. Думая о них, я тоже превращаюсь в один сплошной ком: рот, горло, все внутри меня сжимается. Куча убийц вели ничем не примечательную с виду жизнь; ходили в церковь, водили детей в школу, отдыхали у бассейна по выходным. Обманывали женщин, которые их любили. Все это, однако, не приносит облегчения. Становится только тяжелее от того, что нас так же одурачили. – Да, все это совершил он, – пытаюсь я убедить нас обеих. – Он, а не мы. – Это не значит, что мы совсем ни при чем. Если он вправду сделал все, что ему приписывают. Если… – Почему? – Потому что мы закрывали глаза на преступления, а значит, словно сами их совершили. Мы бездействовали, и те женщины погибли. В голове возникает нож с перламутровой рукоятью, который я храню в выдвижном ящике. В таком же ящике мама когда-то хранила фотографию погибшей малышки и папину фотографию со следом от булавки. Мэтти был мне бо́льшим отцом, чем Джейм Бреннан. Джейм. Без «с» на конце. Претенциозное имя, которое, по его мнению, делало его особенным. Когда я смотрела «Молчание ягнят», меня насмешило, что отца звали так же, как Баффало Билла. Джейм Гамб. И почему все вокруг напоминает мне о серийных убийцах? Как обычно, мама озвучивает мои мысли: – Мэтти с самого начала заменил тебе отца. Я вытираю глаза рукавом свитера. Не хочу, чтоб кто-то увидел слезы. У меня еще осталась капля гордости. – Он приходил на все мои школьные концерты. Можно было добавить «в отличие от тебя», но я молчу. Ради моих выступлений Мэтти отпрашивался с работы. Садился в первом ряду, повесив на шею до смешного громоздкий «Никон». – Боже, как мне было неловко… Такая громадина! И он так смешно настраивал объектив, чтобы получился хороший кадр… Мама улыбается мечтательно: – Ох, уж эти его фотографии… – Помнишь, как он тебя снимал, пока ты не видишь, а ты бесилась, что на всех кадрах вышла «с худшей стороны»? – А как он фотографировал прохожих в парке? – Он вроде называл это «человеческим сафари»? – «Люди в дикой природе». – Да, точно. С минуту мы вспоминаем обычного человека, которого так любили. Кто наполнял смыслом нашу жизнь. Только он не был обычным. Нашу жизнь менял к лучшему, у других же ее забирал. Если… – Пора возвращаться, – вместо ответа предложила я. – Холодает. Прохожий в охотничьей шляпе[18] бросает на меня странный взгляд. Мэтти сказал бы: «Черт с ними, пусть смотрят». Глава 22 «Черт с ними. Почему тебя волнует чужое мнение?» Я поделилась с Мэтти секретом, что умру, если кто-то узнает о моей любви к Джоуи Питерсону. Мы были дома одни. Мама отправилась на вечеринку с коллегами по поводу выхода на пенсию партнера бухгалтерской фирмы, в которой работала секретаршей. Мэтти остался присматривать за мной. Редкий случай – обычно они везде ходили вдвоем. – Как я выгляжу? – спросила перед уходом мама. Она покрутилась, демонстрируя наряд, и застеснялась – на щеках проступил румянец. На ней было новое красное платье с открытыми плечами и большим бантом на груди. Мы нашли его в «Уэллис» на прошлой неделе. Мэтти должен был пойти с нами, но не явился. «Проспал», – объяснил он, что было странно, поскольку мы вышли из дома после обеда. «Уж скорее не хотел таскаться по магазинам», – рассудила мама. Мэтти подвигал губами и потер подбородок. – Выглядишь потрясающе, только… Не знаю… Улыбка сошла с маминого лица. Она поправила юбку и новыми глазами посмотрела на платье, которое так ей нравилось. – Что не так? Мэтти пожал плечами: – Не уверен, что оно подходит к формату вечеринки. Там будет твой начальник. Может, тебе надеть что-то менее… вызывающее? – У меня есть черная туника, можно примерить. Старомодная, правда… Мэтти кивнул: – Хорошая идея. На заднем плане шли новости; мы приглушили звук, пока ждали сериал «Дуракам везет». Мама называла его «идиотским», но мы с Мэтти ухахатывались над главным героем. Особенно хороша была серия про надувную куклу. «Полицейские выражают опасения по поводу безопасности двух молодых жительниц Северного Лондона, о которых ничего не было слышно с апреля. Всех, кто располагает какой-либо информацией, просят сообщить об этом в полицию и призывают женщин не выходить на улицу ночью. Инспектор Скотленд-Ярда Гарри Коннор рекомендует по возможности передвигаться по двое, избегать безлюдных мест и обращаться по номеру 999, если заметите что-то подозрительное». – Думаешь, это он? – спросила я у Мэтти. Он только пожал плечами и сказал, что мне нечего бояться. Мама переоделась и вернулась в комнату. Черное платье, как она и говорила, было старомодным; Нэнси Рейган выбрала бы такое по случаю похорон. – Что-то я сомневаюсь… Что скажешь, Мэтти? Он отвел глаза от экрана: