Газетчики наперебой озвучивали всевозможные догадки, посвящали главные статьи номера описанию свидетельских показаний и судачили о том, что бы это могло значить. Тем не менее на фотороботе Мэтти моя коллекция закончилась. И я по сей день не знаю, изображен ли на нем мой самый любимый человек. – Это не тот, кого ты любила, – говорит Дженис. – Ты любила не убийцу, а того, кто заменил тебе отца. Того, кто водил тебя в парк и покупал мороженое. Понятно, к чему она клонит. Хочет сказать, что я не виновата, что любила его. Это было нормальное чувство, и оно не делает меня плохим человеком. К сожалению, Дженис не понимает, что я не просто виню себя за любовь к нему, а скорее за то, что сделала, несмотря на всю свою любовь. Что наша с ним близость меня не остановила. Кто я после этого? Возможно, Мэтти не заслуживал доверия. А я разве заслуживаю? Начинается старая композиция «Радиохед» о том, что ты и есть свой главный враг. Сто лет ее не слышала, а тут она включается, словно вызванная моими мрачными мыслями… Захлопываю коробку, а с ней и окно в прошлое. Жаль, что призраки меня никогда не покидают. Все началось с фоторобота. Для меня. Для него. Путешествие в беспросветную тьму. Вопросы, сомнения, накатывающий стыд. – Почему ты считаешь себя виноватой за то, что с ним случилось? – спрашивает мама. Потому что так и есть. Смотрю на часы, хотя и без того знаю время. С самого пробуждения я считала минуты. Живот сводит, грудь сдавило невидимой горой камней. Я гнала от себя любые мысли и в то же время сама себя накручивала. Отсюда коробка с вырезками, головокружительное путешествие по стране воспоминаний. Сейчас мне предстоит другое путешествие. – Я не хочу ехать, – признаюсь я маме. В горле застрял ком, руки трясутся. – Не всегда «хочу» и «нужно» совпадают. Так могла бы сказать бабушка. Или Дженис. В моей голове их голоса слились в один. Я сажусь рядом с Бастером, глажу его по голове. Он сонно открывает глаза – и тут же закрывает. Боже, вот бы хоть на день поменяться с ним местами и не вылезать из кровати… – Скорее поедешь, скорее вернешься, – говорит мама. – Пора. Делаю глубокий вдох через нос, выдыхаю через рот. Так меня учили. – Хорошо. Надеваю обувь, проверяю, хватит ли Бастеру воды, и вбиваю в навигаторе «тюрьма Бэттлмаут». Пальцы дрожат, и я не с первой попытки попадаю по клавишам. Сглатываю, но ком в горле не проходит. Пока завожу мотор, размышляю, как он выглядит сейчас. Вспоминаю его зеленые глаза и вьющиеся волосы. Знаю, что это глупо. Не глупее, чем поехать к нему. Глава 38 – Что ты сделал с волосами? – воскликнула я, когда Мэтти открыл нам дверь. Мама предложила сделать ему сюрприз, и мы пришли без приглашения. – Потому что в прошлый раз все так удачно вышло? – отреагировала я, закатывая глаза и язвя, как любой уважающий себя почти подросток. С Мэтти я вела себя иначе: искала его одобрения, жаждала внимания. Мы по-прежнему все время обнимались, хотя маме удалось положить конец играм в «тюрьму». «Ты уже не маленькая». Теперь, когда мы подходили к дому Мэтти, мама сказала, что он будет рад нас видеть. Мне были понятны ее истинные намерения. Видно было, как решительно она расправила плечи, как напряжено ее лицо. Мэтти так и не сделал ей предложение. Без кольца на пальце она беспокоилась, что он за ее спиной видится с другими женщинами. – Не глупи, – в который раз повторяла Линда. – Он тебя обожает. Маму это не убеждало, и она продолжала страдать. – Откуда мне знать, что он действительно задерживается на работе? Даже смешно, учитывая, чем он на самом деле занимался. А тогда и я, и ее единственная подруга считали маму сумасшедшей. – Зациклишься на этой чепухе и совсем спятишь, – предупреждала Линда. В подобных выражениях она комментировала любые мамины попытки указать на сходства между Мэтти и убийцей. – Брось, Эми. Так и в дурдом попасть недолго. Мы не виделись с Мэтти уже неделю, с того дня, когда обнаружили на пороге газету. – По уши в работе, – оправдывался он каждый раз, отвечая на мамины звонки. – Я все компенсирую. Обещаю. – Разве психологи не работают с девяти до пяти? – спрашивала она у Линды. – Сколько можно работать? Или на самом деле он… Линда грозила пальцем: – Только не начинай. Несмотря на все ее аргументы, мама не могла успокоиться и неделю спустя решила взять все в свои руки. Потрясающий сюрприз. Мы пришли почти в полдень, а Мэтти, открывая дверь, протирал сонные глаза. Мы его разбудили. Однако мое внимание привлекло другое. – Что ты сделал с волосами? – У меня отпала челюсть. – Теперь они темнее, чем у мамы… Он, якобы смущаясь, провел рукой по голове. – Боже праведный, как так вышло? – Покрасил? – ужаснулась мама. – Зачем? Мне нравилось, как раньше… – А мне нравится, как у тебя. Иногда мама размышляла, не подстричься ли ей, как принцесса Диана – мол, легче ухаживать и сушить, – а Мэтти ее всегда отговаривал. – Твои кудри бесподобны, Эми. Если честно, я сомневаюсь, что короткая стрижка тебе к лицу. Все годы, что они были вместе, мама не меняла прическу. Длинные темные локоны, как у жертв Тени. – Не понимаю, – удивлялась мама. – Тебе было так хорошо со светлыми волосами… – Захотелось чего-нибудь необычного. Как тебе? – Действительно необычно. – Ты не хотел, чтобы все думали, что ты на него похож? – Я проверяла его не нарочно, во мне заговорило неосознаваемое еще зерно сомнения. Мэтти просто отмахнулся от вопроса. Невозмутимый, как всегда. – Может, мне и работу поменять? Спрос на услуги психолога только растет, а? И добавил: – Дамы, проходите, выпейте чаю. Кажется, у меня где-то припрятан батончик «КитКат». Его любимое лакомство. Он говорил, что приятнее «КитКата» только щелканье пальцами.