Я чувствовала, что ребята за партами не сводят с меня глаз. Некоторые гадко ухмылялись. Я высоко подняла подбородок и попробовала снова… – Просто говорю. Я умею писать по-английски. Никому из нас и в голову не пришло, что возможны два способа. Мисс Бекон сжалась, сощурила черные, как паучки, глаза. Поинтересовалась, учат ли хорошим манерам там, откуда я родом. – Этому учат не в школе. Рот у нее вытянулся в ниточку. – Я напишу записку для твоей мамы. Должна сказать, что очень разочарована твоим поведением, Софи. «А я – вашим», – подумала я. Учительница, а не знает, как пишутся простейшие слова. – Ты что-то сказала? – Нет. Поначалу не было ничего подозрительного. К тому же начало еще ни о чем не говорит. Если что-то идет как по маслу, не значит, что все хорошо закончится. * * * Солнце пробивалось сквозь жалюзи и озаряло комнату масляно-желтым светом. Я потянулась под одеялом, раздумывая о том, нужно ли подняться и посмотреть мультфильм «Сумасшедшие гонки» или остаться нежиться в кровати. Накануне мама задержалась после работы – где-то гуляла со своей коллегой Линдой, единственной подругой, которая у нее появилась со времени переезда в Лондон. Не будь Линда такой настойчивой, сомневаюсь, что мама вообще завела бы друзей. Мама никогда не была особо общительной. «Мне и одной не скучно, вот и все», – объясняла она. Поначалу мамы моих одноклассниц звали ее на утреннюю чашечку кофе, но, получая отказ за отказом, сдались и больше никуда не приглашали. Подозреваю, что мама была только рада. – Помнишь, что тебе советовал доктор Норман? Негоже все время проводить в одиночестве, – поучала ее бабушка. Я не могла с этим не согласиться. И благотворное влияние Линды было очевидно. Даже мама говорила, что подруге удается «вытащить ее из панциря». Не знаю, что там с панцирями, но дамочка была та еще болтушка. Борясь со сном, я прислушивалась, не вернулась ли мама. По вечерам она почти всегда была дома, а если уходила, то я мучилась беспокойством. Если с ней что-нибудь случится, хоть кто-то додумается мне сообщить? Насколько я знала, во всем Лондоне только у Линды был наш номер телефона, и она же была единственной, с кем гуляла мама. Неутешительные факты. – Пойдем расслабимся, – щебетала Линда, когда они уже собирались выходить. – Давай, – соглашалась мама. В ее тоне чувствовалась фальшь. Меня это не удивило. Перспектива «расслабиться» едва ли воодушевляла маму. Что может быть скучнее? Я уже потирала глаза и вглядывалась в часы на прикроватном столике. Пузатый зеленый шар с глазами на макушке и светящимся циферблатом мне подарили за то, что я научилась определять время по стрелкам. Прошла минута, другая, третья… Я снова начала проваливаться в сон, когда скрип из соседней комнаты заставил меня замереть, сковал леденящим душу страхом. Шаги. Слишком тяжелые шаги. Не мамины. Я на цыпочках пробралась к двери, сжалась, задержала дыхание. Медленно-медленно опустила ручку, чтобы не выдать себя случайным звуком. На самую малость приоткрыла дверь, чтобы хоть что-то увидеть. У дивана стоял мужчина – я отметила его светлые волосы, кашемировый свитер и коричневые туфли-оксфорды[7]. Незнакомец изучал расставленные на журнальном столике фотографии, брал в руки одну рамку за другой, рассматривал и аккуратно ставил на место. В его движениях было что-то методичное, неспешное. Непринужденное. Я решила, что грабителя семейные фото не заинтересовали бы, да и не стал бы он вести себя так по-хозяйски. Пульс вернулся в норму, дышать стало легче, и я широко отворила дверь. – Вы кто? Он обернулся и улыбнулся так приветливо, словно только меня и ждал. – Привет, Софи. Я смутилась, но спокойствие в его голосе передалось мне. – Откуда вы знаете мое имя? – Мы с твоей мамой давно знакомы. У него было открытое лицо, и говорил он точь-в-точь как мой дедушка, отчего сразу напомнил мне о доме. Пока я стояла в замешательстве, не зная, что сказать, мужчина подошел ближе и вытянул раскрытую для рукопожатия ладонь. Я почувствовала себя взрослой и важной. Непривычное ощущение. Обычно взрослые меня игнорировали или звали «милашкой», как будто я была не девочка, а жадный до внимания щенок. Пожала протянутую мне руку, большую, теплую. – Как вас зовут? – Мэтти. И можно на «ты». Было в нем что-то знакомое, в глазах, во взгляде. Гость исполнил незатейливый танец и, дурачась, спросил, как мои дела и люблю ли я ходить в зоопарк, чем снова напомнил дедушку. Я рассмеялась и последние нотки тревоги исчезли. – А сейчас я собираюсь испечь твоей маме блинчики. Поможешь мне? Блинчики я просто обожала. Среди фотографий на журнальном был снимок из кафешки «Айхоп», где я уплетала целый блинный торт, залитый взбитыми сливками. – Мама придет? – Она еще спит. – Он посмотрел на меня заговорщически. – И мы можем сделать ей сюрприз. Что скажешь? – Хорошо. Она любит блинчики с шоколадной крошкой. На самом деле я говорила не о ней, а о себе. Мэтти заулыбался – мол, его не проведешь, – но спорить не стал. – Договорились, коллега. Шоколад так шоколад. Нам нужны лопаточка, половник и сковорода. Знаешь, где все лежит? – Уж точно не в гостиной. Глава 6 После того случая Мэтти стал частенько к нам наведываться, прикатывал на своем черном «Мини Купере» и приветственно махал, пока я выглядывала его в окно. Высовывал язык, хватался за голову или, никого не стесняясь, затевал дурашливый танец прямо посреди улицы. Мама называла его кривлякой, а мне казалось, что он просто чудо. – Твоя машина сверху похожа на большого муравья, – как-то раз заявила я, открывая ему дверь. – А ты похожа на принцессу. Мэтти поднял меня на руки и подкинул, так что я взвизгнула, хотя за его притворным рычанием и доносящимся из комнаты битловским «Эй, Джуд» этого было не расслышать. На моменте, когда Маккартни увещевал Джуда не бояться, Мэтти сделал вид, что вот-вот уронит меня. – Хочешь, чтобы я тебя отпустил? – Не-е-ет! В следующий миг я уже на полу, пытаюсь выбраться из его крепких объятий – у нас это называлось «играть в тюрьму». У нас были стоп-слова «потные ноги», но не прибегать к ним было делом чести, и Мэтти это прекрасно знал. – Сдаешься? Точно? Ты же понимаешь, что теперь я тут главный! Вытирая руки о кухонное полотенце, в дверях появилась мама. Волосы распущены, большие, как у олененка, глаза горят.