Мама его одернула: – Нехорошо так. Он не виноват, что… – Такой жуткий? – закончила за нее я. Мэтти захохотал и хлопнул меня по поднятой ладони. «Хорошо сказано, тыковка». Как только мы въехали в нашу лондонскую квартиру, мама поставила для меня во дворе горку. С нее были видны верхушки деревьев в Парламент-Хилл и красно-коричневая полоска беговых дорожек. – Это «домик», – объявил Мэтти, указывая на горку. – Я сосчитаю до сорока и начну искать. Не будь это Мэтти, никто даже не подумал бы играть. Мы перешли в среднюю школу и выросли из пряток, однако Мэтти нас увлек, и все поддались его чарам. – Кто хочет торт? – ослепительно улыбаясь, прощебетала мама, высоко подняв поднос с тортом на манер официантки. Она даже набросила салфетку на руку. Щеки ее порозовели. Видно было, как она стесняется, не хочет показаться моим столичным друзьям бедной провинциалкой. «Они знают, что у тебя льготное питание? Какие машины у их матерей? Они все пойдут в университет?» Стоило ее пожалеть, а вместо этого я почувствовала раздражение, словно ее неловкость, как зараза, могла перекинуться на меня. И почему она не ведет себя как Мэтти? Легко, весело… Почему она всегда выпадала из компании других мам? Неужели так сложно поболтать с ними за чашкой кофе? Она держала поднос с таким довольным и гордым видом, что я готова была умереть от стыда. Торт был ужасен: кривой и некрасивый. Мамы моих друзей на дни рождения заказывали торты в «Шеррардс» в Хэмпстед-Виллидж. По сравнению с покрытыми розово-белой глазурью произведениями кондитерского искусства мамин «шедевр» годился только для благотворительной столовой. Девчонки, ухмыляясь, переглянулись. Я вспыхнула от смущения и огрызнулась: – Не сейчас. Мы играем. Мама поникла: – Гости скоро разойдутся. Я пожала плечами: – Съедим без них. – Я весь день пекла. В наступившей тишине мной овладело чувство вины, и я уже готова была смилостивиться и уступить, когда Мэтти окликнул: – Девочки, я считаю. Раз… С визгами восторга подружки бросились врассыпную. Я тоже спряталась, молча. Я поступила плохо и знала это. Из укрытия мне было видно, как Мэтти, зажмурившись, досчитал до сорока. «Десять, двенадцать, пятнадцать…» Мама так и стояла на веранде, стараясь не показывать, как ей больно. А в окне дома темнел силуэт Деса Баннистера. Он шпионил за ней, пожирая взглядом. Отрывок интервью ведущего шоу «На диване» Роба Хилла с Мэтти Мелгреном Мэтти Мелгрен Конечно, я злюсь. А что бы почувствовали вы, если б вас упекли за то, что совершил кто-то другой? Если б вам всю жизнь пришлось провести в четырех стенах, отбывая наказание за чужие грехи? Ко мне относятся как к монстру, хотя я всю жизнь только тем и занимался, что помогал людям. Боже, я же работал с теми, кто потерял близких. Будет убийца помогать людям справиться с болью и утратой? И да, вся эта несправедливость, из-за которой я лишился нормальной жизни, приводит меня в бешенство. У меня одна надежда – что справедливость восторжествует и все поймут, как ошибались. Роб Хилл Давайте проясним. Вы настаиваете на своей невиновности? Мэтти Мелгрен Я абсолютно невиновен. Совершал ли я ошибки? Да, как и все. Я мог быть ласковее со своей подругой. А в детстве я воровал комиксы и прогуливал школу. Но убийство? Господи, конечно, нет! Роб Хилл Тогда что, по-вашему, произошло с теми женщинами? Мэтти Мелгрен Вам прекрасно известно, что я думаю. Сколько можно повторять? Более того, я почти уверен, что человек, который вам нужен, пытался убить и мою подругу. Роб Хилл Полиция исключила его из списка подозреваемых. Мэтти Мелгрен Легко кого-то исключать, если изначально не рассматривать его всерьез. Давайте начистоту: никто так и не разобрался в том, что случилось в ночь, когда произошел пожар… Глава 25 Я проснулась от нестерпимой жары – вмиг перенеслась из сна о заснеженной Лапландии в пустыню Сахара. Поерзала в кровати, выбираясь из-под одеяла. Волосы прилипли к вспотевшей голове. Полную тишину нарушало только биение сердца и хриплое дыхание. Мне не хватало воздуха. Я закашляла. Голова ватная. Глаза режет. В темноте циферблат часов ничего не показывал, а мебель громоздилась бесформенной массой. Ночи стояли холодные, а в комнате было пекло. У меня жар? Заболеваю? Потрогала лоб, как это делала мама. «Холодный, как лед, Софи». Почему тогда так жарко и хочется пить? Полусонная, я вылезла из кровати и шагнула к двери. Полцарства за стакан воды. Не знаю, что заметила первым. Жар? Дым? Огонь? Я не могла пошевелиться, меня будто пригвоздили к полу. Тело не слушалось. Мышцы одеревенели. Кажется, я закричала. Позвала на помощь. Позвала Мэтти. Только его. Голос, сдавленный от удушья. Не мой. Но мама услышала и прибежала. Дверь спальни распахнулась. – Софи, что… Боже! Мы обе зашлись кашлем, горло раздирало. Глаза слезились, и мы пытались моргать, чтобы хоть что-то разглядеть. Ребра с каждой секундой все туже сдавливал невидимый ремень. – Столько дыма… Окно! – Маме сложно было говорить. Слезы, скатываясь по щекам, жгли, как кислота. Ноздри заполнил едкий смрад. На кухне плясали языки пламени. – Закрыто, – голос мамы доносился откуда-то издалека. Она дергала за раму, бешено крутила головой, как дерево в бурю. Опустилась на четвереньки и поползла ко мне. Не раздумывая, я сделала то же самое, и мы встретились в непроницаемой пелене густого дыма.