– Нет. – Паршивая у тебя компания. Полагаю, ты собираешься угостить их этими моллюсками, которых ты мучаешь, и моим вином! Клэр, с сигаретой, прилипшей к губе, сбрызгивала курицу; несколько хлопьев пепла слетели вниз и присоединились к эстрагону. – Этих гомиков! – воскликнул Леон, промывая губку. – Давай выпьем чаю в Плазе на следующей неделе, – сказала Клэр Софи. – Я наряжусь, мы будем сидеть в пальмовом дворике и разговаривать о войне и фильмах. – Женщины, которые тусуются с геями, – паучихи, – сказал Леон, осторожно трогая куриную грудку одним пальцем. – Спасибо за обед, Клэр. Приятно было повидаться, Леон, – сказала Софи. Леон засмеялся. – Меня никогда не приятно видеть, – сказал он. Прядь седых волос упала на его прищуренный глаз. Быстрым движением Клэр откинула ее ему на лоб. Он хмыкнул и нахмурился. В дверях Клэр сказала: – Займись своей кошачьей проблемой. Она протянула Софи пальто. – Какое красивое! Откуда оно? Ирландия? Франция? Ты носишь весь мир на спине, Софи. Не забывай звонить мне и не беспокойся о Чарли и Отто. Отто будет лучше одному. Я кое-что вспомнила… подожди, – она резко развернулась и метнулась вверх по лестнице, перешагивая через ступеньку, юбка обвилась вокруг белых ног. Когда она вернулась, в руках у нее была книга. – Отто одолжил мне ее год назад. Не говори ему, но я ее не закончила. Он был так рад, когда я сказала, что мне интересно ее прочитать. И тогда мне вправду было интересно. Я начала, – она протянула ей книгу. Это был «Общий закон» Оливера Уэнделла Холмса – младшего. Держа том в руках, Софи чувствовала, будто потеряла Отто, а книга осталась единственным вещественным доказательством того, что где-то в этом мире он еще продолжает существовать. Ее охватили дурное предчувствие и грусть, и ее прощание Клэр практически не услышала. Дверь закрылась. Девять Софи сбежала вниз по лестнице, промчалась через вестибюль, и остановилась перевести дух у входа в здание. Заколка с расшатанной застежкой скользнула сзади по платью и упала на тротуар. Она посмотрела на часы. Было четыре. Вряд ли эти двое, там, на втором этаже, будут говорить о ней. Ее визит лишь слегка отвлек их и, возможно, раздосадовал. Она вдруг ощутила, что кто-то за ней наблюдает, подняла голову и увидела пожилого мужчину, который безучастно смотрел на нее. У его ног сидел серый пудель. Как знакомо он выглядел! Актер? Одно из тех привычных безымянных лиц, которые она видела десятки раз: «Милорд, герцог в руках французов». Она улыбнулась ему, и он поклонился. В вестибюле отеля на Сентрал-парк Вест она нашла телефонную будку. Набрала номер офиса Фрэнсиса. Конечно же, сегодня там никого не было. Давно она не предавалась своему маленькому пороку. И вот она снова, с помощью телефонной связи, прохаживается между потрепанных шкафов, стопок книг, под потолком из безе. Она долго держала трубку. Затем набрала номер Чарли Рассела. Ответил ребенок. Внезапно всплыло тоскливое воспоминание о детях Рассела, маленьких, невежественных и загорелых, какими она видела их много лет назад во Флиндерсе. – Это Стюарт? – спросила она. – Это Софи. – Окей, – сказал мальчик. – Тебе нужна моя мама? – Да. Она услышала его крик: – Ма! Он дышал в трубку. – Подождите минутку. – Да, – сказала Рут. – Это Софи. – Ага. – Как ты, Рут? – Чрезвычайно хорошо. – Я звоню из-за всех этих неприятностей. Мне очень жаль. – Каких неприятностей? Чего тебе жаль? – Чарли и Отто… конец всего этого. – Я бы не назвала это неприятностью. Софи крепко сжала трубку. – Как дети? – Дети замечательно. – У Стюарта такой взрослый голос. – Он и есть взрослый. Фантастика. Летом он опять собирается в теннисный лагерь. Это невероятно, как повысилась его самооценка. Это очень серьезный лагерь. Я имею в виду, директор понимает, что такое теннис. Три часа на корте, затем час конструктивной критики. – А Бобби? Линда? – У Бобби фаза клептомании. Это, конечно, пройдет. – Линда? – прошептала Софи. – Чудесно! Она определенно знает, кто она такая. – Рут? Я чувствую себя ужасно из-за этого разрыва. Повисло долгое молчание. – Им будет лучше порознь, – сказала наконец Рут. – Мне всегда казалось, есть что-то странное в их созависимости. Они уже большие мальчики, Софи… нельзя позволять им быть младенцами. Это кастрирует мужчин. – А ты? Тебе на самом деле чрезвычайно хорошо? – спросила Софи. Раздался щелчок; оператор попросил еще десять центов. – Может быть, пообедаем? – спросила Софи. – Я на диете. Я больше не обедаю, – ответила Рут. И потом она сказала – или не говорила? – Софи сомневалась, что расслышала верно, но это звучало как «уходи, Софи». Как бы то ни было, телефон замолчал, а других десяти центов у нее не нашлось. Придя домой, Софи сразу же подошла к телефону и позвонила своему врачу. Он будет в офисе только во вторник в десять тридцать. Автоответчик больше ничего не предложил. Конечно, она могла оставить свой номер, и, если это срочно… Софи достала «Желтые страницы» и позвонила шести врачам в своем районе. Ни с одним не удалось поговорить. Какая-то женщина посоветовала ей вызвать полицейского. Она налила себе большую порцию виски и выпила ее до дна. Затем подошла к задней двери. Серый кот свернулся на краешке каменного порога, голова на углу, спит. Когда Отто вернулся домой, он обнаружил Софи в углу гостиной, сидящей в кресле, в котором никто никогда не сидел, выгравированной светом и тенью. Ее молчание и накрытый к ужину стол, который он мельком увидел сквозь двери гостиной, выглядели как декорации, расставленные с какой-то целью, которая впоследствии была забыта. У него создалось впечатление, что она беззвучно плачет, а вся эта унылая сцена, возможно, придумана ради него – этакий урок, который должен был заставить его извиниться. Он заговорил резко. – Что ты сидишь здесь, как сирота? Она взяла в руки книгу. – Тут на полях есть маленькая заметка, оставленная твоей рукой. Должно быть, ты написал это давным-давно. Чернила выцвели, и почерк выглядит несколько иначе. Но я узнала. Это напомнило мне о том, какой ты серьезный. Здесь написано «ограничение ответственности по закону». Вот. Это Клэр вернула. Она встала и направилась к нему, на ходу включая лампы, вложила книгу ему в руку. Она не плакала, обеденный стол был накрыт на двоих, и был не частью постановки, а лишь деталью их ежедневной рутины. Он размышлял о том, что ему привиделось – об их образе жизни глазами постороннего, – возможно, этот сторонний взгляд был неверным, но на какую-то секунду он вдруг почувствовал себя не вовлеченным во всё, не был во всё это втянут. – Давай поедим в гостиной, – сказал он. – Если хочешь, – безразлично ответила она. – Как Клэр? – Как всегда. Там был Леон Фишер – помнишь его? Ее давний муж? – Я помню его, этого желтокожего человека, который никогда не слушает. – Отто? Кот снова тут… у двери.